В шестнадцать лет разрешено любить
только математику

А все остальное – рано. В этом убеждены большинство родителей. И именно поэтому подросток не может поделиться с ними переживаниями, вызванными первым романом. И только у них помощи он не просит никогда

Давайте отдадим себе отчет в том, что любовь («сие великое чувство, коего благородный пламень...») существует в нашей жизни в двух принципиально разных и даже взаимоисключающих качествах.
Разумеется, есть любовь, которую традиционно понимают как величайшую ценность, радость и горе, узел восторгов и трагедий, главный интерес романов и сериалов. Собственно, о чем тут долго распространяться: о любви написано столько, что книгами о ней можно, вероятно, опоясать земной шар по экватору. Ромео и Джульетта, Лейли и Меджнун, Абеляр и Элоиза... В качестве читателей и зрителей мы, взрослые, родители, относимся к любви с уважением и сочувствием, с восхищением и белой завистью, сопереживаем влюбленным и всегда находимся на стороне любви. Это во-первых.
А теперь во-вторых. Есть любовь, которая ни сочувствия, ни уважения, ни заботливого внимания у нас не вызывает. Напротив, она вызывает возмущение и страх, пренебрежение и досаду, раздражение, насмешки. Желание запретить без разговоров и поганой метлой вымести. Это, конечно, реальная, не в романах и не в кино, а в жизни любовь наших детей-подростков. Ведь и мы помним, что Джульетте было четырнадцать, а Ромео – шестнадцать, но остаемся в убеждении, что у Шекспира – одно, а в жизни – другое: четырнадцатилетней Юле положено любить математику, а шестнадцатилетнему Роме – страдать из-за двойки по контрольной.
А впрочем, этот иронический тон неуместен, потому что проблема действительно очень серьезная. Я имею в виду в данном случае не извечную психологическую проблему, связанную с тем, что в Евангелиях определяется словами “оставит отца и мать и прилепится к жене”. Хочу сказать о другом – о том, что в самой сегодняшней нашей культуре нет никаких разумных традиций и механизмов реагирования на подростковую любовь. Ведь нельзя же считать таковыми семейные скандалы, гневные запреты и попытки запереть в четырех стенах провинившегося (то есть влюбленного).
Родители, самые близкие и, в сущности, единственные люди, которые безоговорочно желают ребенку добра, оказываются самыми последними из всех, с кем ребенок хочет поделиться переживаниями и обстоятельствами, вызванными первой любовью. Такими новыми и трудными переживаниями, радостными и мучительными, такими сложными и неожиданными обстоятельствами, в которых подчас невозможно разобраться без совета. Но у собственных родителей дети не спрашивают этого совета никогда.
Единственно возможным поведением для влюбленного подростка является абсолютная закрытость от семьи. Что, конечно, небезопасно для ребенка (а иногда и просто опасно), но ведь это, если задуматься, самая удобная ситуация для родителей. Если бы те же самые Юля и Рома вдруг вызвали родителей на серьезный разговор и признались, что, мол, безумно полюбили, родители были бы в шоке. “Как мне вести себя, мама? Что посоветуешь, папа? Как добиться ее (его) взаимности?”. А маме и папе сказать нечего. Вот так.
То есть не совсем так, конечно. Разумеется, мама и папа не забыли свои юные годы, свои победы и ошибки и прекрасно могли бы дать сыну или дочке своевременный мудрый, остроумный совет.
Но у нас это не принято. Сочувствие первой детской любви со стороны родителей, поощрительно-заботливое отношение к ней представляются в общественном сознании сомнительным с нравственной точки зрения делом. Доказательства разительны и бросаются в глаза: сами дети не ожидают от родителей ничего другого, кроме возмущения и запрета: «Тебе рано еще об этом думать! Уроки забросил(а), одни девочки (мальчики) в голове!» Причем сами же дети, которые страдают от подобной реакции, считают ее совершенно естественной и неизбежной: «А разве может быть иначе?»
Действительно, разве мы признаем нормальным, если мама станет подсказывать дочке тактику поведения в классической ситуации – почему не позвонил и как к этому отнестись? Или папа возьмется объяснить сыну, что не надо развлекать девочку рассказом о взаимоотношениях с тренером по карате, а лучше выбрать для разговора другие темы, да еще и подскажет, какие? Совершенно не родительское дело. Родители должны стоять на страже и почаще говорить нельзя.
Беда, однако, в том, что это нельзя совершенно не действует. Чем тверже запреты и жестче контроль со стороны родителей, тем глубже скрытность и изощреннее ложь со стороны детей.
Но рано или поздно, к ужасу родителей, выясняется, что их дорогой влюбленный с самыми страшными намерениями свешивался с подоконника на девятом этаже.
– Но как же ты мог(ла)? Неужели о нас ты совсем не вспомнил(а)?
– Я помнил(а). Но тогда думал(а), что вы, если действительно меня любите, поймете, что так мне лучше. Без него (нее) жить незачем...
Мне приходилось выслушивать не одно такое признание, отделенное несколькими годами от несостоявшейся попытки решить проблему любовной неудачи ценой собственной жизни, но никто не сказал со смехом: «Какой же я был дурак!» Все сходились на том, что момент был действительно очень опасный, а поддержки ни от кого не было.
Уверена, что если бы родители были в курсе и хотя бы просто говорили с ребенком о том, что с ним происходит, то не было бы и попытки...

В баснословные времена Наташ Ростовых, когда барышням вообще не полагалось выходить из дому в одиночку, тем не менее считалось совершенно естественным, что юная девушка окружена поклонниками, что она кокетничает, что в кругу четырнадцати-шестнадцати-восемнадцатилетних царит атмосфера влюбленности. Тем самым ситуация представала культурно оправданной и откровенное обсуждение ее с родителями было возможно. Ведь о чем секретничает Наташа Ростова со старой графиней на ночь глядя в столь трогательном эпизоде романа? Если определить грубовато, но верно: мать с дочкой обсуждают дочкиных поклонников и стратегию ее поведения с ними.
Сегодня вроде бы признано, что у нас свобода и сексуальная революция. Однако подобная откровенность девочки и понимающая снисходительность матери представляются неприемлемыми, неприличными, безнравственными, хотя это странно и нелепо.
Как переломить вредную тенденцию? Совершенно, казалось бы, очевидно, что усилия к этому должны приложить взрослые, а не дети, сильная сторона, а не слабая. Но родителям это почему-то не очевидно: занимая настороженно-негативистскую позицию по отношению к юной влюбленности, они, без всяких на то оснований, ожидают, что никакой влюбленности у их детей в неразумном возрасте и не возникнет, если старшие не велели.
Так что же делать?
– Вы, родители, должны первыми заговорить, – авторитетно высказался один шестнадцатилетний человек. – Да не тогда, когда нам уже четырнадцать-пятнадцать, а заранее, чтобы мы знали, что о любви с вами говорить можно и что вы всегда на нашей стороне.