Петербург шестого «К» –
в трех дождливых днях

А еще в предвкушениях, сборах, приключениях и рассказах об этом двух учительниц – молоденькой и не очень

– Мне пришло в голову, что хорошо было бы между школьниками разных городов организовать взаимоэкскурсии. Только, чур, между самими детьми! Чтобы они друг друга ждали в гости, готовились, разрабатывали маршруты, писали текст экскурсий, а потом водили гостей по городу.
– Ехать надо не просто, потому что так положено и все ездят. Для детей такие экскурсии – только тусовка. Что из такой поездки запоминается? Как в автобусе играли, где ночевали, дискотека, приколы... А вот если поездкой еще и оживить учебный материал!
– А ведь я, пожалуй, могла бы пригласить детей из Германии. И озадачить своих учеников подготовкой для них экскурсии (например, по Суздалю) на немецком языке. Ну на элементарном хотя бы уровне! Тут и история тебе, и немецкий, и самое что ни на есть сотрудничество.
– Я поняла! То, что происходит до посещения музея (до экскурсионной поездки), и то, что после, – это самое главное. Музей должен работать на жизнь! А не только на школьную программу.
Эти мысли наперебой высказывались учителями после того, как на очередном чаепитии в учительской они услышали рассказы Марии Ганькиной и Анны Пахомовой о поездке в Питер с шестым классом...

Прелюдия Анны Игоревны

Что, так сразу?

Мария Владимировна – все-таки отчаянная женщина: позвала меня (тогда еще студентку третьего курса и вовсе не языкового вуза) в свой четвертый класс вести английский.
Поработала я года два и в какой-то момент возомнила себя матерой учительницей. И тогда мне захотелось взвалить на себя еще какую-нибудь ответственную роль, еще как-то себя педагогически проявить. Мне было 20 лет, и понятно, что смачные рассказы М.В. о поездке с классом в Крым травили мне душу. И я стала потихоньку, но регулярно ныть: «Дава-айте куда-нибудь поедем, ну дава-айте...» Оказалось, я была не совсем готова к тому, что придет время и М.В. задаст конкретный вопрос:
– Куда ты хочешь?
– Когда я училась в восьмом классе, мы ездили в Ленинград... – робко начала я.
– Ну давай в Питер.
– Что? Так сразу? – опешила я. – А где мы там будем жить?
– Как где? В школе.
Я восхитилась: «До чего у нее все просто!»
На следующий же день М.В. приносит мне номер телефона какой-то питерской школы, в которой уже якобы кто-то останавливался:
– Звони. И вообще возьми организацию на себя. Мне некогда.

В поисках крыши

Звоню я в эту школу. Мне отвечают, что у них нельзя остановиться, что они вообще больше этим не занимаются, потому что гости приезжают, все ломают, а они потом не могут расхлебать... Я вешаю трубку. Облом. Больше у меня ниточки нет.
Думала, думала, звоню опять:
– Дайте мне, пожалуйста, телефон роно.
– А зачем вам?
– Может быть, мне там скажут телефоны других школ.
Звоню в роно, объясняю ситуацию. Мне дают три телефона – двух школ и Дома детского творчества. Только в одной из школ мне не отказали сразу, попросив перезвонить через полчаса.
Без всякой надежды звоню через полчаса – первая фраза директора: «Когда вы приезжаете?» У меня аж дыхание перехватило.
До сих пор не могу понять: зачем ему все это было нужно?

Эпопея с билетами

За билетами я ездила пять раз.
Первый раз. Спускаюсь в метро, сажусь в поезд, поезд неожиданно встает. А у меня сумка с безумной для меня суммой денег на 25 билетов до Питера и обратно. При этом я зажата между двумя дядьками. Стою, меня трясет: если что – мне в жизни не расплатиться.
Приезжаю на вокзал, час стою в кассу. Мне говорят: «Вы знаете, такое количество билетов мы вам дать не можем, поднимитесь, пожалуйста, наверх». Поднимаюсь наверх, мне говорят: «Мы продаем, но... по письму от школы». Еду в школу. Добываю письмо.
Еду обратно на вокзал. Приезжаю. «Да, все нормально, но... на письме нужна круглая печать». Еду опять в школу, ставлю круглую печать.
Возвращаюсь обратно. «Да, но... нужен список – фамилии и имена всех детей». Возвращаюсь, составляю список, заверяю на всякий случай, еду обратно.
«Да, но...» На этот раз не хватило денег – наценка за фирменный поезд. Еду за деньгами...

