Проводила его до вокзала…

Когда Татьяне Александровне Луговской, сестре известного поэта Владимира Луговского, было уже за семьдесят, вышла ее книга о детстве, написанная ярким и живым языком, воссоздающая атмосферу прежней утраченной жизни, ее уклада и быта, а теперь в издательстве “Аграф” выходит уже посмертно ее книга “Как знаю, как помню, как умею…”, куда войдет ее повесть о детстве “Я помню”, воспоминания об Ахматовой, Татлине и других, страницы из дневника, неопубликованные письма Е.С.Булгаковой, рассказы друзей о доме.

Татьяна Луговская и Сергей Ермолинский встретились только во второй половине жизни; судьба то сближала, то разъединяла их.
Они жили в Москве, ходили по одним и тем же улицам в одно и то же время, возможно, даже сталкивались где-нибудь в залах театра, консерватории, кинематографа. Но и встречаясь, они еще не могли узнать друг друга, не могли встретиться. Наверное, многому надо было свершиться, чтобы они узнали друг о друге, и наконец эта встреча произошла.
Татьяна Луговская родилась в 1909 году в Москве, занималась живописью, спортом, в тридцатых годах уже работала художником по костюмам, одевала актеров в ведущих театрах Москвы. Брат стал знаменитым поэтом, знакомил ее с друзьями, которым очень нравилась красивая и остроумная девушка.
Сергей Ермолинский родился в 1900 году. Приехал из Калуги в Москву, поступил на историко-филологический факультет. Москва середины двадцатых подхватила его и из академической филологии бросила в набирающий силы кинематограф. Он начал работать с Ю.Райзманом. По его сценариям были сняты “Каторга”, “Земля жаждет”, “Танкер “Дербент”.
Вскоре он знакомится и становится близким другом Михаила Булгакова. Это событие во многом и определило всю дальнейшую жизнь Ермолинского.
В конце 1940 года Сергея Александровича арестовали. В Лефортовской тюрьме НКВД пыталось создать “Булгаковское дело”, в основу которого должны были лечь показания Ермолинского, но добиться у него оговора друга не удалось.
Войну Сергей Александрович встретил в Саратовской пересыльной тюрьме.
Когда его выпустили, он оказался в Алма-Ате, потом в Грузии. Однажды Сергей Александрович тайно приехал в Москву. Приехал, чтобы показать пьесу о Грибоедове, которую он написал в ссылке.
Тогда и случилась их первая встреча. Началась, а быть может, продолжилась история любви, в которой герою было сорок семь лет, а героине тридцать восемь. И все у них было впереди.
Татьяна Александровна после смерти Ермолинского разговаривает с ним как с живым.
“…Милый Сережа!
...Помните, как я пришла в 1947 году к Фрадкиной слушать “Грибоедова” и навстречу мне поднялся с дивана какой-то очень длинный, так мне показалось, белокурый и очень бледный человек в очках, очень худой и больной, и рука была тонкая и узкая. Это были Вы…”
...И опять Ермолинский вернулся в Тбилиси отбывать бессрочную ссылку. Шли бесконечные дни одиночества и тоски, надо было постоянно ходить отмечаться в НКВД.
Пьесу наконец разрешили ставить в Театре им. Станиславского, Сергея Александровича вызвали в Москву. Начался очень трудный и в то же время очень счастливый роман.
…Сколько звонков по телефону в КГБ, отказов в прописке, прятанья его у меня от милиционеров, которые приходили к тетке выгонять его из Москвы, вздрагивания его руки, если мы встречали милиционера на улице, ночных вызовов к оперуполномоченному, подлостей бывших “друзей”.
Вот почему их семейная жизнь началась в каютах пароходов. Только там они могли быть вместе без проклятой прописки. Один пароход, другой, третий. Река создавала ту неспешную, размеренную жизнь, в которой было место и для спокойного разговора, и взаимных воспоминаний, шуток, и всего того, что наполнило их общую жизнь.
...Необыкновенный случай был с нами, когда мы в 1949 году плыли на колесном пароходе “Радищев” в Астрахань. …Подъезжаем к Саратову, вдруг Ермолинский строго и, как мне показалось, даже резко заявляет мне:
– Таня, я хочу выйти в город один.
