Почему дети врут?

И так ли это ужасно, как кажется на первый взгляд?
Об этом рассуждают наши постоянные авторы Ирина Хоменко и Леонид Костюков

Не задавай вопросов, ответы на которые знаешь. И тогда, возможно, услышишь правду

Наташа. Хочу у вас спросить: часто ли ваши детки вам лгут? У нас последнее время стало происходить что-то жуткое: сынуля (ему осенью будет 8 лет) стал очень много, мягко говоря, сочинять. Причем лжет он в таких, казалось бы, мелочах, в которых его очень легко вычислить. Например: “Руки мыл?” – “Да”. – “А почему грязные?” Выясняется, что не мыл. И таких примеров очень много.
Что это – возрастное или проблема глубже? Подскажите, пожалуйста, как реагировать, что делать.
Ирина Хоменко. На мой взгляд, это прежде всего попытка отстоять свою самостоятельность. У меня есть замечательная книжка Пола Экмана “Почему дети лгут?” (P.Ekman. “Why kids lie”). Так вот, там хорошо описаны причины такого поведения. Автор обращает внимание на то, что сильно способствует вранью отсутствие страха разоблачения (то есть наше “принятие” этого факта и слепое “доверие” ребенку). И конечно же обман – это чрезвычайное событие. Чем раньше ребенку показать, как это вас огорчает и возмущает, тем лучше он поймет, что это не нормально, особенно в отношениях с близкими людьми. Хорошо бы и поговорить с ребенком, проанализировать его попытки соврать. Я иногда так делала: “Скажи мне честно! Не буду ругать, точно”. И не ругала. Ведь за обманом в большинстве случаев стоит желание ребенка выглядеть лучше, представить себя в хорошем свете. Значит, дело в его самооценке (к фантазиям это тоже относится). Где-то прочла хороший совет и пользуюсь им по сей день: не задавать ребенку вопрос, ответ на который тебе известен. Тогда ему не приходится врать больше, чем он предполагал. Лучше сразу честно заявить, что вы располагаете такими-то фактами и хотели бы выяснить все обстоятельства; что вы надеетесь на честный разговор, потому что хотите не ругать (обязательно надо употребить этот речевой оборот), а помочь исправить возможную ошибку (ситуацию). Если заметили, что ребенок соврал, тут же скажите ему: “Ты мне что, совсем не доверяешь? Боишься меня?” То есть “распакуйте” скрытую ситуацию, назовите то, что вы сейчас чувствуете. Да и про чувство юмора тоже забывать не стоит. Иногда можно улыбнуться и сказать: “Ну-ну...Ты меня совсем за дурочку держишь, что ли?”
Теперь о возрасте. Осознавать, что они солгали, дети начинают с 3–4 лет. Но если младшие дети более нетерпимы ко лжи (92% пятилетних считают это плохим), то старшие допускают такую возможность (12-летних, уверенных в этом, лишь 28%). Со временем дети не лгут меньше – они лучше умеют это скрывать! Мне кажется, 8–9-летние так часто и попадаются на лжи, потому что навыка скрывать у них еще нет, а поводов (по сравнению с пятилетками) уже предостаточно: от них больше требуется плюс еще и школа. Ребенок из человека превращается в ученика, с соответствующей социальной нагрузкой.
И последнее, очень забавное. Чем выше уровень развития ребенка, тем искуснее он может лгать. То есть развивая в одном, получаем и “побочный продукт” в другом. Так что если ваш ребенок врет вам умело, порадуйтесь – это признак ума!

Три суслика на шведском флаге

Поздний вечер. Телефонный звонок.
– Короче, я сейчас выхожу. Буду в двенадцать.
– Хорошо.
Проходит час.
– Слушай, позвони, выясни, он вышел или нет.
Я звоню.
– Добрый вечер, а Павел вышел?
– Почти.
– Можно его?
...
– Ну?
– Что “ну”?! Как ты собираешься прийти к двенадцати, если ты в двенадцать не вышел?
– Сейчас еще не двенадцать.
– Сейчас пять минут первого.
– О’кей, я выхожу.
– Нет уж, оставайся там.
Он появляется назавтра с выражением незаслуженной обиды на лице: как же, в собственный дом не пустили.
– Как провел выходные?
– Нормально.
– В пятницу в институт не ходил?
– Почему? Ходил. В субботу и правда не ходил. А в пятницу ходил. Сходил и вернулся к Денису.

