“Душе близкой, человеку
любимому...”
Об одиночестве на высоте любви
ЕВГЕНИЙ МРАВИНСКИЙ
У Николая Гумилева есть строки: “И надо
мною одиночество / Возносит огненную плеть...”
Диву даешься, но именно в чарующем изобилии
предновогодних возбуждений мы вдруг открываем в
себе нежданную вдохновляющую способность
ощутить свободный и печально завораживающий
голос Одиночества. И становится слышимым смысл
этой светлой трагической бесконечности – жизни.
Одиночество может вознести над нами “огненную
плеть”. Но оно еще более в состоянии вознести нас
самих на личную высоту Любви. Любви ко всему, что
вне нас, позволяющей уйти от себя в размышлениях
о других. И через то вернуться к себе – уже
другим, а главное, вместе с другими.
Одиночество на высоте Любви открыто Случаю. Оно
звучит в непротивлении Судьбе и Согласии с ней.
Помню, как Георгий Васильевич Свиридов (в январе
2001-го три года, как его нет среди нас) рассказывал
мне о первой встрече с будущей своей женой Эльзой
Густавовной.
Однажды в гостях, в шумном разговоре, он произнес
строки из Александра Блока: “Жизнь без начала и
конца...” – и вдруг услышал их продолжение:
“...Нас всех подстерегает случай”. Это была Она...
Всякий раз в Новый год, а еще 19 января и 4 июня
(день кончины и день рождения великого русского
дирижера Евгения Александровича Мравинского) и
другие, никак не отмеченные историей дни я звоню
или приезжаю в Петербург к Александре Михайловне
Вавилиной – профессору консерватории, первой
флейте прославленного во всем мире оркестра
Мравинского.
Для меня она еще и Вавилина-Мравинская, жена и
самый верный, проникновенный друг Евгения
Александровича. Мне выпало великое счастье и
радость часто бывать в их доме.
Однажды глубоким вечером мы сидели с Мравинским
вдвоем (Александры Михайловны – Али, как он ее
называл, не было), и он вдруг по ходу нашего
разговора прочел мне несколько своих
дневниковых записей, совершенно замечательных
по мысли и русскому слогу. Некоторые он разрешил
мне “списать” – на память, “для будущего”.
Вот одна из них. О чем она? Я думаю, она об
одиночестве в Любви.
“Аля уехала. Семь часов вечера. Поднялся в
столовую. С моего места видна скамейка, на
которой только что мы ждали с Алей машину,
которая ее увезла. Показалось мне, что мы с ней
все еще там – зримые, осязаемые, одновременно
сосуществующие самим себе ушедшим. Есть какие-то
переходные мгновения, когда ушедшее еще не стало
полностью прошлым. Есть кадры бытия, хоть
исчезнувшие, но еще зримые, осязаемые и
существующие в какой-то своей реальности...”
Его, Евгения Мравинского, любовь к жене, к Музыке,
к Авторам, которых он исполнял, – льются, будто из
одного святого источника.
Однажды Евгений Александрович надписал мне свою
фотографию: кто-то сумел “схватить” его в
момент, когда Мравинский шел к пульту от дверей
своей артистической комнаты – шел в зал,
переполненный людьми, уверенный, что еще
несколько секунд его никто не видит.
Фотографию эту он окрестил потом “Дорога на
эшафот”. Ценил ее (она была у него в одном-двух
экземплярах). И вдруг в какой-то момент в минуту
большого разговора подарил мне эту фотографию,
надписав: “Душе близкой и человеку любимому”... И
дальше мою и свою фамилии, жестко, твердо, без
имен, будто убоявшись вырвавшегося вдруг,
отлитого в слове состояния. Кому надписал и “за
что”! Суть здесь в словах – “душа”, “близкий”,
“человек”, “любимый”...
Вот автограф Свиридова на первом томе
есенинского пятитомника: “С любовью...”
А вот звучит свиридовский хор из музыки к
спектаклю Малого театра “Царь Федор Иоаннович”
– гениальный пронзительный хор “Любовь
святая”.
Поразительно отношение к Любви тех художников,
что не просто блистательно существовали в
искусстве, но тех, кто сотворил в искусстве нечто,
изменившее ход самого искусства, подарившее ему
еще новое значение.
У Стендаля в “Письме о Моцарте” читаем:
“...Моцарт не умел шутить с любовью”. Это звучит у
Стендаля чуть-чуть укоризненно, но применительно
к Моцарту (и не только) сказано ой как верно!
Надо было глубоко любить Моцарта, чтобы так
почувствовать и так сказать – высказаться на
века. (У Моцарта и Дон Жуан не умел шутить с
любовью, выбирая “гибель всерьез” и погибнув.)
Истинно моцартианская личность, такая как
Святослав Рихтер (великий пианист, но еще более
великий русский Артист-художник, проявление
божественного присутствия в “богоделанной”
человеческой природе), излучает Любовь и сама
творит ее, внушает и вносит ее в окружающее
человеческое пространство, преображая,
перенастраивая его вдохновенной энергией Любви
и рождая изумляющую силу ответной любви к нему и
миру, что, в сущности, самое главное.
Супруга Святослава Теофиловича, Нина Львовна
Дорлиак, выдающаяся русская камерная певица,
была старше него на семь лет. С годами возраст
оставляет в нас все более впечатляющий след.
В рихтеровском “поле Любви” жизнь возрастала
его энергией и ответным чувством, не знавшим
границ между художественным восхищением и
человеческой любовью.
Говорю сегодня о тех мировых личностях, без
которых (в частности, без которых) ХХ век неполон,
неполноценен и несостоятелен.
...”Небо в алмазах” – прекрасная оптическая
аллюзия чеховского персонажа. Нам остается быть
нормальными (это трудно!) и желать просто вечного
звездного неба над своею головой – неба,
завидевшего некогда на земле младенца Христа.
И еще нам остается желать значительного чувства
в своей душе.
|