Переполненная недоумением, остаюсь на пароходе. Стоянка недлительная. Первый звонок. Второй. Готовый к отплытию пароход начал дрожать (он колесный). С тревогой смотрю на пристань. Третий звонок. Среди редких людей показалась светлая голова Сергея Александровича. Стук в мою дверь.
Позже он рассказал мне всю свою историю, связанную с Саратовом. Раньше он избегал говорить об этом.
Когда началась война, Сергей Александрович находился в саратовской тюрьме, сначала среди уголовников, потом его перевели в одиночную камеру. Он был очень слаб, началась цинга, нарывы на ногах. Он почти не вставал. Однажды его вызывают к начальнику тюрьмы (дело было к вечеру) и зачитывают постановление о том, что он подлежит высылке на три года в Кызыл-Орду. Его предупредили, что в течение 24 часов он должен покинуть Саратов.
Ворота тюрьмы захлопнулись за ним. Куда идти? Город был совершенно незнаком ему. В каком-то беспамятстве он шел куда глаза глядят. Оказался на окраине. Темно. Он брел, спотыкаясь, иногда падал. Тюрьма уже казалась ему раем. Сначала ему не хотели открывать, но он так жалобно просил, что дверь приоткрылась и его втащили в дом. Его спасительница была простая женщина, работала на заводе. Ее звали Прасковья Федоровна Новикова. Она жила одна. Муж и сын погибли на фронте. Она выходила его, хотя он не скрыл, что из тюрьмы. Он несколько раз порывался уйти, чтобы не подвести ее, но она не пускала. Когда немного окреп, то все-таки настоял на своем отъезде. Она проводила его до вокзала, перекрестила и заплакала.
– Христос с тобой, Ермолов (так она его называла).
Война, ссылка, болезни, другие мытарства стерли в его памяти ее адрес. А теперь он решил ее разыскать. Он рассказал мне: “Постоял, подумал: в какую сторону идти? Кажется, река была слева? Пустое поле поднималось перед глазами то выше, то ниже – холмы. Ни дерева, ни строения. Время уже на исходе, мне нужно возвращаться на пароход. Вдали показалась фигура с громоздкой поклажей на плече. Она то исчезала в низине, то опять появлялась на холме. Уже ясно было видно, что идет женщина. Я остановился с надеждой спросить у нее, где же тут могут быть хибарки и куда они делись. Или я пошел в другую сторону? Приблизившись ко мне, женщина вдруг бросает поклажу на землю и с криком “Ермолов, жив?!” – начинает обнимать меня. Передо мной стояла сама Прасковья Федоровна. Все, что я успел, это расцеловаться с ней и записать ее адрес”.
С этого времени в течение нескольких лет во взаимоотношения с Прасковьей Федоровной вступила и я. Пошли посылки из Москвы в ее адрес. А потом пришло печальное известие, что адресат выбыл. Смерть прервала эту связь...
Наконец все образовалось, появилась квартира у метро “Аэропорт”, которая стала радостным местом встречи для многих людей. “Тут все казались хорошими, – писала Наталья Крымова, – потому что дом притягивал к себе хорошее, а плохое оставлял за дверьми. Каждый получал здесь свое. Собирались лица очень разные, но в доме они становились лучше, это точно”.
Татьяна Александровна продолжала работать для театра. Сергей Александрович написал один и в соавторстве много известных сценариев: “Неповторимая весна”, “Друг мой Колька”, “Неуловимые мстители” и другие. Но главное, что он боялся не успеть сделать, – это написать полностью воспоминания о своем друге – о Булгакове, написать историю посмертной жизни булгаковских произведений. На окончание этой работы ему не хватило буквально двух лет, он умер в 1984 году, оборвав рукопись на полуслове…
После смерти Сергея Александровича Татьяна Александровна взялась за хлопоты с изданием его книги.
Давайте-ка пошутим с Вами, Сереженька, как мы это делали неоднократно. Навалили Вы на меня работы выше головы, сами исчезли, а я должна отвечать за каждое словечко, каждую буквочку...
Перед смертью она беспокоилась об одном – чтобы они обязательно встретились с Сергеем Александровичем Ермолинским там, на небесах…
Как-то она написала ему в Дом творчества, где он работал над очередным сценарием:
“…Мне одиноко без Вас. Я очень Вас люблю. Вы моя единственная любовь в жизни. Это Вас обязывает, простите меня за это”.