Директор собственной персоной

Всех потрясло, что в Питере директор школы встречал нас на крыльце. Представляете? Шесть часов утра, мелкий гадкий дождик – а он на крыльце! «Вот, пожалуйста, ваши ключи. Вот здесь телефон. Я живу в этом же здании – вход со двора, если что – звоните. Ваш класс на третьем этаже»... И тут наши дети как ломанулись на третий этаж прямо в тяжеленных рюкзаках.
Чистенький класс, цветочки на окнах... На полу – маты! Директор продолжал о нас заботиться: хватает ли на всех спальников? не принести ли одеяла? где же вы будете есть? надо вам еще кабинет математики открыть...
Как мы все это вылизывали потом, когда уезжали! Отмывали стенки от липучек, а столы от вермишели. Сдували пылинки с цветочков. Коридор мыли чуть ли не до туалета. И потом в носках ходили в класс за рюкзаками, чтобы не наследить заново – понимали, какой неожиданный и щедрый подарок нам всем тут преподнесли.

Кормежка и ночлежка

Наш первый обедоужин! Картина: на учительском столе в кабинете математики стоит матерый, прокопченный в кострах кан. Из него торчит огромный кипятильник. Вода в кане не закипает страшно долго. Наконец идет пар. Дети – как в блокадном Ленинграде – выстраиваются в очередь за кипятком. Кипятком заливаются супы (знаете, такие в стаканах?) и пакетики с чаем. Суп в полночь – в этом что-то есть.
Потом бедные дежурные, от усталости и так еле шевеля руками, ногами и даже языками, еще и убирались. У М.В. нервы не выдержали: «Дети устали. Может, мы сами?» – и давай со стола вытирать. Я говорю: «Нет уж, уговор дороже денег». После чего дети сказали, что Анна Игоревна, мол, просто зверь, а вот Мария Владимировна нас понимает.
Каждый вечер (а их было три) М.В. читала вслух «Пиковую даму». Все укладывались в спальники, и пол становился похож на шевелящееся пестрое одеяло. Кряхтенье, сопенье, нелегальное жужжанье Валеркиного плейера, коммунальные склоки... М.В. выключала свет, зажигала свечку и начинала читать – а читала она таинственным голосом, временами переходящим в зловещий шепот, – и постепенно все стихало. Да уж, чтеньице то еще, как раз на сон грядущий. Оля и Леша, наши младшие, правда, быстро отрубались. А остальные слушали до конца – глаза из-под спальников так и сверкали.
Я все думала: «Это не снотворное, это настоящая страшилка! А ну как не заснут потом?» Нет, ничего, мы свечку задули и тихонько вышли за дверь. Постояли, прислушались – кроме похрапывания, никаких посторонних звуков.

