Искатель новых берегов
Лекции Мейерхольда расшифрованы и
опубликованы только к концу 2000 года
Нет идей!
Лекции Мейерхольда о режиссуре, прочитанные в
1918–1919 годах, застенографированные и
законспектированные его учениками, расшифрованы
и изданы лишь к концу 2000 года. Прочитанные на
рубеже XIX и ХХ веков, они угодили точно ко времени
в канун XXI века. «По лекциям видно, – пишет Борис
Зингерман в своем предисловии, – как одна
художественная эпоха перетекает в другую,
преодолевая самое себя. Мейерхольд говорит о
кризисе в эпоху цветения художественных форм.
Можно предположить, репетиции “Маскарада” так
беспредельно затягивались и потому, что режиссер
по ходу дела чувствовал: быстро изживается
культура Серебряного века. Еще идет игра
различных театральных форм, а Мейерхольд видит:
движение сценического искусства уперлось в
стену. Потому что нет новых идей (то же чувство
снова охватывает мастеров театра в конце ХХ века,
после 80-х годов).
Лекции о режиссуре – это попытка внутренне
собраться и вырваться из кризиса, угадав, каким
будет театр нового века. Мейерхольд видит выход в
упрощенных и грубых формах, в передвижном
театре»*.
“Диалог веков идет давно и напряженно, в нем
никогда не было идиллии, но всегда был
драматизм”, – замечает Б.Зингерман в своей
фундаментальной работе “Человек в меняющемся
мире. Заметки на темы театра ХХ века”. Работа эта
опубликована в журнале “Театр” в предпоследнем,
третьем номере. Но прежде – из номера в номер –
ее печатала газета “Искусство” (приложение к
“ПС”). Борис Исаакович Зингерман скончался
внезапно 16 ноября, когда только что увидели свет
его итоги, прогнозы, а главное – печаль и вопросы,
им сформулированные. Последние строки его
последнего труда:
“Театр XIX века был театром актера.
Театр ХХ – веком режиссера.
Каким будет театр XXI века?
Что же делать в такой неопределенной ситуации
бедному артисту? То же, что и всегда, – волновать
и тешить почтеннейшую публику.
Спляшем, Пегги, спляшем,
Спляшем, Пегги, спляшем...”
Публикация в “Искусстве” принесла ему
особенную радость. Это был выход его рубежных
итогов, для него оказавшихся последними, на ту
сценическую площадку, о которой мечтал
Мейерхольд, говоря о передвижном, площадном,
походном театре. Расхожие представления об
элитарности он отторгал как пошиб. Понятие
зрелища было для него высоким и чреватым
неожиданными горизонтами.
“Время движется безостановочно, и большие
мастера уходят один за другим, оставляя нас
наедине с вопросами, над которыми бились люди еще
в конце прошлого века, – писал Зингерман,
двигаясь к окончанию своего труда и словно
предчувствуя свой уход. – Неожиданный свет на
весь культурно-исторический пейзаж конца нашего
века пролил Всемирный футбольный чемпионат 1998
года – быть может, последнее великое многоактное
многонациональное драматическое действо конца
столетия. Чемпионат подарил нам месяц счастья и
кое-что прояснил. Культурно-историческая
ситуация конца века в футбольном марафоне
обрисовалась с неожиданной наглядностью. На
чемпионате были прекрасные матчи, но не было
новых идей. В который раз отрабатывались
стратегические концепции и тактические ходы,
придуманные несколько десятилетий назад.
Последний футбольный чемпионат ХХ века оказался
скуп на новые идеи. И на новых звезд. Разве не то
же положение сложилось, например, в театре? Или в
гуманитарной науке и большой политике? С этой
точки зрения футбольный чемпионат 1998 года –
типичное явление конца века. Высокая техника
владения мячом, тренированные тела, самоотдача,
умение выложиться, приобретающее иногда
вдохновенный характер, и – бедность, отсутствие
свежего концептуального мышления. С одной
стороны, отсутствие новых творческих идей –
типичное для общественной жизни и культуры конца
века, с другой – прожектерство, избыток
организации, упоение начальственным диктатом,
при котором самый талантливый футболист (или
актер – не все ли равно?) лишается свободы воли и
превращается в умелого пластичного исполнителя
чужих замыслов и предписаний. Уроки последнего
футбольного чемпионата будут усвоены в полной
мере людьми начала следующего, XXI века”.
Усвоены... Но какие пути им откроются?
“Не связывайте мне крыльев” – по свидетельству
протоколиста, этой фразой – как эпиграфом –
Мейерхольд предварил свое выступление 26 апреля
1917 года перед студийцами. Далее
запротоколированы следующие его слова: “Я не
учитель, а искатель новых берегов театрального
моря. Commedia dell’arte – это островок для отдыха. Я не
организатор: у меня много инициативы, достижений,
удачи, но овладевания позицией, длительного
укрепления на ней нет и это мое достоинство, то
есть моя задача плыть дальше и дальше, все
взлетать, а не задерживаться на одной плоскости.
Всегда – разведки и искания – с 1906 года я не могу
обрести “моего” берега. Я заявляю, что студия не
школа: это братство недовольных современным
театром, строителей нового театра, искателей
новой техники. Я – лишь старший брат, более
умудренный и углубленный. И среди нашего
братства я ищу более ловких, чем я, более дерзких
разведчиков. Cтудианты, вступая в братство,
должны иметь свою идею, тоску по идеалу,
инициативу строительства”.
Этот протокол процитирован в статье составителя
О.М.Фельдмана (В.Э.Мейерхольд. Лекции: 1918–1919. М.:
ОГИ, 2000), создавшего книгу на редкость плотного
смысла. Протокол фиксирует состояние души за
полгода до Октябрьского переворота. Ровно через
два года (в марте 1919-го) стенограмма зафиксирует
слова Мейерхольда, “что теперь такова культура,
что обязательно должен погибнуть всякий слабый и
останется только сильный”. Приводится кем-то
спрогнозированная статистика – 75 процентов
погибших против 25 процентов оставшихся. Через 20
лет могучий гений Мейерхольда сгинет среди
погибающих. “Судьба Мейерхольда – это
предчувствие и желание революции, упоение
революцией и разочарование в результатах
революции, – пишет Борис Зингерман, – вот
проблема, над которой исследователи и люди
театра будут думать долго, ее предстоит решить на
фоне наконец-то открывающейся нам во всем объеме
и значении истории России ХХ века”.
И далее: “Мейерхольд не менял маски... Он своей
художественной и человеческой судьбой явил
пример идеального перевоплощения “по
Станиславскому”. То, что иногда можно принять за
театральный грим, было его душой”.
Артистизм – это кристалл, сквозь который
Зингерман видел театр, историю и обычных людей.
“Все на сцене делается ради царящего на ней,
порхающего по ней актера. Это были не пустые
слова. Мейерхольдовские актеры в самом деле
порхали. Актер, по Мейерхольду, должен порхать по
сцене. Он должен шутить и импровизировать и знать
строение сцены...”
Не упорхнуть в пропасть – последняя тревога
исследователя в канун предстоящего века.
|