Геннадий Хазанов:
“Просто своей жизнью ты должен хоть чуточку приблизиться к Млечному пути”

– Не сердитесь, но мой первый вопрос тривиален: с каким настроением юбиляр встречает свой праздник?
– Я сегодня, да и всегда, в работе. Честно говоря, излишняя суета мне не по сердцу. Ну скажите, какая радость в том, что тебе становится на год больше?! Вот если бы дни рождения были раз в три года...
– Ваша творческая жизнь сосредоточена теперь в Театре эстрады...
– Да, мои эстрадные и театральные работы «переехали» под одну крышу. Здесь проходят мои сольные концерты, спектакли «Ужин с дураком» и «Птицы». И все мои дальнейшие планы связаны только с Театром эстрады. Исключая, конечно, кино и телевидение.
– Если бы в цирковом училище не было разговорного жанра, что бы вы выбрали?
– А нечего было выбирать. Акробат из меня никакой, жонглер никудышный, так что скорее всего я тогда бы в училище не пошел.
– А вам не кажется, что из вас получился бы клоун?
– (Пауза.) Думаю, что мог бы. Но я это понял только тогда, когда увидел на эстраде Вячеслава Полунина. Он, пожалуй, разбудил во мне «спящего змея», голодного до клоунады.
– Вы, наверное, стали бы грустным клоуном, как ваш соученик Леонид Енгибаров.
– Я поступил в училище, когда Леня его уже окончил. На меня порой показывали пальцем: вот пошел второй Енгибаров. А по сути, вы правы. Человек я скорее грустный, чем веселый. Я научился дарить веселье людям, но чем больше этих веселых минут у зрителей, тем меньше – у меня.
– Может быть, вы просто теряли часть своей веселой энергии после концертов и спектаклей?
– Да, пожалуй. Но самое главное – это процесс постижения жизни. С годами выясняется, что жизнь совсем не такая веселая. А с того момента, когда ты начинаешь осознавать, что впереди меньше времени, чем позади, веселья это не добавляет.
– При каждом удобном случае вы добрым словом вспоминаете Аркадия Райкина, Надежду Слонову, Романа Виктюка. Кого вы могли бы назвать своим педагогом сейчас?
– Обучение – процесс бесконечный. Я учился у потрясающих актеров: у гениального Евгения Евстигнеева (царство ему небесное), Александра Калягина, Вячеслава Невинного, Леонида Филатова, Олега Басилашвили, Анатолия Равиковича, Леонида Трушкина. Думаю, что перечислил далеко не всех... Можно ведь смотреть на игру Владимира Горовица в записи и продолжать учиться.
В тот момент, когда заканчивается обучение, автоматически «заканчивается» и художник. Он начинает сам себя тиражировать. Если рассматривать жизнь как способ печатания банкнот, тогда годятся раз и навсегда найденные рецепты. Но тут тебя подстерегают неожиданности. Если неодушевленную продукцию можно тиражировать, то живую душу нельзя. Поэтому она и живая, что находится всегда в процессе изменения – находок, ошибок, поисков.
– Эльдар Рязанов назвал вас беспокойным и одержимым человеком. Эта одержимость жива в вас и поныне?
– Безусловно! Только сейчас она связана с Театром эстрады. Хочу, чтобы на этой сцене выпускались спектакли, в которых были бы заняты лучшие актеры России независимо от того, в каком городе они живут.
– Отношение к вашему новому детищу достойно восхищения, но все же директоров театров у нас много, а артист Хазанов – один...
– Ну, я же не собираюсь бросать свое главное дело! Сравнительно недавно состоялась премьера спектакля «Птицы», готовится следующий. Так что артист Хазанов никуда не денется. Но у этого артиста сейчас более суетная жизнь. Теперь ему приходится беспокоиться не только о себе. И, как ни странно, это дает мне дополнительные силы. Здоровый альтруизм помогает и в актерской судьбе – «дающему да воздастся...»
– Как приживается в театре «взвод» молодых актеров, которых вы в прошлом году взяли под свое крыло?
– Я очень рад, что тогда выдержал эту войну. К нам пришли выпускники Российской академии театрального искусства, их курсом руководил замечательный педагог Олег Львович Кудряшов. Они прекрасные ребята, работящие, талантливые. Вот уже почти год играют музыкальный спектакль по сказке Корнея Чуковского «Ваня и крокодил». Я счастлив, что люди на сцене поют без микрофона. В этих ребятах нет сытости и развращенности. У них бешеное желание работать, значит, театр им зачем-то нужен. Я рад, что на мою голову свалилась если не педагогическая, то патерналистская функция.
