Сергей Тарамаев:
Не стараться сделать мило, не лукавить перед собой и профессией

После окончания ГИТИСа он работал с режиссером С.Женовачем сначала в театре-студии “Человек”, потом в Театре на Малой Бронной. Там сыграл немало разных по жанру ролей: князя Мышкина в “Идиоте”, после которого о нем заговорила вся театральная Москва, Мельника в музыкальной комедии “Мельник – колдун, обманщик и сват”, старого князя в “Провинциалке” И.Тургенева.

С.ТАРАМАЕВ В СПЕКТАКЛЕ “СЕМЕЙНОЕ СЧАСТИЕ”

Вместе с С.Женовачем и еще несколькими актерами вынужден был уйти из Театра на Малой Бронной. Поступил в труппу театра “Мастерская П.Фоменко”, где за последний год сыграл главные роли в спектаклях П.Фоменко: Михеева в “Одной абсолютно счастливой деревне” (по повести К.Вахтина) и Сергея Михайловича в “Семейном счастии” (по повести Л.Толстого).
В декабре 2000 года вместе с П.Агуреевой получил премию “Чайка” в номинации “Двойной удар” (за партнерство) за спектакль “Одна абсолютно счастливая деревня”. Номинирован на национальную театральную премию “Золотая Маска” (в номинации “Лучшая мужская роль”) за роль Михеева.

