Три свидетельства против непобедимого времени

Эпохи приходят и уходят, оставляя горький запах разочарований и разрушений. «Мы, оглядываясь, видим лишь руины», – сказал старый раб перед таверной. Но не хочется ему верить. На фоне руин мы видим людей – с их страстями, страхами, разочарованиями, победами. Где-то на рубеже XVIII и XIX веков историки, философы и литераторы совершили страшную ошибку. Они заинтересовались законами, движением больших масс, больших идей, культур, цивилизаций, их перестали занимать судьбы, индивидуальный опыт. В известной степени это была компенсация, плата за утверждение политической свободы. Отдельный герой, будь он даже святой, богоборец или отцеубийца, почти ничего не значил у Гердера, Маркса, Конта, Шпенглера или Толстого – подобный подход объединил разнообразных авторов, дал почву стилю и методу. Если человек – то маленький: пушкинский Евгений, гоголевский Башмачкин, мадам Бовари; если событие – то эпохальное: изобретение вакцины от бешенства, Аустерлиц, государственный переворот. Впрочем, незыблемое правило равновесия не замедлило предъявить счет за досадные заблуждения художников-теоретиков, историков-теоретиков, революционеров-теоретиков. Мы платили тоталитаризмом, мировыми войнами, оружием массового поражения. Хорошие слова, их музыка имитирует чеканную поступь нового времени.
Однако времена всегда ходят строем, как на параде или на марше. Только на фоне их полковой музыки возникают совершенно иные мелодии, мелодии частных надежд и поражений. События ничему не могут научить, они прошли, мы о них забыли. Но слышны голоса людей, они всегда переживают одно и то же – собственное несовершенство, страх перед смертью, мечтания, милость, стыд. В принципе эпоху можно выбрать почти наугад...
...Выберем столетие и место действия почти наугад. Пусть это будет конец XII – начало XIII века в сердце Европы, в Италии. Второй и третий крестовые походы закончились неудачей. В 1187 году магометанский султан Салах-ад-Дин захватил Иерусалим. Подвиги нескольких поколений рыцарей, надежды западных христиан на Святую Землю и господство над миром – все пошло прахом. К тому же на юге Франции альбигойцы-катары проповедовали странное гностическое учение, смущающее умы, наблюдающие неуютную действительность. Мир, дескать, создан неумелым и злоумышленным демиургом, истинный Бог послал Иисуса Христа, чтоб показать путь искупления; следует отказаться от продолжения рода, от участия в безобразном круговороте и идти за Христом, уничтожая плоть в буйстве повседневной жизни. Многое в этой проповеди – ненависть к творению, презрение к человеческой природе, прямое богохульство – напоминало верным католикам о сатанизме, иные обряды были заимствованы из экзотических восточных учений, иные – из враждебного ислама. В итоге на всем Западе крепло разделение, множились подозрения, зависть и ненависть. В Италии тоже было неспокойно. Папы боролись за влияние и власть с германскими императорами, города – с синьорами, знать – с чернью. Ужасающая бедность в своей пошлости соперничала с самовлюбленной роскошью. Голод и болезни довершали дело. В общем, обычная козлиная песня, то бишь трагедия для обычных людей...
На этом фоне явились три персонажа – граф Лотарио Сеньи, в будущем папа Иннокентий Третий, поэт-рыцарь Угуччоне да Лоди и монах Иоахим Флорский, которые дали ярчайшие примеры взаимоотношений человека с неблагоприятным для него временем. Несколько сюжетов, давно ставших архетипическими, вполне перекликаются и с нашей переломной эпохой, и со всеми остальными эпохами на земле.

