“Ты подтвердишь мои слова?”

Уроки Твардовского в Смоленской школе

На рубеже веков и тысячелетий уходит не только поколение ровесников поэта, но и куда более молодых его читателей, переживших те же исторические перипетии, уходят люди, для которых запечатленное в его стихах – не просто литература, а часть их жизни и судьбы, несмолкающий отголосок пережитого и испытанного.

Искренне надеюсь и верю, что будет у Твардовского еще множество читателей, но все же таких, как эти, часто начинавшие свое знакомство с его стихами “с листка армейской маленькой газетки”, уже не будет. (Мне самому “Теркин” попал в руки уже книжечкой летом сорок третьего года, в армии, под Калугой.)
Впрочем... Еще несколько лет назад в Смоленске на открытии памятника поэту и его герою Теркину среди приехавших на празднество москвичей повстречались мне учителя и ученики школы № 279. Она носит имя Твардовского. Подобная причастность к чьему-либо имени нередко бывает формальной. Однако в этом случае все обстоит иначе.
Как оказалось, приезд этих “твардовцев” в Смоленск был отнюдь не первым. Еще в 1974 году они безо всякого торжественного повода отправились из Смоленска дальше, на малую родину Твардовского, в Загорье.
Было еще бесконечно далеко до того времени, когда трудами младшего брата, Ивана Трифоновича, его поистине золотыми руками воздвигся на прежнем месте дом, да и весь хутор – все, некогда построенное Трифоном Гордеевичем Твардовским на пустоши Столпово и... казалось, навсегда исчезнувшее с лица земли в годы коллективизации.
Существует знаменитая фотография военных лет, на которой поэт задумчиво стоит там, где был отчий дом. Она не раз публиковалась среди других фотосвидетельств о разрушениях, вызванных войной, хотя гибель Столповского хутора произошла задолго до Великой Отечественной, в самом начале тридцатых.
Дорого бы я дал, чтобы увидеть, какое впечатление произвели на ребят из столичной школы те края, о которых с такой любовью и болью писал Твардовский в военные годы, когда, по его словам, “не нашел вообще ни одной приметы того клочка земли, который, закрыв глаза, могу себе представить весь до пятнышка. И с которым связано все лучшее, что есть во мне”.
Во всяком случае, именно с той поездки возникла, а за последующие десятилетия все укреплялась особая близость тех, кто учил и учился в этой школе, с драматической судьбой и поэтическим миром человека, чье имя она носит.
Мало того что в ней создан и все пополняется музей Твардовского – в самодеятельных спектаклях, которые здесь ставят, его творчество – одна из постоянных, даже, пожалуй, сквозная тема.
Вот и недавно был показан спектакль “По праву памяти” по мотивам стихов и поэм, а кроме того, включавший эпизоды его редакторской деятельности и даже отрывки из опубликованных им в журнале “Новый мир” известных произведений (например, из повести Фазиля Искандера “Созвездие Козлотура”).
Забавно и трогательно было смотреть на ребят, обряженных в солдатские гимнастерки и старательно стремившихся передать мысли и чувства людей, казалось бы, невероятно далеких от сегодняшних школяров и по эпохе, и по возрасту, и по всему ими пережитому.
И пусть иное из произносимого вслух было “артистам” еще как бы “на вырост”, но как прекрасно и обнадеживающе, что подростки уже сейчас прикоснулись ко всей запечатленной в поэзии Твардовского громаде человеческих переживаний – трагизму войны, безвозвратных потерь, “жестокой”, как сказал поэт, памяти обо всем испытанном и о погибших товарищах.
А когда еще и узнаёшь, что нынешние обитатели школы № 279 год за годом ищут, находят, обихаживают, навещают могилы погибших на фронтах Великой Отечественной учителей этой школы и учившихся там до войны “наших стриженых ребят”, то чувствуешь, что и здесь сказываются уроки Твардовского, для которого “павших память священная” – это вечная (и до конца жизни) тема.
Рассматривая в школьных аудиториях многочисленные листы, посвященные тем, “стриженым”, снимки, рисунки, заметки, окончательно убеждаешься, что проторившая свои тропы на скорбные поля давних битв и к солдатским могилам “малышня” – это прямая, несомненная духовная родня великого поэта и что, будь он жив, отнесся бы к ним как к любимым правнукам.
Когда-то Александр Трифонович так завершил одно стихотворение:

И как бы ни был провод тонок –
Между своими связь жива.
Ты это слышишь, друг-потомок?
Ты подтвердишь мои слова?..

Андрей ТУРКОВ