“И если я могу еще кому-то помочь...”

Часть детства провела я на родине мамы, в небольшой деревеньке Хатуше Курской области. Там мне тепло и светло в любую погоду. Только душа болит. Хочется немедленно что-то предпринять, что-то поправить. Кажется, будто все мои предки, оставшиеся в этой земле, смотрят на меня и укоризненно молчат.
Много веков Хатуше. Сады, поселки, красивые девки – былая слава Хатуши. А еще – умные люди. Отсюда вышли сотни образованных людей. Но это было…
Сейчас в Хатуше два десятка жилых домов. Нет детей. И только соловьев стало столько, будто души всех умерших вселились в них и оплакивают гибель гнезда человеческого. Понимаю, не Хатуша первая умирает, не она последняя, а душа болит.

* * *

Мечты – это здорово. Но жизнь может повернуться совершенно неожиданной стороной – нужно быть готовым. Глядя на встречных дедков и бабулек, молодые должны помнить, что вот эти мешающие, смешные, вредные, глупые тоже когда-то были легкими, умными, красивыми.
Терять горько. Смягчите боль потерь.

* * *

Может, это и странно, и нелепо, но со счастьем просто:
– нужность людям;
– здоровье и свобода близких;
– ощущение постоянного интереса к жизни;
– ожидание завтра как пусть и небольшого, но праздника.

* * *

Быстротечность жизни... Вдруг многое становится поздно. Осторожно обходишь бревно, по которому раньше просто пробежал бы; не понимаешь, как можно танцевать “вот под это”… Теряет всякий смысл накопительство, зависть, выхватывание кусков друг у друга – ради чего поганить душу и укорачивать и так недолгую радость под названием жизнь.

* * *

Когда становится тяжело, думаю: “Проходит все, пройдет и это”. А еще – о тех, кому хуже. И если еще могу кому-то помочь, значит, мне не хуже всех и жить еще можно.

* * *

Из окон вагонов проходящего поезда можно увидеть половину России. Быть во всех поездах невозможно, все увидеть немыслимо, но где-то жизнь проходит интересная, неузнанная – мимо меня, и это грустно.

* * *

Никогда, наверное, не найду в себе мужества быть главой не то что государства, а даже чего-либо. Ответственность за других – это крест. Чтобы его нести, нужно быть уверенным, что и сил, и совести, и веры хватит. И между тем мне стыдно и страшно смотреть на некоторых наших политиков. Стыдно за то, что совести у многих из них просто нет (была ли?). И страшно, что эти люди управляют, владеют такой страной, как Россия, простой и до боли наивной в своей святой, детской вере и надежде на то, что однажды все переменится к лучшему совершенно сказочным образом. Наш народ – ребенок, испорченный, педагогически запущенный, но ребенок.

* * *

Хоровое пение – настоящее чудо. Столько людей объединены общим состоянием духа и создают красоту сейчас, на твоих глазах. В такие минуты с болью думаю: ах, люди, ну почему же мы не благи! Зачем войны, зависть, пресыщение одних и голод других – ведь вот что можем!

* * *

...А в происходящее на экране верю настолько глубоко, что вынуждена время от времени напоминать себе о том, что это актеры, и не более. Хотя, конечно, “более”. Не могу смотреть фильмы о войне, о любой. И даже “наши победили” не утешает. Наши-то победили, а вот чей-то сын не встал с земли…
Слишком много горя. И для людей, и для земли это не проходит бесследно. Жаль, что не чувствуем и не понимаем этого.

* * *

Тридцать лет живу с любимым, родным человеком. Родила троих сыновей. Формула “с радостью на работу, с радостью домой” у меня срабатывает. Равнодушна к деньгам и тряпкам (было бы необходимое). Не знаю, каким должно быть настоящее счастье, мне же не дает быть счастливой одна, но постоянная и мучительная мысль: от меня ничего не зависит. Мой труд, мои способности, моя готовность делать добро не оценены и, главное, не востребованы. Честный, творческий труд не дает мне возможности прокормить себя. С этим счастливой быть невозможно.

* * *

Моря никогда не видела, но как хочется – вот недели бы на две с мужем и младшим сыном. И счастье сына удвоило бы радость нам. Но слишком много “бы”, не правда ли?

