Лягушка в кринке
или сбивает масло, или тонет

Мы расскажем о двух разных исследованиях на одну тему, давших очень сходные результаты, хотя мы проводили их в разных местах и разными силами.
О мигрантах у нас знают не так много, как кажется: обычно исследуют, кто и почему приезжает в нашу страну, а вот исследований, посвященных их стратегии выживания в новых условиях, очень мало. Но и о причинах миграции часто судят весьма поверхностно, а то и совсем неверно. Так, среди вынужденных мигрантов собственно беженцы от войны составляют решительное меньшинство. Очень редко бегут из других стран, бывших республик СССР, из-за национализма на бытовом уровне, хотя как раз мнение, что они уезжают именно по этой причине, очень распространено. То, от чего они бегут, чаще всего не бытовой национализм, а сознательная политика правительств молодых национальных государств.
Данные и того и другого исследования говорят о том, что мигранты из других республик в конце концов или прорываются на верхние ступени лестницы статусов в России, или скатываются на нижние ступени этой лестницы; мы почти не найдем их в середине, где пребывает большинство российского общества.
Многие убеждены, что главная проблема приехавших из других республик – проблема жилья. Более того, и сами мигранты еще недавно именно это ставили на первое место как главную свою трудность; теперь большинство из них главной считают проблему трудоустройства.
Но главным был страх остаться без жилья, а не его реальное отсутствие. И те, кто поддавался этому страху, ехал в деревню, брался за любую работу, лишь бы дали жилье, – те в конце концов проигрывали.
Они вынуждены были ехать в село, где население настроено к мигрантам особенно настороженно, если не враждебно. Дело в том, что в крупном городе переселенцы не представляют особой опасности для коренных жителей как конкуренты, там работы хватает. А в селе работы вообще немного; начальство быстро выясняет, что мигранты – отличная рабочая сила: добросовестны, не пьянствуют, многого не требуют. Приезжие вытесняют местных с самых трудоемких и непрестижных работ – скотников, доярок, и те, разумеется, именно в них, а не в собственной безалаберности или пьянстве видят виновников своего увольнения.
А мигранты становятся заложниками полученного от колхоза или совхоза дома. Дом им, конечно, выделяют самый негодный, его приходится ремонтировать или достраивать за свой счет. Но право собственности на этот самый дом они получают только лет через восемь – десять при условии, что все это время будут работать скотниками, доярками – кем сочтет нужным все то же начальство.
И вот вам результат. В начале своей новой жизни в России 23 процента осевших в городах и 25 процентов осевших в деревнях заявляют, что хотели бы поменять работу, но не могут из-за жилья. Через пять лет то же самое утверждают уже 30 процентов мигрантов, ставших сельскими жителями, и только пять процентов, ставших горожанами. Примерно то же самое происходит в городах: тот, кто выбрал работу ради комнаты в общежитии, ради обещания когда-то получить квартиру, и держатся за свои места именно из-за этого, проигрывают другим, тем, кто ставит на профессию, рискует – и часто выигрывает, приобретая в конце концов не только интересную работу, но и квартиру, и благосостояние выше среднего.
В городах на новом месте вынуждены заняться неквалифицированным трудом пять процентов из них, в деревнях – 17–19 процентов.
Еще одна иллюзия самих мигрантов – что надо ехать к своим (родственникам, друзьям, знакомым), что так будет легче и большего можно добиться. Легче-то, конечно, легче, а вот насчет добиться получается хуже, а не лучше. Когда сложились национальные государства в Прибалтике, оттуда уехало довольно много русскоязычного населения. Многие просто переехали границу и основались тут же, у родственников. Успешно адаптированных, то есть людей, довольных работой, получивших жилье и смело глядящих в будущее, среди них в два раза меньше, чем среди тех, кто бесстрашно прыгнул, как кенгуру, через всю страну и устроился на совершенно новом месте, где у него не было ни родных, ни знакомых. Очевидно, “своя” среда как бы размагничивает людей, укрепляет в них иждивенчество, привычку рассчитывать больше на других, чем на самих себя.
Что же на самом деле помогает мигрантам выжить и встать на ноги? По результатам исследования, проведенного Институтом народнохозяйственного прогнозирования РАН, – это прежде всего образование, высшее или среднее специальное с большим стажем работы. Если такие люди не становились заложниками какой-нибудь комнаты в бараке, они начинали с нижних ступенек в торговле и уже года через два работали по специальности. Интересно, что многие из них сами создавали свое рабочее место, убеждая работодателей, что будут им полезны. Или так: сегодня возит хозяйский лес на продажу – завтра уже торгует лесом от себя.
Вынужденные мигранты открывают кафе, пельменные, деревообрабатывающие цехи; они шьют, вяжут на продажу, а потом создают свои маленькие ателье. С маленькими детьми работают почти исключительно они. Все обследования показывают, что предпринимательский потенциал мигрантов намного выше, чем в среднем по стране.
Кого мы считаем в конце концов успешно адаптировавшимися? В исследовании ИНП РАН за отсчет взяли среднероссийскую статистику миграции: только 4–5 процентов коренного населения заявляют о том, что собираются куда-то переезжать. Вот когда вынужденные мигранты выходят на такие же цифры предполагаемых новых переездов, значит, всё, адаптировались. Исследователи из Центра Карнеги прибавили к этому самооценку: прямой ответ на вопрос, как скоро им удается восстановить прежнее социальное положение. Правда, тут выходит, что легче всего адаптироваться пенсионерам и людям с низким образованием: запросы у них гораздо ниже, они довольны малым.
Интересную эволюцию проделали в своих намерениях уехать на Запад студенты. Всего год назад многие из них считали, что все препятствия этим намерениям – здесь, в России, и сводятся они в основном к тому, чтобы достать денег на билет и уговорить посольства выдать им визу; никаких проблем в той прекрасной жизни, которая их ожидает, они не предполагали. Последнее обследование обнаружило серьезный сдвиг в их представлениях. Они поняли, что ехать шофером – бесперспективно, что девушке рассчитывать только на свою молодость и привлекательность – бесперспективно, что ехать, не зная языка, – безумие. И теперь большинство из тех, кто хотел бы уехать на Запад, заявляет: да, собираюсь, и поэтому мне надо хорошо учиться и изо всех сил учить языки.
В общественном сознании циркулирует много мифов насчет мигрантов. Например, их часто обвиняют в имперском мышлении – это в большинстве случаев неправда. На самом деле в селах они держатся отстраненно по отношению к местному населению и часто допускают одну серьезную ошибку: в национальных республиках, где они жили прежде, они ощущали себя культуртрегерами и пытаются занять эту позицию снова, но теперь у них совершенно иной статус, и воспринимается это чаще всего довольно враждебно
Очень важно развеять миф о том, что вынужденные мигранты составляют группу риска в криминальном отношении, что это криминогенная среда. Это совершеннейшая неправда.

Галина ВИТКОВСКАЯ,
руководитель проекта
по миграции и гражданству Центра Карнеги
Жанна ЗАЙОНЧКОВСКАЯ,
кандидат географических наук,
зав. лабораторией
Института народнохозяйственного прогнозирования РАН