В коконе судьбы

Если бы существовала премия
за невозможное в театре, ее бы получил
спектакль Льва Додина“Молли Суини”

МОЛЛИ СУИНИ – ТАТЬЯНА ШЕСТАКОВА

Целых четыре месяца, два весенних и два летних, до конца июня Москва будет принимать у себя театры России и всего мира. Вначале – “Золотая маска” со спектаклями из России – всех не перечислишь. Потом 4-й Международный чеховский фестиваль со спектаклями Някрошюса, Сузуки, Марталлера – опять-таки всех не перечислишь и не посмотришь. Постараемся по мере возможности рассказать о наиболее интересных.

Сезон нового века, начавшись с высокой точки – “Семейного счастия” по Л.Толстому в Театре “Студия П.Фоменко”, медленно тащится, болезненно подпрыгивая по ухабам. Из ожидающихся премьер пока радостью обещает стать “Война и мир” опять же у Фоменко. Потому можно смело сказать, что событием нынешнего сезона станут не столько премьеры, сколько гастроли.
Едва кончится российский фестиваль “Золотая маска”, как начнется театральная Олимпиада, на которую в столицу соберется весь цвет мировой режиссуры, еще раз подтвердив давний тезис о “Москве – театральной Мекке”. Тем более что титул театральной столицы Москва последнее время постепенно уступает Петербургу. И на “Золотой маске”, и на Олимпиаде Петербург будет представлен широким спектром имен, из которых самое значительное – Лев Додин (Малый Драматический театр – Театр Европы). Спектакль “Молли Суини” выдвинут на национальную театральную премию аж в пяти номинациях: за спектакль, за режиссуру, за лучшую женскую роль, за лучшую мужскую роль, за работу художника. И, честно говоря, если бы была премия “за невозможное в театре” – этот спектакль ее бы тоже заслуживал.
О нем для начала и хочется рассказать.
Самое трудное в искусстве ниндзя – отнюдь не спрыгнуть с крепостной стены или убить противника голыми руками. Самое трудное – сохранить неподвижность в течение нескольких часов: слиться с пейзажем и не обнаруживать себя. Самое трудное для актера – это не фехтовать, не лазить по канатам, не стоять на руках, а сохранять неподвижность на сцене, держать паузу. “Не действовать” и в том и в другом случае – высший пилотаж. Лев Додин в “Молли Суини” практически лишает своих актеров эффектных мизансцен, выразительных поз, наконец, общения с партнерами. Трое актеров большей частью сидят в плетеных креслах с высокими спинками, поставленных на вращающиеся диски. Повернутые фронтально кресла напоминают одновременно о пляже и о глубоких нишах, в которых особенно рельефно смотрятся фигуры статуй. Повернутые спинкой кресла похожи на отвердевшие коконы, брошенные улетевшими бабочками... Пустой бассейн на переднем плане усилит общее ощущение мира, из которого ушла жизнь. Созданное Давидом Боровским сценическое пространство “осязаемых мыслей” завораживает реальностью, провоцируя на философские размышления.
Проходящую вдоль первого ряда публику билетерша аккуратно предупредит: осторожно, опасно упасть! Когда актеры подходят к краю бассейна, им тоже хочется крикнуть: осторожно! Нога может предательски соскользнуть. В опустевшем мире живет угроза и опасность, а антологические ямы соседствуют с вполне реальными.
В истории театра сохранилась знаменитая сцена, когда в течение 32 минут Качалов – Иван Карамазов на полутемной и почти пустой сцене говорил сам с собой, сводя игру к едва уловимой смене тембров и интонаций. За три часа, которые длится спектакль, актеры Татьяна Шестакова, Сергей Курышев и Петр Семак рассказывают нам историю дороги в ад, выстланной самыми добрыми намерениями. В предыдущей постановке Додина – платоновском “Чевенгуре” – люди пытались менять жизнь целого мира. Здесь – всего лишь одной женщины. Додин точно пробует единую музыкальную тему то в оркестровом симфоническом звучании платоновского романа, то в камерной пьесе Брайана Фрила: история о жизни, утекающей сквозь пальцы, разрушающейся от любого неосторожного прикосновения, о хрупкости мира и человека. В “Чевенгуре” Чепурной (Сергей Бехтерев) уверял, что звезда – это образ человека, раскинувшего руки, чтобы обнять мир. Герои “Молли Суини” не касаются друг друга, не общаются друг с другом, каждый заключен в кокон собственной личности и судьбы.
Слепой женщине Молли Суини (Татьяна Шестакова) удачная операция вернула зрение, но она не смогла адаптироваться к новому представлению об окружающем мире. Хрупким тремолирующим голосом рассказывает ее Молли о том, как плавает она в бассейне, воспринимая воду всеми порами тела, растворяясь в ней с полнотой, недоступной зрячим людям... И взамен тайных радостей свободы она получила движущиеся цветные агрессивные пятна, для опознания которых ей надо тратить все силы души и воображения.
Ее муж Френк Суини (Сергей Курышев) – неудачник-энтузиаст. Став невольным виновником катастрофы жены, он воспринимает это так же спокойно, как и нежелание иранских коз доиться иначе, чем в три часа ночи.
Наконец, доктор Райс (Петр Семак). Неузнаваемое лицо (актер не пользуется гримом), но изменение напряжения лицевых мускулов, тяжелые веки создадут эффект нездоровой одутловатости пьющего человека. Он сидит в кресле, а кажется, что он стремительно и неудержимо падает куда-то вниз. Только сильные руки с длинными чуткими пальцами напомнят о талантливом хирурге-офтальмологе, каким он был так недавно – семь лет назад. В какой-то момент одной сменой интонаций актер заставит зрителей увидеть блестящий обед, своих коллег: вот такого маленького японца и немца и красавицу-жену... Петр Семак сейчас, пожалуй, наиболее остро чувствует общий тон и стиль спектакля, построенного на ювелирной технике актерской игры, где в пересечениях монологов должен возникнуть эффект живой жизни.
На репетициях Лев Додин отметил, что после многофигурных полотен работать с тремя актерами – чистое удовольствие. Кажется, что в “Молли Суини” режиссер во многом подвел итоги театра, текстового по преимуществу. Может быть, в следующей работе на радость актерам и зрителям он обратится к комедии или сказке, может быть, в бассейне закачаются гондолы из “Отелло”, а может быть, он превратится в колдовское озеро “Чайки”. После мучительного ожидания в засаде ниндзя выскакивает на врага. Актер после паузы произносит проникновенные слова. После театра философских раздумий, после театра абстракций, после аскетичного и минималистского театра, после театра, который “больше, чем театр”, подступает тоска по театру-празднику, театру-зрелищу, чьими приемами Лев Додин умеет пользоваться как никто другой.

Ольга ЕГОШИНА