Прелюдия Марии Владимировны

Надо брать их тепленькими

Билеты на руках. Собираюсь с мыслями. Что можно сделать, чтобы поездка не была выстрелом по воробьям? Чтобы сработала?
В пятом классе целую четверть занимались «Русланом и Людмилой». Коллеги говорили мне: «Зачем ты им даешь «Руслана и Людмилу», да еще так подробно? Это же эротическая вещь!» Эта вещь в первую голову гениальная. А потому – каждый может в нее глядеться. И сколько угодно. И видеть каждый свое. Для вас, может быть, и эротическая...
Почти год мы кружим вокруг Пушкина на разных уроках: русского, литературы, каллиграфии, риторики. Вот именно кружим, а не проходим темы. То рукописи, то анекдоты, то фильмы по повестям Белкина, то арбатская квартира, то воспоминания, то портреты. Читали и про Лицей, и про дуэль, и про квартиру на Мойке. И Пушкин уже стал моим шестиклашкам добрым приятелем. Ну не всем, конечно. Но радость узнавания, если где-то что-то о нем или его услышали-увидели, была точно: «Пу-ушкин!» Решено: едем как бы к Пушкину в гости.
Надо было брать их тепленькими. Как бы это умудриться не набить им там оскомину бесконечными экскурсиями. А наоборот. И тут у нас все закрутилось-завертелось...
Сначала вспоминали, что вообще в Петербурге есть. Кто-то же что-то слышал от родителей, друзей, из книжек, кино. Нева, Эрмитаж, шпиль, мосты... Кремль, между прочим!
Нашелся набор открыток (репродукций) с видами Царского Села. Мы их крутили и так и эдак: на русском – сочиняли по ним истории и потом в качестве диктанта диктовали их соседней команде, но не просто, а с тем чтобы она угадала, о какой открытке из семнадцати идет речь; на риторике – с пейзажами работали (кажется, эпитеты искали – такие, чтобы по ним один вид парка от другого отличить можно было)... В конце концов каждому досталась одна открытка, и он про нее должен был нарыть хоть какие-нибудь сведения, потом рассказать соседу и так далее. Короче, для каждого какое-то местечко Царского Села стало как родной дом: вот моя скульптура, вот моя галерея, вот мой мостик, вот моя беседка.
Когда Андрюшка увидел свою колонну посреди пруда, то ка-ак завопит! А у Леши была Китайская беседка, которая все никак не попадалась на глаза. И вдруг вдалеке он увидел нечто: то или не то? Сомневался, потому что беседка была не в таком ракурсе, как на открытке, да еще по другую сторону рва... Он аж вспотел.
На каллиграфии изучали пушкинский почерк и пытались его воспроизвести, копируя письма Пушкина. На литературе в байках, хохмах, шаржах и эпиграммах оживали лицеисты. Потом я рассказывала о последнем годе жизни. Всплыл Николай Первый. А кто был до него? Прошлись по русским императорам, благо что под рукой оказался набор открыток-портретов.

Раз мы в Питер едем, то я и позвала в класс своего знакомого, преподавателя архитектурного института.
Он пришел с огромной папкой под мышкой. Думаю: как мои будут сейчас институтскую лекцию слушать?
Полтора часа Сергей рассказывал про разные стили в архитектуре и живописи – слушали, я бы даже сказала, придирчиво. Потом он умудрился мелом на доске нарисовать и храмы Святого Петра, и Нотр-Дам, и храм Василия Блаженного. Дети были потрясены.
Потом так же, мелом, набросал... планы нескольких городов. Показал, чем Питер похож на Нью-Йорк. Нью-Йорк разрезан на квадраты кучей авеню. А Питер тоже поделен на как бы расходящиеся от центра квадраты. И что прыгать надо от Невы, от Адмиралтейского шпиля – тут исходная точка, от которой идут радиальные улицы. Дети все это старательно зарисовывали. Да и я, сидя на последней парте, старалась запомнить-записать-зарисовать – общее представление-то и мне не помешает, а то как бы не ударить в грязь лицом.
Потом питерцы на улице аж останавливались, застигнутые врасплох, например, таким диалогом:
– Это барокко.
– Нет, это поздний классицизм.
– Посмотри, какие вензеля. Разве это может быть классицизм?
Заглядываю как-то на географию, а там Вадим Федорович рассказывает, что на Васильевском острове есть самая длинная подворотня в мире. И что вы обязательно, дескать, должны ее найти. И план на доске рисует.

Мальбрук в поход собрался

Ближе к отъезду выяснилось, что с нами едут: а) Андрей, юный муж Анны Игоревны (он же ее сосед по парте с первого класса!), который очень боялся ехать куда бы то ни было с какими бы то ни было детьми; б) десятиклассник Валерка – на условиях не играть на гитаре всякую ерунду... Нет, это не Валерка поехал, а гитара поехала на этих условиях – что Валерка не будет играть ерунду. «А что значит ерунда?» Анна Игоревна ему объяснила: «Вот ты, Валерочка, когда начнешь играть, то мы с М.В. сразу и решим, ерунда это или нет».
Да, мужская команда у нас была хороша. Андрей – про которого А.И. говорит, что он вообще не умеет разговаривать с детьми. И Валерка – со своей косичкой и гитарой.
Целую неделю писали списки, что с собой брать. Спальники. Пенки. Надувные матрасы. Чашки, ложки, миски. Консервы. Супы... И это всего на три дня. Как будто в снега Килиманджаро собираемся. А что делать? Ведь спать – на полу. И есть – не в ресторанах.