* * *

Так рано себя помню, что мама сомневается, не приснилось ли мне это. И вот забавно: куда сейчас очки положила – не помню, а эти воспоминания даже цветные.
Мне примерно 2,5 года. Солнце и роса, наверное, утро. Мы с братишкой, в одних маечках, босиком, обрываем кисти красной смородины. Мелкими шажками подбегает бабушка, захватывает в пучок подолы маечек сзади и, шлепая нас какой-то травиной, приговаривает: “А вот я вас крапивой, лоском вас не положь!” Мы пищим от ужаса и восторга и, как щенки на поводке, бежим по узкой дорожке сада.
Еще. Полянка в Лавровском лесу, заросшая поповником (крупные ромашки) и дегтярником. Тихо-тихо... Солнце, бабочки и такое счастье где-то за грудиной, внутри, что хочется лечь в цветы и остаться здесь навсегда.
Ручей по колено. Прозрачная водичка. Песочек на дне и маленькие красивые рыбки. Я стою в воде и смотрю на рыбок. Двоюродный брат, большой, но жестокий мальчик, сбивает с ног и держит в воде. Сквозь воду вижу солнце из осколочков и его смеющееся страшное лицо, тоже из осколочков, и все. Спасла бабушка, очнулась я уже дома. Таких воспоминаний много. А еще запахи из детства: ржаной горячий хлеб с новым медом, антоновские яблоки в соломе на чердаке, вишневые и сливовые “пуговки” (клей, застывший на стволах), мы их жевали в детстве, “солодуха” – ржаной кисель с медом и калиной, стебли “баранчиков”, первоцвета, мы их ели.

* * *

Рада тому, что мы с младшим сыном друзья. Он доверяет мне свои секреты. Я знаю обо всех его делах и проблемах. По-моему, это большая честь и ответственность. Думаю, что, если бы у всех нас были такие отношения с детьми, скольких проблем можно было бы избежать, сколько судеб спасти.

* * *

На земле столько дел. Нам нужно научиться понимать землю и строить свою жизнь, сообразуясь с ней. Только полная гармония человека и природы даст нам моральное право на движение дальше. А пока нет у нас такого права. Но это взгляд с моего огорода.

* * *

Не завидую талантливым людям. Я восхищаюсь ими и если могу – помогаю. Да, хотелось бы быть поэтом ахматовского склада и уровня, но “Бог не помазал”.

* * *

Старость приходит не внезапно. К ней мы идем, готовятся разум, дух… Это естественная часть человеческой жизни. В ней тоже есть своя грустная, но цельная, мудрая и мужественная красота. Да, проблемы со здоровьем, но если можешь двигаться, делай добро, самое время. Дари любовь и заботу близким. Старому человеку мало надо. Аскетизм в материальном и расточительство в духовном – живя по такому принципу, предстанешь перед Богом легким и чистым. Я так себя настраиваю.

* * *

Давным-давно, было мне лет семь, шла я с тетей по лугу в лес. А она вдруг говорит: “Танюш, а как нашли бы мы с тобой сейчас парашют! Представляешь, сколько шелку? Вот бы платьев себе понашили!” Я не представляла. Я вообще не знала, что такое “парашют из шелка”. Но про себя я очень удивилась, что такая взрослая тетенька тоже, как маленькая, говорит: “Вот если бы…”
Мечта об исполнении желания – вот так, ни за что, хотя бы раз – мечта с детства. С возрастом все реже. Но если бы вдруг, то:
– чтобы совсем не было войн, никаких;
– чтобы дети жили долго и счастливо;
– чтобы оставшуюся часть жизни не отнимали силы унизительные, мелочные заботы о хлебе (сколько хорошего можно сделать!).

* * *

Дала себе слово быть краткой и не писать больше одной тетради. Остался лист, а еще хотела о тете Берте, о моем идеале доброты, милосердия, деликатности и трудолюбия. Это мама моей подруги. Маленькая, улыбчивая, деликатная – она варила по утрам семилитровый кофейник кофе (я такого огромного больше ни разу в жизни не видела!). По дороге в школу по утрам к ее детям заходили друзья: к Гильде – я и Галка-молдаванка, к Линде – Роза-немка и Роза-казашка, к Валентину – Рахат и Аслан, к Берте маленькой… к Фердинанду… Тетя Берта каждому наливала кофе и делала бутерброд с маслом. На попытку отказаться (спасибо, я завтракала) невозмутимо отвечала: “А я не видела”. Мы все ее любили. У нее в доме мы научились играть в шашки и шахматы, разгадывать ребусы и кроссворды, прыгать с высоченной скирды сена в сугроб: прыгнем 15 человек, и скирда становится лепешкой, но нас никогда не ругали. Готовили баурсаки, борщ, лагман, штрудли, вареники… Мы даже не знали, кто из нас католик, кто мусульманин.
А руки у тети Берты были раздавлены тяжелыми ведрами и огородным инвентарем. Она сейчас в Германии с детьми, внуками, правнуками. Она заслужила отдых, покой, но она плачет о степи и Иртыше…

* * *

Люблю буран и тихий снегопад. Люблю мелкий долгий осенний дождь, сеющийся на щетину жнивья и палый лист. Люблю весенние утра, когда ночная изморозь вот-вот закаплет с веток, крыш, проводов. До боли в сердце (это вечно, а я – нет) люблю природу во всех ее проявлениях. И всегда думаю: пусть все идет своим чередом и сейчас, и потом, и всегда.

P.S. Живу в небольшой деревне, учу ребятишек всему, что знаю.