Огнепоклонники

Разводя костер в лесу или поджигая праздничные фейерверки, мы становимся как никогда близкими со своими детьми. Только они об этом пока не догадываются...

Я боюсь, он когда-нибудь спалит нашу квартиру. Мишка появился на свет в неправильном месте, это точно. Ему следовало родиться где-нибудь в Персии, славить Ормузда, цитировать Авесту и всласть поклоняться огню. Наша же жизнь проходит под скучным девизом “Не играй с огнем!”.

Помнится, в дни моего детства существовала даже организация – “Юный друг пожарника”, членом которой я имел честь состоять. На официальных собраниях мы с умным видом планировали противопожарные мероприятия, в классе занимались соответствующей пропагандой, а потом убегали куда-нибудь к гаражам и с дикими криками жгли… ну, например, июньский пух. Он вспыхивал моментально, и огонь беззвучно струился, оставляя после себя черную дорожку. Проходящие мимо мужики ласково улыбались нам. Похоже, им тоже хотелось что-нибудь пожечь, но они, к сожалению, давно стали взрослыми, им приходилось говорить серьезно о глупостях, забывая о самом важном в жизни. Или делать вид, что они забыли. Взрослость – это маска. Или, по-другому, добровольная тюрьма.
Мишка, сколько бы я ни вел с ним глубокомысленных бесед на тему пожарной безопасности, не может понять, почему ему нельзя играть с огнем. Ведь это так весело. Он прав, конечно. Огонь текуч и жаден. Если долго смотреть на него, он делает нас мудрыми, из трехмерного мира мы выпрыгиваем куда-то в другое измерение, в другие, совершенно невероятные пространства. Наверное, огонь притягивает к себе черные дыры, в которые мы благополучно и проваливаемся. Правда, потом все равно приходится возвращаться. Неизбежное возвращение – самое печальное в этой истории.
Когда Мишка был совсем крошечным, мы жили в городе, где экономные власти отключали по вечерам электроэнергию. Город был южный, а в южных городах ночи намного непрогляднее, нежели в северных, – в двух шагах ничего не видно. Такое ощущение, что тебя закутывают в плотный кокон. Неприятное, надо сказать, ощущение, сердце частит, нечем дышать. И если уж так плохо в кромешной тьме взрослому, то что говорить о детях. А Мишка был страшно вредной крохой, он и при свете все время находился на грани визга и скандала; когда же отключали свет, начиналось форменное светопреставление. Но стоило нам зажечь свечи, он останавливал сомнамбулический взгляд на мерцающих огоньках и мог молчать часами.
Это не ушло со временем, скорее наоборот.
Свечи и сейчас самый любимый его предмет. А еще – спички, зажигалки, петарды, фейерверки. Он и Новый год ждет столь нетерпеливо, потому что знает – мы купим красивые дорогие фейерверки и ночью порадуем весь наш двор праздничной иллюминацией. После прошлого Нового года я попросил Мишку написать о том, как он его встречал. Там не было ничего ни про елку, ни про шоколад с фантой, ни про домашние аттракционы, ни про карнавальное переодевание. А было вот что: “Однажды Катя и Миша пошли в магазин. Они купили 70 штук бомбочек. Каждому по 35. Они хотели встречать Новый год. А на Новый год они взорвали полдвора. А потом они пошли на Сортировку (у нас тут рядом железнодорожная станция. – А.П.). Они там расстреляли все фонари. За это их наругал сортировочный охранник”. Тут каждое слово – миф. Но миф, как бы приоткрывающий самые интимные душевные устремления.
Огонь магичен, он притягивает Мишку подобно магниту, Мишка не в силах сопротивляться этому притяжению. Последняя фраза вовсе не образ. Как-то мы жарили в лесу шашлык и за хозяйственными хлопотами, за устройством красивого стола и приготовлением салатов забыли про сына. А он в упоении кружил вокруг костра, подбрасывал веточки, ворошил там что-то. Но траектория его движения не была геометрической осторожной окружностью, нет, она напоминала сужающуюся к центру спираль. Мы догадались об этом, когда было уже поздно, – Мишка свалился в костер. Когда я вытаскивал его оттуда, у него было счастливое лицо.
“Папа, пойдем в лес”, – говорит он мне, когда на дворе тихая погода. Я знаю, зачем он зовет меня в лес, и как бы нехотя соглашаюсь. Мы долго бродим по тропинкам и наконец садимся отдохнуть на симпатичной полянке. Дальнейшее мне известно заранее – он будет вытаскивать, кося хитрым глазом, из моего кармана зажигалку, таскать щепочки и веточки, пыхтеть над ними, пытаясь разжечь. Нетерпеливо поглядывать на меня. И я, разумеется, не выдержу, брошусь помогать ему, и спустя некоторое время мы с ним начнем водить хоровод вокруг пылающего до небес костра. Выкрикивать что-то сумасшедшее. Превратимся в первобытных людей. А потом сядем на бревнышко и будем долго-долго смотреть, как медленно умирает наш костер. Будем молчать и задумываться. И лица наши станут прекрасны. Я все знаю наперед. Я все знаю про Мишку. А он про меня – не все.
Он не знает, что, когда я читаю ему наставления на тему “не играй с огнем!”, я лишь через силу играю взрослую роль. Давно осточертевшую. Он не знает, что с самых тех пор, как окружающие посчитали меня взрослым, меня эта взрослость ужасно тяготит (а как манила до этого!). Что я тоже с безумным восторгом запускаю в небеса фейерверки. Что я обожаю бессмысленно кружить вокруг веселого костра. Что нет для меня большей радости, чем посидеть, посумерничать при свечах. Но сдается мне, что это его незнание спасительно для нашей семьи. Потому что если дать нам волю, то вдвоем-то мы с ним квартиру точно спалим. Где ж тогда нам жить?