День приезда

Скинув в питерской школе рюкзаки и купив в ближайшем киоске карту, мы отправились болтаться по городу.
Вот Аничков мост – дождик накрапывает, мы все в капюшонах.
Вот мы вокруг Исаакия бродим. Вот мы на его крыше. Вот рядом знаменитый туалет, про который мы подумали, что это имение какого-нибудь графа.
Вот колоннада Казанского собора, и мы под ней что-то жуем.
Адмиралтейский шпиль, Медный всадник (между прочим, на бронзовом коне).
А вот по Дворцовой площади скачет Анна Игоревна – уже на живом коне (чуть не сказала: и с шашкой наголо).
Вот мы на Невском, покупаем в Елисеевском что-то вкусненькое...

Дуэт в учительской за чаем

Специально из Москвы

Анна Игоревна. Вечер. Идем по улочке. И вдруг М.В. кидается к какому-то серо-зеленому зданию: «Ах, БДТ! Давайте зайдем – вдруг есть билеты?!» Дети устали. Погода отвратительная. Глядят они на это очередное здание: ну Большой, ну Драматический, ну Театр...
Подошли мы к кассе и стали смотреть репертуар. Дети стоят в стороночке. М.В.: «Ах! Завтра «Вишневый сад»! Ах, Крючкова – Лебедев – Басилашвили – Трофимов! Жаль, детям еще рано. Или не рано?..» Мы думали-думали и пошли в кассу узнать про цены. Кассирша аж из окошка высунулась: «Что? С детьми?! Да вы с ума сошли!!! Да они нам спектакль сорвут!»
Тут дети оживились, тоже стали возмущаться: «Как это так?! Что это она такое говорит? Она ж нас не знает!» (кстати, это потом сработало – на спектакле они изо всех сил изображали жуткий интерес).
И мы пошли к администратору. Дети ввалились в кабинет с нами. Чтобы продемонстрировать сознательность. Администратором оказался очень колоритный молодой и внимательный дядечка. М.В. стала его грузить: «Филологический класс. Мечтали побывать... Специально из Москвы, чтобы...»
И он так проникся, что сразу пошел в кассу и сказал: «Продать!» И кассирша, скорчив “козью морду”, продала нам самые плохие, подальше от сцены, билеты. Зато в тогдашних ценах – по рублю!
Я только сейчас осознала тот факт, что дети сначала: «Подумаешь, БДТ! Скорее бы нам кока-колы попить и домой прийти, на гитаре поиграть». (Тем более были обещаны булки!) А потом, когда появились препятствия и им был присвоен статус «филологического класса», они уже хотели во что бы то ни стало попасть на спектакль.
Когда мы купили эти рублевые билеты, у нас проскочила фраза типа того, что, может быть, завтра если после Царского Села очень устанем, то и не пойдем в театр – в деньгах потеря невелика. Дети закричали: «Ну уж нет, пойдем!»

Наши в Царском Селе

Мария Владимировна. Планы на этот день были грандиозные: 9-часовой электричкой до Царского Села (дворец, Лицей и прочее), а вечером – театр.
С Лицеем нам повезло – народу в группе было мало, и девочка-экскурсовод рассказывала с воодушевлением.
В рамках подготовки к поездке наши дети рассматривали брошюрки, которые привез из Лицея мой старший сын. И поэтому немножко разбирались не только в том, какие предметы были у воспитанников, но и... где чья спальня (дортуар) и у кого какой сосед за перегородкой (она не доходила до потолка, и можно было переговариваться, чем и занимались, например, Пушкин с Пущиным). Когда мы поднялись на второй этаж и дети увидели эти спаленки-пеналы с перегородками, они как понеслись по коридору: «Где? Где? Где комната Пушкина? Где Дельвига?» и так далее. Такой восторг был. Восторг узнавания. Девочка-экскурсовод смотрела улыбаясь. А вот из соседней экскурсии раздалось шипение: «Ребята, где вы находитесь! Отойдите!» и так далее.

