По ту сторону зла
Факты и мифы одной нежелательной
биографии
Лаврентий Берия – один из главных
персонажей шестидесятнической и постсоветской
демонологии. Палач, руководитель карательных
органов в самые мрачные годы, виновник гибели
сотен тысяч ни в чем не повинных граждан, садист,
лично пытавший людей. Хрущев цинично
признавался: “Мы тогда все старались выгородить
Сталина. Берия казался очень удобной фигурой”.
Беззастенчивый карьерист, якобы отравивший
самого вождя (версия, гулявшая в 1953 г. и
получившая специфическую интерпретацию у
Абдурахмана Авторханова), готовый совершить
государственный переворот и залить страну
кровью.
“Если бы Берия пришел к власти, он в первую
очередь уничтожил бы партаппарат” – это из
ночных кошмаров некоего партаппаратчика,
проработавшего на Старой площади до 80-х годов.
И, наконец, чтобы картина была полной: негодяй,
насильник, использовавший сполна право первой и
последней (рассказывают, бывало и такое) ночи, –
подсыпал жертвам в чай снотворное и потом…
Подробности подскажет разгулявшееся
воображение читателя 90-х годов, прикупившего
сочинения маркиза де Сада и галицийского
дворянина Захер-Мазоха… Интеллигентный Олег
Чухонцев напишет: “Гуляет по улицам кат в
сапогах” (не ручаюсь за точность цитаты). А какая
богатая тема для кинематографа! Особенно
современного. Эротика и ужасы.
Сомнения в господствующей интерпретации судьбы
Лаврентия Берия стали появляться давно. Интерес
оправдан: масштабное зло привлекает. В нем есть
тайна. Булгаковская тема: Воланд против пошлости.
В личности Берия (по советским источникам) зло
было сконцентрировано настолько, что он вырастал
в фигуру, подобную Александру Борджия
(увиденному глазами Савонаролы). Это порождало
сомнения внешнего ряда: их условно можно назвать
романтически-инфернальными.
Советская история где-то с середины 30-х годов
казалась вереницей настолько безликих
персонажей, что некий садист и развратник,
человек с выраженными желаниями и страстями,
подобный не кролику, ожидавшему своей участи, а
удаву, рискнувшему гипнотизировать самого
широкогрудого кремлевского горца, поставивший
жизнь на карту и проигравший ее, вызывал, пожалуй,
извращенные симпатии.
Как-то мой сосед по больничной койке Алик
Гомреклидзе, умник, порочный настолько,
насколько могли быть порочны в советское время
лишь преуспевающие и веселые грузины, рассказал
несколько тбилисских баек. Сказки о Лаврентии
Палыче тянули если не на Шекспира, то точно на
Голливуд.
Паоло Яшвили вернулся однажды домой, начал
собирать вещи. Его друзья спрашивают: “Паоло, ты,
собственно, куда?” А он им: “Я такого человека на
улице встретил, такое лицо – не могу в одном
городе с ним находиться”. Человеком, которого
встретил классик грузинской поэзии, был,
разумеется, Берия.
Пришел Берия арестовывать Константина
Гамсахурдия, а тот лежит в постели. И выбросил по
мингрельскому обычаю к порогу тапку: убирайся,
мол, видеть тебя не хочу. Берия развернулся и
ушел. Чтил национальные обычаи.
Полюбил Берия девушку из Сухума. А она сказала:
«Буду твоей, если выстроишь мне в горах настоящий
замок, точную копию замка из книжки про кота в
сапогах. Но сроку тебе неделя». А Лаврентий по
молодости архитектурой увлекался. Нарисовал
проект за ночь. Потом арестовал всех абхазских
строителей. «Не только вас, детей и жен
расстреляю, если не успеете».
Успели. И до сих пор можно видеть живописные
развалины чуть выше озера Рица.
Уже потом, после просмотра “Покаяния”, в котором
Тенгиз Абуладзе добился едва ли не портретного
сходства своего главного героя (в котором все
равно угадывается нечто
латиноамерикански-романтическое) с Лаврентием
Павловичем, я прочитал в газете “Сегодня”
фрагмент переписки К.Гамсахурдия со своим
вельможным земляком. Письма свидетельствовали,
что между отцом первого президента независимой
Грузии Звиада и палачом советского народа были
отнюдь не натянутые, напротив, скорее
приятельские отношения. И маловероятно, что один
из них когда-либо пытался упечь другого за
решетку…
…Могли насторожить и некие общеизвестные факты.
