Когда рвется цепь безысходности

...Здесь решался главный вопрос – кто перетянет детей на свою сторону: вымирающий поселок или школа, в которой взрослые попытались открыть для себя и детей новую жизнь

Дозвониться до шахтинской поселковой школы № 27 невозможно. Можно доехать, автобусы еще ходят, набитые до отказа. Люди с утра едут в город работать, вечером возвращаются.
Поселковые дети тоже не часто бывают дома – целый день в школе и возле нее.
С виду поселок вполне самодостаточный – обширные дворы, высокие дома. Только многие из них не достроены, с земляным полом, клеенчатыми окнами.
Новостройка «детсад-ясли» тоже почему-то пустует. Хотя детей для детсада достаточно.
Просто жизнь в поселке будто приостановилась – вместе с закрытием шахты. Люди разом лишились работы, социального статуса. Детский сад и школа – шефа. И стало неясно, кому теперь нужен поселок, на что он будет жить, что делать с недостроенными домами и... детьми.
Со временем, правда, выяснилось, что последняя проблемная категория по праву традиции принадлежит школе. Т.е. родители, конечно, обеспечат физическое выживание своих детей (для этого и уезжают на нелегальные стройки в Подмосковье, сезонные работы по области), а остальное – забота школы.
Абсурдность такого расклада впервые проявилась в сфере родительских обязательств. Оказалось, что действующие шахты не нуждаются в пополнении рабочей силы. А с землей у шахтера свои отношения. Вроде бы сельская местность и земля рядом, но шахтер – не земледелец. Дачные кооперативы не оправдали надежд. На земле надо жить, а дача есть дача. Школа, в свою очередь, обнаружила, что дети рассыпаются, не появляются на уроках, не идут, как прежде, на личностный контакт.

Видимо, доверие к школе исчезло, поскольку обозначилась разница двух миров. Одна только поза школы – как узаконенной обладательницы культурными ценностями может отбить у остальной массы желание к ним приблизиться.
Ведь детям всегда ближе мир собственного дома. Разве скажешь ребенку, что его мама ведет асоциальный образ жизни, папа – алкоголик? И слушать не станет, а скорее трансформирует услышанное так, как ему хочется. Первоклассник убежден, что его мама пьет не спиртное, а лекарство, она лечится, папа скоро вернется из Москвы с деньгами и достроит дом.
Одна девочка несколько лет рассказывала в школе, что ее мама – геолог, и только учителя знали, что она отбывает наказание.
Директор школы вспоминает:
– Неясно было, кто перетянет детей на свою сторону – вымирающий поселок или мы. И вообще вправе ли мы отрывать детей от семьи?
Никто не знал.
Впрочем, философствовать было некогда. В поселке распространялся синдром безысходности. Всем все равно. Но не нам же!

Почему школа со множеством кружков судостроения, рукоделия, технического и художественного труда вдруг оказалась неинтересной детям и вообще изолированной? В результате выяснилось, что дети утекают из школы и даже не домой, а в неизвестном направлении. Детское бродяжничество напугало всех взрослых поселка.
Тогда на стенах школы стали появляться объявления: «Приглашаем на классный час тех, кому нечего делать».
Это нельзя было назвать собственно классным часом или кружком. Сами взрослые не предполагали, как будут складываться встречи. На предложения совместно организовать, провести праздник, КВН, игру многие отвечали:
– А зачем?
– Затем, что ты человек и должен найти себя в этом мире.
– А зачем?..
– Затем, что ты видишь, как живут твои родители, и стремишься к лучшему. (Нет, так нельзя, иначе – бунт, и конец разговора.)
– Ты же любишь своих родных? Хочешь, чтобы они радовались за тебя? Понимаешь, сегодня в семье ты старший, и, создавая свой образ, ты изменяешь образ отца...
Конечно, такой разговор – дело не отдельного классного часа или беседы в кабинете психолога. И вообще это уже где-то за рамками образовательных функций школы. Сегодня школа участвует в решении проблем малообеспеченных, неполных семей. Налажена постоянная связь с социальными службами, инспекциями, городским психологическим центром, комитетом по ликвидации шахты и т.д. Школа организует акции помощи нуждающимся в питании, одежде, просто бытовых предметах.
Так складывается основа взаимоотношений с трудными семьями, которых не заманишь в комнату доверия, к психологу и не заставишь прийти на официальный разговор к директору. Есть совершенно неконтактные семьи, но и они не могут отказать себе в помощи, которую реально предлагает школа.
И редко кто отказывается от участия в праздниках – Масленица, Рождество и др. Особенно в поселке отмечается майский праздник в конце учебного года. Тогда проводятся народные игрища, в которых принимают участие целые семьи, творческие выступления школьников, совместные чаепития. Но главное в этом празднике – чествование детей, участников кружков, которые в течение года побеждали на городских конкурсах, соревнованиях, смотрах. Уже 10 лет (те самые годы, когда шахта была на грани закрытия и наконец закрылась) поселковая школа, живя своей вроде бы замкнутой жизнью, стремится дать детям возможность чувствовать себя талантливыми, умелыми не только в своем дворе, но и на уровне других поселковых и городских школ.
Так вот, прошлой весной школа, как обычно, заказала кружкам-победителям по пирогу. И, к своему счастливому разорению, пришлось готовить более 20 пирогов, а соответственно и поздравлений ребятам и семьям.
Середина учебного года, и школа уже не думает, как собрать детей, они и так здесь. На сегодняшний день это главное достижение. Поселок ждет от школы праздника и майских пирогов. Надеются на лучшее – на реструктуризацию шахты, на новые рабочие места, на детей.
С точки зрения экономической прагматики ситуация уникальна своей неразрешимостью. И тогда всем должно быть все равно... В области, конечно, есть поселки и школы, вместе умирающие, бесперспективные. И никто не вправе обвинить их в неподъятии непосильной ноши. О таких проблемах не говорят, их фотографируют. Но человек может решать каждодневные жизненные проблемы, он в силах не усугублять положения, не отрезать себе невидимые пути из безысходности. А они-то всегда существуют. И кто знает, может быть, шахтерские дома когда-нибудь будут достроены.