Город твоей памяти

Для нас архитектура – просто дома и памятники, а для ребенка это – миры и спутники

Всех нас неуловимо, но значительно воспитывают детские впечатления. На меня огромное влияние имели стены городских улиц. До четырех лет я обитала сразу на трех Советских: на 4-й и 6-й жили бабушки, а на 8-й мои родители занимали комнату в большой коммунальной квартире. Там я только ночевала, но впечатления – странные, серые, мрачные – остались.
Смутно помню длинный коридор с каким-то сундуком, двор-колодец, заглядывать в который из окна пятого этажа было жутковато. В комнате неправильной формы то ли из-за большой изразцовой печи, то ли от моих детских страхов я любила играть под столом. Это был дом более реальный, чем сама комната.
А еще был лифт, выступающий из стены наружу, а потому особенно зыбкий и страшный – с черной пастью щели под ногами на входе, в которую, казалось, так легко сорваться и лететь-лететь-лететь в бездну, словно в ночном кошмаре.
Но все-таки главным, что осталось в сознании, была не сама коммуналка, а путь от нее до дома бабушки. Отправляясь на работу, мама будила меня, и мы шли вдоль длинной улицы, иногда по-весеннему светлой, а чаще освещенной фонарями. Вечером переход повторялся, и монотонность привычного перемещения навевала бы скуку, если б не башенки, балкончики, лепные украшения, на которые я заглядывалась, вертя задранной кверху головой и рискуя растянуться на асфальте.
Одна башенка казалась мне тесным теремом, где заключена невидимая принцесса. Другая, представляющая собой скорее купол с тонким шпилем, скрывала печального принца-рыцаря. Их разделяла пропасть, на дне которой шумел поток мчащихся машин. Невдалеке над кинотеатром «Искра» в высокой зеленой башне жила колдунья, по вине которой и длилась эта драма, не находящая разрешения.
Дом справа, облицованный красным кирпичом, вдруг обдавал меня жаром воображаемого камина из больших оконных впадин. Здесь, несомненно, жил людоед – огромный, наводящий ужас.
А улыбающиеся лица мужчин и женщин с виноградными гроздьями вместо волос мне нравились. Я кивала им как добрым знакомым, не зная тогда, что мастер изобразил на стене здания спутников античного бога Диониса – сатиров и вакханок. Были и два пеликана в медальоне под балкончиком, словно кормящие один другого. Я не задумывалась, почему дом украшен именно этими символами, для чего он строился, но не от этих ли детских впечатлений моя смутная вера в доброе единство мира – камней, растений, людей и животных?
Я отмечала высокий, облицованный светлыми квадратами плиток дом с причудливо выдававшимися вперед фрагментами стены и узорчатыми решетками балконов. Никаких особых сюжетов, связанных с ними, в моем сознании не возникало, дом просто нравился, не более – но и не менее.
Ушастая башня, открывающаяся в перспективе поперечной улицы (кажется, Мытинской). Каждый раз она появлялась из-за угла неожиданно, и только большая удаленность (теперь-то я знаю – это дом на углу Невского и Бакунина) успокаивала – не догонит, не успеет заметить даже нас, маленьких, это нелепое чудище.
Взгляд привычно касался небольших завитушек, отмечал трехстворчатые волнистые гнезда. Почему-то казалось, когда в раковины этих настенных улиток вставляются праздничные флаги, им неуютно, а может быть, даже больно, ведь рядом с древком места остается совсем мало. Каково улитке, вытесненной из домика?
Стены улицы были населены. Вот высоко-высоко под самой крышей – белый мальчик, мой ровесник. И смешанное чувство зависти (он там, вверху) и жалости (ему холодно и одиноко) подступало к глазам слезинками, которые стыдно было объяснить кому бы то ни было – даже маме, советовавшей мне не вертеть головой, а смотреть под ноги.
Со стены очередного дома свешивались оскаленные волчьи морды. Проходить мимо было страшновато, но в одно прекрасное утро мне пришло в голову, что их можно приручить. И вот уже не дикие волки, а уставшие от долгих скитаний собаки с прижатыми ушами смотрели на меня грустно и настороженно. Зато со львами, чьи слегка улыбающиеся физиономии (вы замечали, что каменные львы всегда чуть заметно улыбаются?) украшали здание напротив, я подружилась сразу, называла по именам и мысленно делилась с ними ужином...
Потом мы переехали в новый район, где панельно-блочные гладкие стены оживлял лишь узор из разноцветных квадратиков. Дома стояли далеко друг от друга – и улица как единое, ограниченное стенами жилое пространство перестала для меня существовать. В моей жизни началась эпоха освоения скверов и детских площадок с их песочницами, горками, качелями.
Об улице, по которой я так долго проходила изо дня в день, почти не вспоминалось. И только три десятилетия спустя я, повинуясь какому-то неодолимому капризу, снова прошла из конца в конец всю 8-ю Советскую. Я шла, узнавая старых знакомцев, друзей и недругов, а они, потрепанные временем, вглядывались в меня слегка обиженно и взыскующе. А я не знала, что ответить на их незаданный вслух вопрос.