Берия был назначен наркомом внутренних дел в
конце ноября 1938 г. Сразу же прошла амнистия
многих видных специалистов, военных, деятелей
культуры. После 1942 г. он уже вроде бы не работал в
органах (с министрами госбезопасности
Абакумовым и Игнатьевым у Лаврентия Павловича
были достаточно холодные отношения), а вернулся в
объединенное МВД лишь в марте 1953 г. и вновь
объявил амнистию.
И, наконец, третий круг сомнений, назовем их
житейски-эстетическими. Как-то советский поэт
Е.Евтушенко рассказал, что был в начале 50-х годов
на дне рождения некой девушки-десятиклассницы,
хорошенькой, но с толстыми ногами, любовницы
Берия. Я не слишком люблю Евтушенко. И склонен
(быть может, по наивности) полагать, что если ты
когда-либо ел именинный пирог, то вряд ли имеет
смысл писать потом про полные ноги, пороча тем
самым свою былую приятельницу и вкус всеми к тому
времени уже ошельмованного ее покровителя.
* * *
В архивном журнале “Источник” за 1993 год историк
Борис Старков собрал и прокомментировал
документы марта – июля 1953 г., объединив их под
общим названием “Сто дней лубянского маршала”.
Складывается крайне любопытная картина.
Сразу после смерти Сталина Берия говорил
Микояну: “Надо восстановить законность, нельзя
терпеть такое положение в стране. У нас много
арестованных, их надо освободить, зря людей не
посылать в лагеря. МВД надо сократить; у нас не
охрана, а надзор за нами”. 9 марта он же, выступая
на похоронах Сталина, обратил внимание на
“гарантированные Конституцией права личности”.
В марте 1953 г. МВД направило в ЦК предложение о
прекращении дела врачей, ленинградского и
мингрельского дел. Проходившие по этим делам
люди были реабилитированы. МВД выступило с
требованием амнистировать всех осужденных
внесудебными органами. Против выступил тогда
Хрущев. Несколько позже Берия подготовил проект
освобождения осужденных за контрреволюционную
деятельность. Президиум ЦК был против, чем и
объясняются странности так называемой
бериевской амнистии.
16 июня, почти накануне ареста, Берия настаивал на
необходимости “ликвидировать” систему
принудительного труда ввиду экономической
неэффективности и бесперспективности”. ГУЛАГ
был выведен из подчинения МВД и передан
Министерству юстиции. Тогда же разработана
комплексная программа улучшения быта
спецпереселенцев. Сохранилась директива за
подписью Берия, в которой предлагалось МВД Крыма
“изучить политические, социальные и
экономические последствия возможного
возвращения крымских татар на места их
традиционного проживания”.
Берия первым заговорил о культе личности, о
недопустимости господства партаппарата. В
частности, он доказывал председателю совета
министров Венгрии М.Ракоши: “Что ЦК? Пусть совмин
все решает, а ЦК занимается кадрами и
пропагандой”. 7 мая 1953 г. министр внутренних дел
дал указание: “Отказаться от оформления
портретами колонн демонстрантов, а также зданий
предприятий, учреждений, организаций в дни
государственных праздников”; это указание
отменено ЦК 2 июля 1953 г. как “ошибочное”.
Еще более последовательными были предложения
Берия по вопросам национальной политики. Он
советовал перейти от конфронтации к диалогу с
национальными движениями в Прибалтике и в
Западной Украине, выдвигать национальные кадры,
привлекать к сотрудничеству интеллигенцию, в
частности вступить в переговоры с
западно-украинской эмиграцией. 26 мая 1953 г. ЦК
принял постановление “Вопросы западных
областей Украинской ССР в докладной записке тов.
Берия Л.П. в ЦК КПСС”. После ареста Берия, на
июльском пленуме, его рекомендации были названы
вредительскими. В опубликованных материалах
официального обвинения Лаврентий Павлович был
уличен в “огульном оправдании оуновщины”.