В приведенном выше фрагменте представлены три типа вранья. Обещание прийти в двенадцать мы назовем модальным враньем. Его характерные черты: врун формально может и не знать, что он врет. Он просто утверждает или гарантирует нечто, не имея никаких ресурсов обеспечения своих слов помимо самих слов. Обещая приехать в двенадцать, он, строго говоря, имеет в виду чисто географическое соображение насчет того, что до двенадцати остался час, а ехать меньше часа. В принципе можно было бы успеть... Утверждая и даже божась, что на шведском флаге крест, он утяжеляет словами легкий дымок в памяти. Может, и не крест, а три суслика... Может, и не шведский, а швейцарский... Нормальный человек вполне может ляпнуть то же самое, но в интонации неуверенности. Кажется. Насколько я помню. Нормального человека отличает от Павла то, что помимо зон неуверенности у него существуют зоны уверенности. Если же центровать речь Павла, она вся уйдет в кажется, и его перестанут слушать. Приходится время от времени имитировать уверенность. Сто пудов. Точно!
Тысячу раз пойманный на модальном вранье, к будущему оно относится или к объективной информации, врун не может уже не догадываться, что врет. Но он парадоксальным образом прав, поскольку оставляет обществу или его представителям такой выход: не верить. А лучше – требовать за слова материальной ответственности. В двенадцать? Отлично, но в полпервого мы запираем дверь и отключаем домофон. Крест? Спорим, что нет. Как выразился один мой знакомый, каждый человек за каждое свое слово должен отвечать червонцем. Не головой, не свободой. Червонцем. Иными словами, отношения с модальным вруном должны быть отлажены так, чтобы он сам страдал из-за своих ошибок (теряя доверие мира) и вынужденно обучался на них.
Самый простой случай — фраза насчет того, что Павел был в институте в пятницу. На самом деле, конечно, не был. Это фактическое вранье, которое рано или поздно разоблачается, иногда даже самим вруном без провокаций со стороны мира. Не являясь бессрочной роковой тайной, фактическое вранье, по существу, есть отложенная правда. Конечно, детское и подростковое вранье бесит взрослого человека само по себе. Но мотивации его довольно удивительны. Если убавить пафос и рассматривать это вранье как временную затычку для правды, получится, что подросток просто выбирает удобное время для сообщения. Чтобы не все сразу. Чтобы избежать конфликта. Далее. Один из доводов взрослых против вранья: если мы будем точно знать, что с тобой происходит, мы будем контролировать ситуацию. Но он не хочет, чтобы мы контролировали ситуацию, и вовсе не только из скрытности, но еще и из гуманизма. У нас хватает забот. Он надеется сам разгрести свои проблемы. Оттого и лжет.
Крайняя правдивость не всегда хороша. Адекватная мина при плохой игре кисла. Представьте себе паренька, с порога рапортующего родителям: у меня четыре хвоста, выговор за прогулы, половину предметов я не понимаю, исправлять ситуацию не собираюсь. И ради чего ты нагрузил нас этим?! Как противоположность лжи неожиданно возникает наглость. Вы скажете, что надо иначе жить и учиться, и я с вами соглашусь, но это уже не проблема вранья. Вранье выдает грехи и стыд за грехи, что и плохо, и не очень плохо.
Третий тип вранья – самый неявный и опасный. В исходном диалоге он выражен одной репликой нормально. (Ответ на вопрос, как провел выходные). Если внедриться в это слово: тунеядствовал, курил, пил пиво, трепался, играл в тупые компьютерные игры, смотрел тупые боевики по телевизору и видео. Тупые – его аннотация, а не только моя. И это нормально? Ну, ненормально. То, что он сам, разобрав ситуацию, меняет ее характеристику на противоположную, приводит нас к понятию оценочного вранья.
Оценочное вранье опасно тем, что оно направлено не только на мир, но и внутрь самого вруна, оно продиктовано страхом перед содержанием проблемы и противоречит интуиции вруна, да и самому липковатому страху. По сути, внутреннее вранье насквозь оценочное. Оно как бы не криминально. В связи с ним нелегко поймать клиента за руку в отличие от фактического вранья. Оно практически никогда не раздражает родителей. Но именно его, на мой взгляд, и надо распутывать в первую очередь.