ГЛУБОКОУВАЖАЕМЫЙ СЕРЕДНЯК

Принято считать, что учитель – это призвание, что в учителя готовятся в детстве. Так ли это?

“Не будь дурой”, – говорила мне мама-педагог. Но в родном городе наличествовали два вуза: пед и политех. И еще военное училище. А назваться студенткой было жизненно важно именно в семнадцать лет. И, думая, что стартую в науку филологию в ее педагогическом варианте, я вошла в науку учительство.
Для многих провинциальных абитуриентов педвуз – своего рода суррогат университета, куда не поступили или не поступали, посчитав, что заранее недоступно – и высоко, и далеко, и родители издали не прокормят. Зато звание – студент-математик, студент-биолог, студент-филолог – получено, а уточнять, что не из МГУ, совершенно не обязательно.
Установка на школу имелась только у меньшинства. Студенты-историки откровенно говорили о себе как о будущих идеологических работниках: “В секретарши буду брать исключительно блондинок. В тридцать лет стану вторым секретарем райкома партии, в тридцать два перейду в горком”. Новые времена определили новые ценности этих ребят: кто-то из них заправляет коммерческими лавками, а кто-то – коммерческими банками, но жизнью довольны все.
Бредили школой мальчики и девочки иной, комсомольской закалки – штабисты-гитаристы, бывшие вожатые-комиссары, которые, завидев детей за сто шагов, рефлективно начинали строить орлятский круг. Их привлекало не собственно преподавание, а общение с детьми. Лица у них были чистые, а конспекты аккуратные.
“По призванию” пришли прекраснодушные девушки, возмечтавшие спасти детство от грубых и глупых училок. Классе в восьмом они прочитали “Педагогическую поэму” и уверовали в возвышенность профессии: с придыханием произносили “гуманистическая традиция” и “диалектика души ребенка” и хотели поразить школу отрицанием соцреализма по статье Гениса.
Но так или иначе, наступил апокалипсис распределения, и почти всем, кроме вовремя родивших, пришлось пройти через школу. Год, два, четыре в сельской школе на 20 человек или в монстре-новостройке, где количество параллелей доходило до буквы “К”, – а всем досталось. Процент оставшихся на всю жизнь, застрявших на время и скоропостижно сбежавших мне неизвестен.
Но я думаю о тех, кто остался.
Начинали и продолжали все по-разному. Прекраснодушные рыдали в учительской: “Скоты, животные” – семиклассники подрались вениками, проигнорировав Мандельштама. Комиссарствующие распевали на уроках: “Дожди размоют отпечатки наших кед…”, но о собственном предмете имели самое смутное представление. У зубрилок, тонкогубых, бывших старост, на уроках стояла тугая тишина, и дети прятали глаза в парты, но доска встречала неизменным: “Атас, Крыса”…
Конечно, начало учительствования должно быть забавным – я плохо верю в изначально авторитетных педагогов двадцати двух лет от роду. Поиск преподавательского стиля, имиджа подразумевает примерку и просто неудачных, и комических, и эпатирующих образов. Я на первом году переломалась не единожды и хорошо усвоила с тех пор: любое суждение о “профпригодности” начинающего априорно ошибочно, если не опирается на базовые качества учительской личности: интеллигентность, человечность, внутреннюю силу и так называемый творческий зуд. Это составляющие, а остальное – приложится, должно приложиться.
Помню, как уходила из школы моя подруга: “Я нашла себе работу в МП, я же программист по специальности… Все будет: и большая зарплата, и нормальный сон…” Через несколько месяцев она вернулась: “Не могу… Я просто интоксицирована школой… Вчера в вагон метро вхожу и объявляю: “Здравствуйте, дети!” Но если эта болезнь неизлечима, надо к ней приспосабливаться…” Она пошла в класс, и я услышала, как дети завизжали от восторга. Вот такой “хеппи-энд”… А ведь она случайно попала в школу по сокращению. И думая, что работает просто добросовестно, работала гениально – свободно, талантливо и непредвзято. Может быть, секрет ее успеха в том и заключался, что она не была испорчена методиками и ощущением общечеловеческой значимости своего предназначения – той педагогической спесью, которая делает из трепетных девочек тупоглазых матрон, а из учителей-мужчин – старших помощников младших ефрейторов. И дети бесповоротно и безоглядно приняли ее, почувствовав ее свежий, нешкольный дух и нетривиальное мироощущение.
Фразы вроде: “Это случайно залетевший в школу человек…” я воспринимаю не в правильном – негативном, а в неправильном – позитивном смысле. Потому что верю в пользу случайных учителей.
Когда говорят о профотборе при приеме в педвуз, возникает ощущение готовящейся авантюры или просто глупости. Что за критерии собираются выдвинуть академические умы? Да любые методики определения педагогической состоятельности будут научно врать, потому что тестируемая личность семнадцати лет за годы обучения сто раз трансформируется во что угодно. Сколько ломок предстоит пережить девочке-подростку, пока не станет она женщиной (говорят, что рано становятся, но не нам судить, хорошо это или плохо), и как повлияет первый жизненный опыт (в том числе и социальный) на качества личности – кто может это прогнозировать? А юноша-дембель, еще не очнувшийся от армейского уклада и соответствующего мышления, – сколько раз перевернется его система ценностей и понятия о добре и зле?
В сущности, педвуз и должен быть ориентирован на незаконченную личность. Выпускник школы, уверенный в своем окончательном знании правды жизни и собирающийся внедрять эту правду в души почти ровесников, – вот самое страшное абитуриентское явление. Умение учить часто путают со страстью поучать (и те и другие качества бывают природными или культивированными). “Не бойся тюрьмы, не бойся сумы, не рая и ада, но больше всего бойся того, кто скажет: я знаю, как надо”, – писал Александр Галич.
Но ведь учителю неизбежно приходится так говорить. Вопрос в том, настроен ли он на совместное с учеником освоение мира. Эта открытость и есть одно из ключевых педагогических качеств.
Что делает учителя Учителем?
Мне кажется – школа. Обстоятельства, конкретные школьные ситуации. Учитель наделяется определенной (пусть символической) властью над ребенком (ах это бремя – или сладость? – власти!), и по мере ее употребления в условиях постоянного выбора и происходит самостроение его Личности.

г. Тула