1. Гонитель катаров, единомышленник катаров

Казалось, судьба во всем благоприятствовала Лотарио из графского рода Сеньи. Родился он в родовом замке Гавиньяно, что в округе Сеньи. С детства был окружен заботой и лаской, ни в чем не знал недостатка. Учился в лучших университетах той поры – сперва в Болонье штудировал право, затем в Сорбонне вникал в богословие. Но ничто не радовало его – ни улыбки красавиц, ни весеннее цветение трав, ни скромные удовольствия пиров, ни военные забавы. Юноша рос серьезным и грустным, бледнел, наблюдая кровь и чувствуя запах пота, а думал прежде всего о спасении души. Увы, не только о спасении своей души, но и, как выяснилось впоследствии, также окружающих его многочисленных душ.
Немудрено, что с таким умонастроением Лотарио выбрал духовную стезю. Она давала возможность предаться интеллектуальным трудам, обещала и власть над людьми – тем более что аристократическое происхождение гарантировало стремительный карьерный взлет. В тридцать лет мы видим его уже кардиналом, потом он немного потрудился отшельником – на семь лет ушел в затвор в своем родном замке Ананьи, наконец, после смерти Целистина Третьего в 1198 году был избран римским папой.
Иннокентий Третий стал одним из самых блестящих наместников апостола Петра, воплотивших, казалось, все достоинства и пороки католической церкви. Политик больше, чем священник, монарх чаще, чем монах, он совершил множество славных дел, которые легко можно описать как величайшие преступления. Но о делах мы поговорим позже. Сперва поговорим о словах.
Еще в пору своего отшельничества в Ананьи Лотарио Сеньи сочинил удивительный трактат «О презрении к миру». Буддисты бы его поняли, кафкианцы одобрили – он действительно презирал тот мир, в котором действовал, этот политик и богослов, увенчанный папской тиарой.
Плоть человеческая немощна от рождения, и кровь больна. На исцеление нет никакой надежды. Если младенец не умирает при родах, он начинает страдать. Несчастное существо, уродливый заложник смерти. Все упования юности хрупки, рассыпаются при малейшем дуновении ветра. Ничто не спасет тебя – ни происхождение, ни богатство, ни молодость, ни старость, ни друзья, ни одиночество, ни господин, ни слуга, ни мудрость, ни невежество, ни доброта, ни злость. Ты летишь к смерти и, запыхавшись, падаешь в ее объятия. А какая глупость – труд, сбор плодов земных, строительство зданий, накопление богатств, если любая жизнь обречена, если срок ее от рассвета до заката, от вдоха до выдоха, от первого до последнего крика? Пустая детская забава – все наши серьезные намерения, планы и устремления, любовь к роскоши и просто любовь. Тело окажется в могиле, станет добычей червей, его будут размывать воды, оно высохнет и превратится в прах. А душа – что душа? – душа может устремиться в вечность, которая окажется хуже самого подлого времени, будет обречена услаждать демонов своими муками и вопить о своем несовершенстве. С тех пор как Адам отъел плод от запретного древа, с нашей сущностью произошло нечто противоестественное. Мы напоминаем перевернутое дерево: волосы – корни, голова и шея – начало ствола, своего рода пень, – не зря же палач с таким наслаждением рубит голову, – так валят лес, замышляя город, – живот и грудь – сам ствол, руки и ноги – ветви, пальцы – листва. А чем кончается растительная жизнь? Костром лесничего, пламенем вечных мук.