В Екатерининском дворце есть туалет. Ура!

Запомнился ритуал надевания музейных тапочек. Кто-то из служителей сделал мне замечание: «Почему ваши дети так шумно надевают тапочки? Они что, ни разу не были в музее?!»...
Да, какая во дворце роскошь! Но роскошь, роскошь и опять роскошь. Дети рвались из тапочек на свободу. В парк. Искать «свои открытки».
Выглянуло солнышко, и стало чуть-чуть теплее. Но все равно холод собачий. Мы сжевали булки на скамеечке. И дети стали бегать по кирпичным аллеям туда-сюда, вокруг Русалки, по лестнице Камероновой галереи вверх-вниз. Согрелись. Порозовели.
Возле пруда нашли пустой постамент и стали делать на нем «Медного всадника на бронзовом коне». «Конем» был Валерка с пучком травки в зубах. А «всадником» – Никита с Андреевским флажком в руке.
Потом было взятие высоты. Шкрябались по грязному возвышению, на котором стоял Китайский домик. Полезли все без исключения – во-первых, горный маршрут, во-вторых, после всяких литературно-исторических мест было приятно поваляться в грязи на окраине парка.

«Вишневый сад»

Анна Игоревна. Пора возвращаться в город – еще театр впереди. В электричке все захотели в туалет. К театру уже просто бегом бежали.
В каком виде мы ввалились в храм Мельпомены! Например, Настя – в шерстяных чулках, пуховых штанах, кофточке, жилетке, сапогах (одевались-то для улицы!). Все были грязные ужасно. Мы попытались их в какой-то луже помыть, хотя бы ботинки – бесполезно. Лица – обветренные, красные, на этом ветру совершенно перекошенные...
Мы пошли искать свои места в зале. Они оказались раскиданы по всей галерке. Мы отправили детей на те места, где было хоть что-то видно. А сами сели в углу над осветительными приборами, из-за которых можно было увидеть край сцены, если встать на цыпочки. Оля и Леша, которые уже в темноте увязались за нами, – так те просто висели, перегнувшись через бордюр, и пытались смотреть на сцену из-под приборов.
И начался «Вишневый сад». Сначала я была в ужасе. Неинтересно вообще! Я на все это смотрела и думала: ну как же дети?! Недосып, усталость, жарища, ничего не видно-не слышно, да еще непонятно!
Наконец антракт. Я боялась взглянуть им в глаза. Думала, ну сейчас они нам все скажут... И вдруг – горящие глаза Кати (а ее возмущения я больше всего боялась). И тут Катя: «Классно! Мне так понравилось!» (?!) И даже наши самые маленькие Оля и Леша: «И мне, и мне понравилось!» (Хотя периодически задремывали на своих бордюрах.) Тут мы с М.В. расцвели!
Во втором действии на монологе Раневской я не выдержала и заплакала. М.В. говорит: «Это у тебя нервное. От жары». Там было не жарко, там было просто нечем дышать. Но не в этом дело! А в чем – не знаю. Но все последнее действие у меня сами собой текли слезы из глаз. А эта финальная сцена с Фирсом-Лебедевым!..
Встречаемся после спектакля у раздевалки. Дети все такие разморенные, красные, потные. Но в таком восторге.
Когда мы уходили из зрительного зала, тетечка, дежурная по нашей галерке, спросила: «А вы откуда?» Я ответила: «Из Москвы». «Вы приходите к нам еще. Надо же, как у вас дети смотрели!»