– Вам было легко войти в труппу “Мастерской П.Фоменко” – театра, возникшего из курса, почти “семейного”, где актеры досконально знают друг друга?
– В любой коллектив тяжело войти, тем более в такой: ребята вместе уже 10 лет! Мне не сразу предложили войти в труппу. Сначала позвали на ввод: заменить Андрея Приходько в спектакле “Чичиков. Мертвые души, том второй”. Я согласился, потому что тогда, после нашего горького ухода из Театра на Малой Бронной, у меня целый сезон совсем не было работы: ни в театре, ни в кино. О том, чтобы мне войти в труппу, речь зашла, только когда Е.Б.Каменькович начал репетировать “Варваров” М.Горького и предложил мне сыграть Черкуна. У меня в этой роли многое не получилось – говорю это искренне, без кокетства, – но она была важна для меня как вход в труппу.
На этом спектакле я по-настоящему узнал всех артистов, то есть, конечно, я знал их и раньше, видел все спектакли, и они меня знали, но все равно мне нужно было время, чтобы адаптироваться к их стилю игры, к их образу существования (Петр Наумович Фоменко не любит слова “способ существования”), чтобы доказать законность своего существования в профессии. Я замечал, что в чем-то я для них даже неудобен на сцене: так шаманить, так импровизировать на сцене, как они, у меня не всегда получается. Но по-человечески войти в труппу было легко: ребята все добрые, открытые. Вообще это, наверное, единственный коллектив, куда бы я сегодня смог прийти работать: ведь 10 лет после института я проработал с учеником Фоменко – Сергеем Васильевичем Женовачем, поэтому далеко от Фоменко, от его школы не ушел.
– Расскажите про репетиции “Одной абсолютно счастливой деревни”.
– У меня была одна боязнь: смогу ли я соответствовать требованиям Петра Наумовича. Мне было безумно трудно постоянно существовать на крупном плане: нужна особая степень открытости, искренности, хорошей простоты, и без Фоменко я бы никогда не добился ее. Я очень долго на репетиции приходил с листками текста. Так как это повесть, то многие вещи в тексте отрезались или прибавлялись по ходу репетиций, и я... ползал по “окопам” с листками в руках. Но Петр Наумович терпел, он был на удивление терпелив во время репетиций. Вообще такую работу, как “Деревня”, невозможно было бы осилить, если бы не было атмосферы хорошего студенчества, которую, конечно, создавал Фоменко.
Валялся кусок оргалита в кулисах, Петр Наумович говорил: “Илья (Любимову), возьми оргалит, потряси. Замечательно. Это будет война”. Стояли ящики из-под аппаратуры – и превратились в какой-то момент в окопы. Но самое главное – он заставлял актеров возвращаться к студенчеству. На репетициях была настоящая мастерская. И в спектакле это осталось: сложившиеся актеры играют этюды первого курса, как Ольга Левитина, которая играет козу. Все в этой работе немножко помолодели.
– Репетиция – перед каждым спектаклем?
– По-разному, но девчонки обязательно распеваются. Мне необходимо немножко размяться физически. Полина Агуреева обязательно смотрит свою “речку”, поправляет ее. Мы – как хорошие десантники: каждый проверяет перед прыжком свой парашют.
– Фоменко смотрит все спектакли?
– Часто смотрит и, как правило, устраивает потом “разбор полетов”.
– И в “Семейном счастии”, и в “Одной абсолютно счастливой деревне” вы существуете в теснейшем творческом партнерстве с актрисами. Должны ли вы меняться в зависимости от того, с кем играете – с Ксенией Кутеповой или с Полиной Агуреевой: разные ли у них к вам требования?
– Конечно же, я должен быть разным с Полиной и Ксенией, и у них ко мне требования разные. Актрисы они обе мощные, удивительные. Полина – она и человек, и актриса очень искренняя, тонкая, чувственная. Соответствовать ей в этих качествах трудно, любая “игра” здесь – со знаком минус. Но когда получается соответствовать, когда я свободен в чувствах, мы оба получаем огромнейшую радость от спектакля. Мы очень хорошо чувствуем друг друга на площадке. Я страшно рад, что мы с Полиной получили “Чайку” именно в номинации “Партнерство”. Значит, нас все-таки восприняли как пару, значит, получилось сыграть про любовь!
Я думаю, что Петр Наумович тоже рад за нас, потому что, получается, он нас тренировал не зря. В “Семейном счастии” – другое: ведет спектакль Ксения Кутепова, мы – остальные персонажи – возникаем в ее сознании. Мне здесь важно не играть свою историю, а быть частью истории Маши – героини Ксении. Найти тон, который является хорошим отголоском ее истории.
Ксения – безумно техничная актриса, сильно оснащенная в профессии: в “Семейном счастии” она демонстрирует это блистательно. Не бывает так, чтобы она задала неверный тон спектаклю. Сегодня может быть легче или сложнее, но по сути все случается каждый раз, может быть, потому, что сам спектакль “Семейное счастие” крепко скроен, а “Счастливая деревня” менее защищена, в ней больше открытости.
– В театре Фоменко есть нравственный стержень, с которым соотносится любой спектакль “Мастерской”. Вы актер этого театра. А как вы воспринимаете другой театр? Куда любите ходить?
– Нравственный стержень “Мастерской” – это сам Петр Наумович Фоменко. Он старается нас удержать от всяческих соблазнов, творческих искушений, которых так много в профессии. Я люблю ходить к нему на курс в ГИТИС и даже недавно сам поучаствовал как актер в студенческом показе. Мы сделали отрывок из пьесы Б.Шоу “Дом, где разбиваются сердца” и показали нашу работу педагогам – П.Н.Фоменко, С.В.Женовачу, Е.Б.Каменьковичу. Они нас справедливо поругали и не выпустили на публичный показ. Нам было горестно. Но я все равно рад, что играл со студентами, и хочу продолжать работать с ними, потому что они заставляют счищать ракушки с днища корабля, как говорит Петр Наумович.
Ведь что такое актерский опыт: с одной стороны, это технологическая оснащенность, но с другой – набор штампов. Обмануть можно и зрителя, и даже режиссера, если он плохо тебя знает: достать из своего багажа то, что уже играл, и сыграть снова, но радости от этого нет никакой. Поэтому я и цепляюсь за новое театральное поколение, общаясь с которым можно найти что-то новое в себе самом. А то, что я вижу в больших театрах, менее интересно для меня, хотя это может быть талантливо и мастера работают замечательно.
– Насколько я поняла, для вас важно, чтобы театр, где вы работаете, был театром-домом. А вы согласились бы участвовать в антрепризном проекте, где не будет этой домашней атмосферы?
– Согласился бы. Только очень много “ингредиентов” должно совпасть: люди, с которыми мне будет хорошо и в работе, и в общении, материал, режиссер. Если затевается что-то интересное, что не претит моим представлениям о театре, то почему бы и нет? Если не нужно будет лукавить перед собой и перед профессией. Трудно быть честным: все время тянет сделать мило, нескучно, хочется позабавить публику, понравиться ей: мы же артисты, как же без этого... Но все эти уловки раздражают.

Записала
Катерина АНТОНОВА