Впрочем, от его единомышленника из ХХ столетия Франца Кафки Лотарио Сеньи отличала надежда на чудо. Он написал молитвословие Святому Духу, которое и доныне поют в католических храмах девять дней после Троицы: «Приди, Святой Дух! Приди, Отец бедных, лучший Утешитель, долгожданный гость, сладостное облегчение! Без тебя нет в человеке ничего доброго. Очисти, ороси, согрей нас, смири и исправь!» Итальянский богослов и историк Мария Стикко тонко подметила, что это «гимн замученных, вырывающихся за пределы собственного «я», чтобы слиться со Святым Духом». И здесь папа Иннокентий Третий выступал странным единомышленником катаров. Для него, как и для его вечных оппонентов-еретиков, наш мир совершенно богооставлен; чтобы вырваться из его объятий, из тенет бесконечного страдания и смерти, нужно совершить сверхчеловеческое усилие, даже больше – ждать встречного чуда.
Иннокентий Третий называет Святого Духа гостем. Вспомним нашу православную молитву, сочиненную то ли Романом Сладкопевцем, то ли Ефремом Сириным в Византии несколькими столетиями раньше: «Утешителю, Душе Истины, иже везде сый и вся исполняяй»... Нет, отнюдь не гость Святой Дух средь нас, он веет где хочет...
Впрочем, если спасение требует чрезвычайного вмешательства, ставки в земной игре весьма велики, продвижение к небу возможно только при приложении направленной воли, а всякий компромисс напоминает предательство. Пусть Иннокентий Третий прославился благотворительностью – заботился о подкидышах, выстроил и доныне действующую больницу Святого Духа, раздавал пособия бедным, но не простые добрые дела, а совершенная вовлеченность в настоящее, непрекращающаяся политическая борьба стали жизненной стратегией, выстроенной на «презрении к миру». Политика сполна подтверждала философию: все, что вышло из праха, должно обратиться в прах. Иннокентий воспитал одного из самых романтических императоров Священной Римской империи – Фридриха Второго Гогенштауфена, и тот себе на погибель обратил меч против папского престола; Иннокентий устроил крестовый поход против альбигойцев – и вся южная Франция покрылась трупами, прекраснейшие города и сады лежали в развалинах; он же учредил церковный суд – и трибуналы инквизиции стали на много столетий кошмаром Запада.
Однако главным делом Лотарио Сеньи стал четвертый крестовый поход (1202–1204). Первоначально его целью мыслился Египет. Папа забрасывал посланиями всю Европу. Недавние покорители Прованса и Лангедока, обагрившие своей кровью стены катарских замков, собирались на новое богоугодное дело. Но судьбе угодно было распорядиться иначе. Никакой, даже сомнительной, славы участников первого и второго похода эти крестоносцы не снискали. Венецианский дож Дондоло, чей флот перевозил рыцарей в Малую Азию, направил их в сторону Византии, отказавшейся участвовать в войне с мусульманами. Дескать, считалось, православные – еретики, хуже мавров. К тому же богаче и не готовы к войне. Иннокентий Третий, мечтавший о расширении своей власти, насаждении своего видения истины, об унии, поддержал это славное предприятие. В 1203 году крестоносцы осадили Константинополь, один из прекраснейших городов христианского мира, а в 1204-м взяли его штурмом. Все вызывало здесь у них зависть – роскошные одежды, литературные обороты речи, златоглавые монастыри. Хотелось упростить сложность и смирить гордость простым ударом меча. Миллионный город был разграблен в несколько дней. На месте Византии возникла Латинская империя, просуществовавшая до 1261 года.
...Долгое время в православной среде Малой Азии бытовала легенда. Папа Иннокентий Третий умер и предстал пред Иисусом. Что стало итогом твоих усилий? – вопросил Иисус. Иннокентий долго перечислял свои заслуги на ниве религии, и вдруг раздался громовый голос одного из ангелов: «Клирики пылающего Константинополя свидетельствуют против тебя. Разграбленный город и варвары, насилующие монахинь, – вот последнее свидетельство о твоей жизни...»

2. Страшный суд и национальное самосознание

Беды и крушения, быстробегущие годы и страх смерти навевают печальные мысли. И хочется, ужасно хочется, чтобы времена, в которых ты живешь, оказались последними, чтоб ты был крайним в списке живущих и явственно увидел смысл, обрел свет...
На склоне лет рыцарь Угуччоне да Лоди раскаялся, что много воевал, убивал и приносил несчастья. Все, что он повидал на своем веку, заставило его убедиться в близости явления Антихриста и Страшного суда. Обо всем этом он и написал небольшую поэму – один из первых текстов на итальянском языке. Стих ее еще темен и вял, не идет ни в какое сравнение с Дантовой «Божественной комедией», но сюжет весьма интересен...
...Антихрист до тридцати лет проживет в безвестности, а потом сотворит неслыханные чудеса – волны моря выйдут из берегов, реки повернутся вспять, с неба пойдет огненный дождь, мертвецы воскреснут, а живые возопят в ужасе: «Господи Боже наш! Помоги нам, ибо мы гибнем!» Многие уверуют в то, что лживый чудотворец – Спаситель, многие засомневаются. И тогда папа созовет Вселенский собор, куда соберутся короли, императоры, графы и князья со всех земель. Антихрист же пришлет на это собрание человека по имени Нерон. Нерон прибудет со злыми чародеями общим числом шесть тысяч триста человек и разобьет лагерь у самых стен Рима. Конца этому лагерю с его палатками и шатрами, покрытыми шелком, не будет видно, и участники Вселенского собора задумаются о силе вражьей. Как только одолеет их сомнение в собственном могуществе, Нерон явится в собрание и воскликнет:
«Внемли, послушное стадо! Теперь пришел черед Антихристу управлять миром. Он даст вам здоровье, мир и радость, мешки, полные золота и других даров, если вы уничтожите церкви, священников и священные книги, дабы никто больше себя не осенил крестом и не служил литургию».
Услышав это, люди поймут, что настало время последней битвы, и папа благословит итальянского короля командовать войсками: «Поднимайте знамя, бросайтесь в битву, рубите головы чародеям!»
Антихрист к этому времени будет править на Святой Земле. Туда-то как раз и перенесет боевые действия итальянский король. Он поведет за собой одиннадцать тысяч рыцарей со знаменами и стягами и сто тридцать тысяч солдат с молитвой на устах. Однако оружие окажется бессильно против волшебства. Начнутся кошмары: с неба упадет звезда и пройдет сквозь землю, огнедышащие драконы вылезут из пещер и станут разрывать людей на части, обнаженные девы будут соблазнять солдат и бросать их в адское пламя. Наблюдая все эти непотребства, итальянский король решит, что ему выпал несчастливый жребий. Он сдастся и предстанет при дворе Антихриста со словами: «Я побежден, теперь ты – король Италии».
Но Антихрист окажется не так прост. Хозяин искушения и покровитель искушающих, он ответит: «Прекрасный сир! Сердце мира у тебя в руках, так как ты правишь великим Римом. Напрасно ты обвиняешь меня, ибо не ведаешь обо мне истины. Я не творю зла, напротив. Глянь, по одному моему слову поднимаются мертвые, исцеляются немощные. Я помогаю бедным и одеваю нагих, а тем, кто припадет к ногам моим, даю золото, серебро и шелк. Обычно того, кто не подчиняется мне, я обрекаю мучительной казни. Но не тебя, сир. Тебе я не сделаю ничего дурного. Иди, путь свободен».
Сила искушения и доброта Антихриста приведут короля в отчаяние. Он бросится ко Гробу Господню, помолится, отречется от власти, вернет знамя в Рим и, перекрестившись, завопит так, что кровь хлынет из глаз: «Господи, мы рабы твои, Господи! Помоги нам, недостойным! Если ты не поможешь, – мы погибли!»
Услышав этот вопль, Господь пошлет в Иерусалим двух пророков – Еноха и Илию. Енох с Илией станут проповедовать и бороться с чародеями, но окажутся слабее антихристовых слуг и погибнут мученической смертью. Тогда Антихрист окончательно возгордится, уподобится Богу и захочет вознестись на небеса. Вот этой-то дерзости Господь не вытерпит, пошлет Михаила Архангела, и тот сразит супостата. Сто тысяч дьяволов перенесут в преисподнюю сожженное тело и проклятую душу князя-богоборца.
Тут все сразу встанет на свои места, Илия и Енох воскреснут, и через сорок дней, когда добрые люди очистятся от скверны, мир будет преображен.