Галопом по Европам

Мария Владимировна. По-прежнему сверху капает, под ногами хлюпает, за воротник задувает. К тому же мне заливает очки. Мерзко и гадко. Чувствую, как во мне нарастает раздражение... А деткам хоть бы хны! Они варятся в котле какой-то своей жизни, наполненной множеством захватывающих и нам не ведомых событий. Вот только есть они хотят всегда.
Сначала мы направились в Русский музей. Дело в том, что Екатерина Георгиевна (наша учительница по ИЗО, но главное – она пишет иконы) попросила нас сфотографировать там рублевское «Крещение Христа». Обегали весь Русский музей и все-таки нашли. Радости полные штаны. Фотографировала икону я. Дети обеспечивали конспирацию (снимать запрещено).
Пока искали икону, натыкались на очень известные картины. Помню, дети каждый раз поражались: оказывается, и эта висит в Русском музее!

Последняя квартира Пушкина

Мария Владимировна. И вот мы на Мойке. Администратор сухо сообщила нам, что сейчас каникулы и все экскурсии заказаны, и вообще это надо делать заранее, за месяц. «Месяц назад мы еще не знали, что приедем. Мы из Москвы». – «Жаль. Ничем не могу помочь. Все экскурсоводы заняты». Мы скисли. И тут женщина, которая стояла рядом и, видимо, слышала наш диалог, говорит: «Я их поведу. У меня сейчас окошко». И молниеносно все оформила. Спасибо, добрый человек!
Какая великолепная была наша экскурсоводша! Ни тени заученности, казенности, декламации, скуки. Говорила тихо, просто, тут же реагировала на реплики детей. Как она лихо осадила двух важных немцев с переводчиком, которые беспардонно громко разговаривали: мол, мешаете, господа, я с детьми работаю. Во как! На иностранцев – чтобы расслышать Ксюшин вопрос! Такого уровня профессионал встретился нам (хоть мы и обошли почти что все музеи Москвы) только однажды – в Хамовниках.
Рассказывала она захватывающе, со множеством берущих за душу деталей. Я уже говорила, что мои дети в то время почему-то близко к сердцу воспринимали Пушкина, а когда мы вошли в его кабинет, они даже шмыгать носами перестали. Вон же тот самый диван, на который положили раненого!.. Где пятна крови?.. «А теперь гляньте в окно, на ту сторону Мойки. Видите дом, куда побежали за Арендтом, врачом? Рядом с его домом – кондитерская Вольфа и Беранже, в которую Наталья Николаевна с детьми хаживали покупать сладости»...
Дети слушали, затаив дыхание, с круглыми глазами. Так вот! Дальше случилось невероятное. Экскурсоводша наша (до чего умные дети могут довести!), по-шпионски оглядываясь по сторонам, открыла ключом шкафчик с точными копиями пистолетов Пушкина и Дантеса и... предложила детям их потрогать! Может быть, в благодарность за пристальное внимание к подробностям, за хорошие вопросы, за интерес к тому, что она сама любит?..
Мы, взрослые, еще долго потом сидели во дворике и сторожили куртки – ждали детей, которые выстроились в очередь к «Книге отзывов». Их не устроила моя запись от имени всех. Нет, каждый хотел написать пусть одно предложение, но от себя лично.

Ночной поезд

Анна Игоревна. На обратном пути в Москву у нас было много боковых мест. На верхних полках мы сделали всем валики из свитеров, чтобы никто, не дай Бог, не свалился.
Помню, что мы с М.В. не спали всю оставшуюся ночь. Купе напротив нас было занято алкоголиками. Они и не думали ложиться, а всю ночь пили и горланили. Мы обратились к проводнице:
– Выключите, пожалуйста, свет. Может быть, они утихомирятся?
– Раз люди не спят, я не буду выключать свет.
– А у нас дети...
– Ну и что? Ваши дети вырастут и тоже будут алкоголиками. Что алкоголики, не люди?
В общем, я в этой поездке приняла настоящее боевое крещение. Не говоря уже о моем муже. Конечно, я понимаю, что это не легендарный Крым, где, по рассказам М.В., те же дети, будучи семилетними, готовили на костре, мерзли в палатках, четыре часа поднимались по сыпучке на Ай-Петри, купались в 14-градусной воде, а ежедневная дорога до лагеря составляла два часа по горной тропе. Но все же.