– Вернемся все же к творчеству артиста Хазанова. Вы всегда были «сам себе режиссер». Но мне показалось, у вас появилось желание быть не ведущим, а ведомым. Это так?
– Наполовину. Режиссеры, с которыми я работал, поняли, что имеют дело с довольно сложным «животным». Я всегда пытаюсь варить творческое блюдо вместе с режиссерами, быть сотворцом. Не могу быть тупым исполнителем приказов. Но на репетициях я не устаю удивляться тому, сколько же я еще не знаю и не умею. И сколько же мне надо испрашивать у Господа лет жизни, чтобы овладеть этой профессией. Я не кокетничаю, говорю абсолютно искренне: в драматическом театре я делаю если не самые первые шаги, то даже не средние.
– Самым первым шагом стали «Игроки» Гоголя в постановке Сергея Юрского. Как вы оцениваете этот свой опыт?
– Над моим столом висит фотография, сделанная за несколько дней до премьеры. На ней изображены все участники. Это, пожалуй, единственный случай, когда я позволил «увековечить» свое изображение на сцене. Этот спектакль мне очень дорог, и я очень благодарен Юрскому, что он прорубил это окно для меня. Я вспоминаю отношение ко мне тех, кто изображен на снимке, вспоминаю беседу с Иннокентием Михайловичем Смоктуновским, который однажды пришел на репетицию. Мы с ним вышли в фойе, он положил мне руку на плечо и сказал: «Ты играй, как тебе Бог на душу положит. Он не позволит тебе играть плохо...»
Для меня те дни были очень дорогими. Я вообще всегда прихожу на свои театральные спектакли как на праздник, так было и тогда, так обстоит дело и сейчас. Мне бы хотелось, чтобы это продолжалось всегда, пока у меня будет возможность и пока зрителей это будет интересовать.
– Когда-то вы говорили о важности сценических пауз. Что вы имели в виду?
– Эти паузы у меня появились давно. Помню, как популярный в прошлом артист эстрады Борис Владимиров изумлялся тому, что я умею держать паузы на сцене. А началось это очень смешно. Став популярным артистом, я ездил по городам и весям и давал каждый день огромное количество концертов. Тогда еще у меня не было ни мастерства, ни техники, и после второго-третьего концерта я оставался без голоса. На сцене это надо было чем-то компенсировать. И я научился молчать. Именно тогда я научился быть актером. До этого я был абсолютным рабом произносимых слов, потому что разговорный жанр это рабство предполагает. Особенно в условиях моносуществования. Я это поздно понял, но... каждому овощу свое время.
В драматическом спектакле держать паузу даже проще: есть сюжет, партнеры и абсолютная мотивация паузы. Но, думаю, мне в этом смысле очень помогла эстрадная закалка.
– Однажды вы сказали: «Все, что происходит вне сцены, – это промежутки. Чем длиннее промежутки, тем мучительнее жизнь...»
– Да, это правда, потому что настоящая жизнь проходит на сцене. У моего педагога Надежды Ивановны Слоновой так называлась книга – «Жизнь на сцене». Я по молодости удивлялся, не понимал, что может быть жизнь на сцене. Теперь понимаю и полностью согласен со своим педагогом.
– Давно, возвратясь после длительных гастролей в Москву, вы вышли на сцену и расплакались. Может такое случиться с вами сейчас?
– Сегодня это еще проще. Достаточно выйти на сцену, например, Дома горняков в Караганде, где не был двадцать восемь лет, и тебя начинают душить слезы. Кто знает, доеду ли я туда еще раз. Кто знает, окажусь ли когда-нибудь на гастролях в Ташкенте, куда уже давно не ступает нога российского артиста? Оснований заплакать на сцене сегодня еще больше.
– Могли бы вы жить в любой другой стране?
– Я могу жить и работать только в России. Ее звуки, воздух, боль – все это мое. И внешняя неустроенность, которая не дает возможности чувствовать комфорт внутри. Под внешней неустроенностью я понимаю не наличие или отсутствие у тебя загородного дома, а состояние страны, в которой ты родился и живешь. У меня есть возможность уехать, жить вне России, но я не могу. Это не громкие слова, не пропаганда-агитация, а констатация факта. Жизнь за границей превратилась бы для меня в существование белковой массы. Да и не уверен, долго бы оно продлилось.
– В 1993 году во время известных событий вы, имея в виду Россию, сказали, что надеетесь на чудо. Можете ли вы повторить это сегодня?
– Чуда не бывает. Просто своей жизнью ты должен хоть чуточку приблизиться к Млечному пути, который отделяет чудо от реальности.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"