Помимо этого текста мы почти ничего не знаем об Угуччоне да Лоди. Ему, видимо, тоже не совсем чужды катарские идеи: мир богооставлен, чтоб докричаться до небес, нужно вопить изо всех сил. Таково господствующее умонастроение эпохи. К тому же он наверняка был славным, немного наивным человеком и большим патриотом. Доверить последнюю битву национальному монарху (которого, кстати, в ту пору еще и не было, а Сицилийским королевством управлял немец Гогенштауфен) было смелой и перспективной идеей – историки ее одобрили, а Гарибальди воплотил в жизнь. Но что было Угуччоне до историков и Гарибальди? Он желал совершенно иного. И пусть в своем повествовании о конце света он соединил впечатления юности и страхи старости, а библейских пророков и архангела описал как новое секретное оружие – чего только не простишь бывалому солдату за искренность и страсть – но в сущности за всем этим великолепием сюжетных поворотов и фантастической геополитики почти тысячелетней давности кроется припев одной и той же песенки:

Если победить невозможно,
Если враг снова у городских
ворот,
Если я уж не молод
И не могу лететь на рыжем коне,
Пусть остановится время,
Пусть обрушатся небеса.

3. Ревнитель будущего

Между 1130 и 1145 годами в местечке Челико вблизи Козенце родился мальчик. Назвали его Иоахимом. Ему было суждено прославиться как великому пророку и мистику Иоахиму Флорскому, на тысячелетие определившему пути западной цивилизации.
О происхождении Иоахима идут споры. Одни говорят, что он был из крестьян, другие уверяют, что из аристократов. По меньшей мере у него всегда находилось достаточно денег, чтобы учиться и путешествовать.
В то время взоры многих западных людей были обращены к Востоку. Казалось, что там, за пределами Италии, меньше политики и распрей, феодальных споров и нелепых мелочных конфликтов. Иоахим побывал на Святой Земле, молился, странствовал, тяжело заболел, исцелился, отправился на Афон и провел сорок дней в посте и молитве на горе Фавор, той самой, где основатель православной мистической школы исихастов Григорий Палама зрел нетварный Фаворский свет.
Обогатившись восточным опытом, Иоахим вернулся на родину. Ему хотелось здесь, на Западе, воплотить основные фигуры православной духовности – католическая церковь уже тогда казалась чересчур внешней, сосредоточенной на сиюминутном. Некоторое время он уединялся в лесах Калабрии, следуя по славному пути восточного аскетизма и уподобляясь афонским старцам. Но слава его крепла, и наконец его избрали настоятелем цистерианского монастыря Кораццо вблизи Катанцаро. Однако жизнь обычного аббата пришлась ему не по нраву – слишком много забот и условностей, – и вскоре он вновь удалился в скит на Пьетраллата нелла Сила, горное плато в Калабрии. Там, на вершине, вдали от власти и интриг, можно было целиком отдаться изучению Писания и самосозерцанию.
Однако, как это часто случается, одиночество отшельника было нарушено. Стали множиться последователи, и Иоахим основал свою обитель и свое учение.
Богословие Иоахима Флорского поражает фантазией, наивностью, верой в поступательное развитие и почти математической строгостью.