Трудно понять, почему такая формулировка не
заинтересовала современных историков. Быть
может, дело здесь в том, что “оуновщина” в
постсоветской мифологии соотносится не с
освободительным движением, а с “фашистскими
недобитками”, поэтому сочувствие злодея Берия
злодеям-бендеровцам выглядит в чьих-то глазах
вполне естественным.
По существу, если выйти из-под влияния мифа,
политику Берия в марте – июне 1953 г. легче всего
определить модным нынче словцом
“реалистичность”. Так, прекрасно
информированный шеф стратегической разведки
СССР, во многом, кстати, решившей исход Второй
мировой войны (об этой роли Берия предпочитают
умалчивать), до последних дней отстаивал
необходимость объединения Германии, возвращения
к нормальным отношениям с Югославией, предлагал
отказаться от авантюр на Западе и Востоке, в чем,
собственно, и обвинялся своими противниками. Вот
отрывок из стенограммы июльского (1953 г.) пленума
ЦК КПСС:
Молотов. При обсуждении германского вопроса в
Президиуме Совета министров вскрылось, однако,
что Берия стоит на совершенно чуждых нашей
партии позициях. Он заговорил тогда о том, что
нечего заниматься строительством социализма в
Восточной Германии, что достаточно и того, чтобы
Западная и Восточная Германия объединились как
буржуазное миролюбивое государство… При таком
положении мы почувствовали, что в лице Берия мы
имеем человека, который не имеет ничего общего с
нашей партией, что это человек буржуазного
лагеря, что это – враг Советского Союза… Берия
составил письмо, рассчитанное на установление
тесных отношений с “тов. Ранковичем” и “тов.
Тито”. Берия не удалось послать это письмо в
Югославию – с проектом этого письма в кармане он
был арестован как предатель.
И так далее и тому подобное…
В 1994 г. московское издательство “Современник”
выпустило в свет книгу воспоминаний Серго Берия,
которая должна была стать бестселлером. Не стала.
Быть может, ей несколько вредило стремление
С.Берия изобразить своего отца ответственным
государственным деятелем, одним из умнейших в
сталинском окружении, отстоять его доброе имя
перед лицом интеллигентов-шестидесятников,
которые создавали послесталинскую мифологию.
Миф может быть разрушен только
романтизированной версией биографии. Берия,
предстающий перед читателями как любящий муж и
отец, делящийся с семьей планами и сомнениями,
несколько теряет в демоническом блеске и
соответственно в интересе к своей персоне
уставших от игры в перевертыши наших
современников. Однако многие факты достаточно
убедительны; можно предположить, что лет эдак
через сто, когда последние заинтересованные лица
умрут, воспоминания Серго Лаврентьевича будут
проанализированы как исторический источник.
* * *
…Когда речь идет о пугающем мифе (пугающем в том
числе и трясиной навороченной лжи), нет смысла
продолжать игру пересмешника, меняя только угол
взгляда, лишь характер отношения. Выпутываясь из
умело сконструированной демонической мифологии,
невольно чувствуешь некоторое оцепенение.
Хочется взять паузу, чтобы не создать новой
легенды…
Каждый человек живет свою жизнь и имеет свою
смерть. Но в мире зыбкой памяти, мерцающих
отражений никому не дано предугадать, как слово
отзовется, каким мифом аукнется. Думаю, что к этой
истории мы не раз еще вернемся. Вернемся к
истории.
Солженицын писал: “Постепенно открылось мне, что
линия, разделяющая добро и зло, проходит не между
государствами, не между классами, не между
партиями, – она проходит через каждое
человеческое сердце – и черезо все человеческие
сердца. Линия эта подвижна, она колеблется в нас с
годами. Даже в сердце, объятом злом, она
удерживает маленький плацдарм добра. Даже в
наидобрейшем сердце – неискорененный уголок
зла”.
С.Берия, размышляя о судьбе отца, доказывает: “Во
всем виновата система”. Между тем эту систему
создавали и на нее работали реальные люди. Это
был их выбор.
Итог – задолго до окончательного итога – подвел
академик Капица, якобы заметивший Семенову:
“Лаврентий Павлович – способный человек. Жаль,
что он служит большевикам”.
|