Самый большой класс
самой маленькой школы

В нем – 600 учеников, а преподавателей всего пять.
Других энтузиастов, готовых работать с этими ребятами, пока не нашлось...

В пятом следственном изоляторе Москвы дан старт важному социальному эксперименту, призванному восстановить конституционные права детей на образование в местах предварительного заключения.

Региональная общественная организация содействия защите прав граждан организовала там общеобразовательный класс для подростков, находящихся под следствием.
Наш корреспондент Сергей Каменский встретился с одним из участников этого проекта, Натальей Кулюкиной.
Наталья Михайловна – кандидат биологических наук, старший научный сотрудник Института проблем экологии и эволюции Российской академии наук. Что привело ее в класс к подросткам, подозреваемым в совершении преступления?
– Вам уже приходилось работать с трудными подростками?
– Да. Поэтому, когда мне предложили преподавать в СИЗО, я сразу согласилась. Меня глубоко тревожит жестокое, нетерпимое и подозрительное отношение общества к взрослеющим детям. Все легко и с удовольствием умиляются младенцу, но вот речь заходит о подростках, да еще о трудных, – и большинство взрослых начинают убежденно твердить, что они ужасны. Что необходимо ужесточение наказаний, иначе с этими разбойниками не справиться. А я уверена, что дети есть дети и им как воздух необходимо понимание и участие.
Взрослые, столь сурово судящие об оступившихся детях, не задумываются о своей собственной вине в том, что их судьбы сложились так трагически. А ведь эти дети в большинстве своем – страдающая сторона. Они были лишены и домашней ласки, и полноценного душевного общения в школе. Между трудными подростками и обществом нарастает озлобленность. Конфликты вспыхивают постоянно, нередко помимо воли участников.
Но вот произошло страшное: ребенок совершил правонарушение, а может, и тяжкое преступление. Общество строго, с полным сознанием своей правоты и его вины судит малолетнего преступника. Но давайте хоть на одну минуту вспомним о соотношении сил: подросток бессилен и бесправен, общество сильно и обладает всеми средствами самозащиты. Когда сильный судит и карает слабого, как это называется? Поймите, не дети – инициаторы всех тех ужасных вещей, которые совершаются при их участии. Обществу пора очень серьезно задуматься о своей вине.
Когда я думаю о нашем единственном в Москве общеобразовательном классе в следственном изоляторе, то понимаю: пять учителей на 600 детей – ничтожно мало. Этот класс не сможет выправить ситуацию. С другой стороны, и капля камень точит. Класс может стать школой, и таких школ должно быть много.
– Как ребята, находящиеся под следствием, относятся к занятиям в общеобразовательном классе?
– С огромным увлечением и энтузиазмом. Вдумайтесь, ведь эти дети лишены не только свободы, нормального общения, живых впечатлений, они просто-напросто забывают человеческую речь: слышат лишь команду, приказ, окрик. Класс удерживается сейчас на одном горячем желании детей учиться, а учителей – учить. Никакого, даже минимального, финансирования мы не получаем ни от мэрии, ни от Патриархии, одобрившей начинание.
– Как именно и какие уроки проводятся в классе следственного изолятора?
– На занятия к нам приводят сразу камеру. Сколько детей сидят в данной камере, столько учеников и оказываются на уроке. Вместе с детьми и учителем в комнате для занятий находится и надзиратель-воспитатель, а охрана остается в коридоре.
Сейчас мы проводим уроки закона Божьего, русского языка, рисования, биологии, истории. Среди детей много таких, кто не умеет писать и с трудом читает. Им приходится особенно трудно. Да, дети хотят учиться, но это не отменяет главной сложности: учеба – это труд, а они не привыкли настойчиво и последовательно трудиться.
Рисунку детей учит преподаватель Духовной академии, иконописец. Работы наших детей скоро отправятся в Швецию на международную выставку. Как видите, точные науки пока не изучаются. Не нашлось еще таких энтузиастов-учителей, которые взялись бы за это дело, не рассчитывая на оплату.
– А почему такое важное дело должно осуществляться на одном энтузиазме?
– Ответ будет жестоким, но другого у меня нет: общество не заинтересовано в будущем этих детей. Проще запереть юных правонарушителей в тюрьмы и колонии и на какое-то время решить проблему, избавившись от их присутствия. Но, перенеся чудовищный опыт заключения, подросток выйдет не исправленным, а готовым на новые преступления. Он бы и хотел вырваться, да крепко держат связи, возникшие в тюрьме. От них непросто и небезопасно избавляться.
Страшным видится мне сегодняшнее настроение в обществе, где большинство поддерживает смертную казнь, ничего не решающую, но связанную с невероятным количеством непоправимых ошибок. Спросим себя трезво: можно ли этих детей вернуть к нормальному человеческому существованию? Конечно, дотянуть их до уровня детей, которые были любимы и воспитаны в семье, не удастся. Но пробудить в подростке-правонарушителе человека, чтобы потом в его собственной семье дети были желанны и любимы, мы можем. Я спросила у ребят на уроке: когда мальчика можно назвать мужчиной? Раздались смешки, всякие фривольные предположения. Но потом они задумались и ответили: мальчик становится мужчиной тогда, когда он способен сам принять решение и отвечать за него, когда он в силах ответить отказом на недостойное предложение.
– И вам совсем не страшно с этими детьми?
У меня нет чувства страха. Иду прямо к ним. Всей душой чувствую, как они обездолены, каждого хочется взять под крыло. Они тянутся к искренности, к человечности. Я никогда не расспрашиваю их о том, что они совершили, за что здесь оказались. Если только ребенок сам захочет рассказать, что бывает нередко, ведь ему надо выговориться, а такой возможности у него обычно нет.
Народная мудрость утверждает: как ты к людям, так и они к тебе. Я с этим полностью согласна. Дети слишком часто и дома, и в школе сталкиваются с агрессивным, обвиняющим, унижающим отношением. А агрессия порождает только агрессию. Но я не теряю надежды: дети откликнутся, обязательно откликнутся на нашу любовь.