Мировая история делится на три эпохи в полном соответствии с тремя лицами Святой Троицы. Первая эпоха – до рождения Христа – была эпохой Бога Отца, временем Ветхого Завета. Вторая – от рождения Христа до 1260 года – эпохой Сына, временем Нового Завета. Именно в ней имеют значение Церковь и таинства, мирские власти и гражданские законы. В 1260 году начинается третья эпоха – время Духа Святого, когда мистики разовьют идеи Евангелия, установится мир и справедливость, звери снова возлягут у ног людей, и все мироздание получит новые имена.
В рамках этого богословия Вселенная строго классифицировалась. Царство Бога Отца – эпоха царей, патриархов, женатых людей, царство Бога Сына – эпоха священников и епископов, царство Духа Святого – время монахов, возлюбивших истину превыше всех благ земных. Бог Отец требует рабского подчинения, Бог Сын – сыновнего послушания, Дух Святой не ищет ничего, кроме свободы. Соответственно первая эпоха – рабов и страха, зимы, звезд и крапивы, вторая – сыновей и веры, весны, рассвета и розы, третья – друзей Божьих и любви, лета, полдня и лилий.

Идеи Иоахима Флорского быстро нашли отклик у современников. Его посланиями была засыпана вся Италия. Его проповеди и книги распространялись с изумительной быстротой. Среди его читателей были и монахи, которых прельщала их грядущая роль, и простые люди, которые чаяли увидеть конец своим страданиям, его сочинения декламировали на постоялых дворах и в трактирах. Особенно вдохновляло людей, что речь здесь шла не о гибели и Страшном Суде с сомнительным исходом, а об эпохе грядущего братства и свободы, которой не будет конца. Поэзия и симметрия привлекали. К тому же в благоприятный исход хотелось верить.
Однако это же богословие вызвало резкое осуждение Церкви. Оно и понятно. Какому папе понравится, когда полубезумный проповедник пророчествует о скором прекращении полномочий пап и кардиналов, епископов и архиепископов (кстати, трон понтифика в то время занимал все тот же Иннокентий Третий). Учение Иоахима осудили как еретическое, но это не повредило его популярности. Сам он умер, но дело его живет. С начала XIII века Европа поставила на прогресс и ждет не дождется, когда шарик времени, прыгающий по колесу истории, замрет не на красном или черном, не на чете или нечете, а на Царстве Святого Духа.

Станислав НИКОЛЬСКИЙ

Священник и политик, воспитывающий настоящее и взнуздывающий современников на дыбе своего видения истины, воин и странник, ждущий конца времен и избавления ото всех и всяческих страданий, мистик и еретик, предвкушающий грядущее и презирающий повседневность, – три тени проходят сквозь всю историю христианской цивилизации, и мы следуем за ними куда охотнее, нежели за волхвами, нашедшими бог весть когда заброшенный хлев и младенца в нем. Однако были же и другие люди, которые радовались, когда был повод, и рыдали, когда была причина. Не заложники времени – хозяева его. Бродячие актеры, например, или уличные музыканты. Обязательно должны были быть чуть легче, чуть смелее, чуть разнообразнее. Жаль, что мы так редко помним их имена.

Арсений Тарковский писал:

Живите в доме, и не рухнет дом,
я вызову любое из столетий,
в него войду и дом построю в нем.
Вот почему со мною ваши дети
и внуки ваши за одним столом,
и стол один и прадеду, и внуку,
грядущее свершается сейчас,
и я уже приподнимаю руку –
все пять лучей останутся у вас.