Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №1/2001

Вторая тетрадь. Школьное дело

Андрей ЗОЛОТОВ

“Душе близкой, человеку любимому...”

Об одиночестве на высоте любви

8-1.ht1.jpg (8149 bytes)

ЕВГЕНИЙ МРАВИНСКИЙ

У Николая Гумилева есть строки: “И надо мною одиночество / Возносит огненную плеть...”
Диву даешься, но именно в чарующем изобилии предновогодних возбуждений мы вдруг открываем в себе нежданную вдохновляющую способность ощутить свободный и печально завораживающий голос Одиночества. И становится слышимым смысл этой светлой трагической бесконечности – жизни.
Одиночество может вознести над нами “огненную плеть”. Но оно еще более в состоянии вознести нас самих на личную высоту Любви. Любви ко всему, что вне нас, позволяющей уйти от себя в размышлениях о других. И через то вернуться к себе – уже другим, а главное, вместе с другими.
Одиночество на высоте Любви открыто Случаю. Оно звучит в непротивлении Судьбе и Согласии с ней.
Помню, как Георгий Васильевич Свиридов (в январе 2001-го три года, как его нет среди нас) рассказывал мне о первой встрече с будущей своей женой Эльзой Густавовной.
Однажды в гостях, в шумном разговоре, он произнес строки из Александра Блока: “Жизнь без начала и конца...” – и вдруг услышал их продолжение: “...Нас всех подстерегает случай”. Это была Она...
Всякий раз в Новый год, а еще 19 января и 4 июня (день кончины и день рождения великого русского дирижера Евгения Александровича Мравинского) и другие, никак не отмеченные историей дни я звоню или приезжаю в Петербург к Александре Михайловне Вавилиной – профессору консерватории, первой флейте прославленного во всем мире оркестра Мравинского.
Для меня она еще и Вавилина-Мравинская, жена и самый верный, проникновенный друг Евгения Александровича. Мне выпало великое счастье и радость часто бывать в их доме.
Однажды глубоким вечером мы сидели с Мравинским вдвоем (Александры Михайловны – Али, как он ее называл, не было), и он вдруг по ходу нашего разговора прочел мне несколько своих дневниковых записей, совершенно замечательных по мысли и русскому слогу. Некоторые он разрешил мне “списать” – на память, “для будущего”.
Вот одна из них. О чем она? Я думаю, она об одиночестве в Любви.
“Аля уехала. Семь часов вечера. Поднялся в столовую. С моего места видна скамейка, на которой только что мы ждали с Алей машину, которая ее увезла. Показалось мне, что мы с ней все еще там – зримые, осязаемые, одновременно сосуществующие самим себе ушедшим. Есть какие-то переходные мгновения, когда ушедшее еще не стало полностью прошлым. Есть кадры бытия, хоть исчезнувшие, но еще зримые, осязаемые и существующие в какой-то своей реальности...”
Его, Евгения Мравинского, любовь к жене, к Музыке, к Авторам, которых он исполнял, – льются, будто из одного святого источника.
Однажды Евгений Александрович надписал мне свою фотографию: кто-то сумел “схватить” его в момент, когда Мравинский шел к пульту от дверей своей артистической комнаты – шел в зал, переполненный людьми, уверенный, что еще несколько секунд его никто не видит.
Фотографию эту он окрестил потом “Дорога на эшафот”. Ценил ее (она была у него в одном-двух экземплярах). И вдруг в какой-то момент в минуту большого разговора подарил мне эту фотографию, надписав: “Душе близкой и человеку любимому”... И дальше мою и свою фамилии, жестко, твердо, без имен, будто убоявшись вырвавшегося вдруг, отлитого в слове состояния. Кому надписал и “за что”! Суть здесь в словах – “душа”, “близкий”, “человек”, “любимый”...
Вот автограф Свиридова на первом томе есенинского пятитомника: “С любовью...”
А вот звучит свиридовский хор из музыки к спектаклю Малого театра “Царь Федор Иоаннович” – гениальный пронзительный хор “Любовь святая”.
Поразительно отношение к Любви тех художников, что не просто блистательно существовали в искусстве, но тех, кто сотворил в искусстве нечто, изменившее ход самого искусства, подарившее ему еще новое значение.
У Стендаля в “Письме о Моцарте” читаем: “...Моцарт не умел шутить с любовью”. Это звучит у Стендаля чуть-чуть укоризненно, но применительно к Моцарту (и не только) сказано ой как верно!
Надо было глубоко любить Моцарта, чтобы так почувствовать и так сказать – высказаться на века. (У Моцарта и Дон Жуан не умел шутить с любовью, выбирая “гибель всерьез” и погибнув.)
Истинно моцартианская личность, такая как Святослав Рихтер (великий пианист, но еще более великий русский Артист-художник, проявление божественного присутствия в “богоделанной” человеческой природе), излучает Любовь и сама творит ее, внушает и вносит ее в окружающее человеческое пространство, преображая, перенастраивая его вдохновенной энергией Любви и рождая изумляющую силу ответной любви к нему и миру, что, в сущности, самое главное.
Супруга Святослава Теофиловича, Нина Львовна Дорлиак, выдающаяся русская камерная певица, была старше него на семь лет. С годами возраст оставляет в нас все более впечатляющий след.
В рихтеровском “поле Любви” жизнь возрастала его энергией и ответным чувством, не знавшим границ между художественным восхищением и человеческой любовью.
Говорю сегодня о тех мировых личностях, без которых (в частности, без которых) ХХ век неполон, неполноценен и несостоятелен.
...”Небо в алмазах” – прекрасная оптическая аллюзия чеховского персонажа. Нам остается быть нормальными (это трудно!) и желать просто вечного звездного неба над своею головой – неба, завидевшего некогда на земле младенца Христа.
И еще нам остается желать значительного чувства в своей душе.



Рейтинг@Mail.ru