«Суд толпы» или сочувственное понимание?

В приложении «Учебники» от 15 августа помещена разносная рецензия на учебники по мировой художественной культуре (Вадим Берестов. “За искусство обидно!”), где я был автором нескольких глав*. Я не собираюсь защищать учебники. Плохи они или хороши, пусть решают школьники и учителя, а дело авторов – принять критику к сведению. Но по принципиальным вопросам ответить надо. Не столько для рецензента, который, судя по его писательской манере, в диалоге не заинтересован, сколько для читателей.
Прежде всего прошу с осторожностью отнестись к предположению о ненужности МХК в школе. Одно дело – критиковать конкретный учебник или программу, другое – походя ставить под сомнение предмет, который может сыграть важнейшую роль в отечественном общем образовании.
Второе. В.Берестов считает детски-наивной мысль (может быть, слишком прямолинейно выраженную), что искусство создается для читателя, зрителя, слушателя: художники не для того создают произведения, чтобы вынести их на суд толпы. В связи с этим он приводит строки пушкинского стихотворения («Поэт на лире вдохновенной...»), вероятно, полагая, что они прямо и полно выражают отношение самого Пушкина к искусству и к «бессмысленному народу».
Уважаемые читатели (зрители и слушатели)! Не верьте, что вы – бессмысленная толпа, безразличная создателям художественных произведений. Да, на волне романтизма XIX века произносились горькие слова о чуждой и холодной толпе. Но, во-первых, это лишь краткий миг в истории искусства; в иные века и тысячелетия сама проблема «гения и толпы» не могла возникнуть.
А главное – страстные обличения романтиков как раз и выдают их обостренную потребность в сочувственном понимании. Стал бы поэт тратить силы на обличение тех, до кого ему нет дела!
Конечно же, художник творит по внутренней необходимости, не думая кому-то угодить, и часто встречает непонимание (как и мыслитель, и религиозный учитель). Но (как и они) он делает все возможное, чтобы его замысел мог стать доступным не ему одному, не сейчас – так в будущем, и бесконечно ценит понимание.
Круг понимающих может быть очень узок: «Мой дар убог, и голос мой негромок, // Но я живу, и на земле моё // Кому-нибудь угодно бытие. // Его найдет далекий мой потомок // В моих стихах; как знать? Душа моя // Окажется с душой его в сношении, // И как нашел я друга в поколеньи, // Читателя найду в потомстве я».
Круг может быть очень широк: «Слух обо мне пройдет по всей Руси великой... И долго буду тем любезен я народу...». Но в любом случае это никакой не «суд толпы», а потребность творца в сочувственном понимании («И нам сочувствие дается, // Как нам дается благодать»). Если же большинству людей надо еще дорасти до такого понимания, то для того и существует общее художественное образование, в том числе предмет МХК.
Особенное раздражение рецензента вызвала мысль об ответственности творца за то, как его творчество действует на людей, и о том, что если воздействие разрушительно, то оно «антикультурно». Ему почему-то показалось, что это попытка наложить запрет на «любое переосмысление культурных ценностей». Но речь о другом: о том, что человеческая деятельность (будь то переосмысление ценностей, создание нового, отстаивание старого и т.д.) может нести знак «плюс», а может – «минус». Так, образы, ритмы, сюжет, оценка жизни, заключенная в произведении искусства, могут настраивать или расстраивать инструмент человеческой души, питать или истощать ее, приносить катарсис или пополнять число обитателей лечебниц. Это излишне доказывать и нельзя опровергнуть, это можно только игнорировать. Но тогда выпадает вертикальное измерение пространства культуры (не только художественной), оно становится плоским.
Разумеется, в тончайшей области художественного творчества никто не может решать за других, что признавать культурой, а что антикультурой. Но сам художник не должен заглушать в себе чуткость к духовно-нравственной стороне творчества.
В заключение позволю себе один упрек. Человеку, который на страницах педагогического издания рассуждает о художественной культуре, не следовало бы употреблять по отношению к оппонентам такие слова, как «бессмысленность», «застой в мозгах» и т.д. Правда, по сравнению с ТВ и другими газетами это, как поется в одной опере, «слов`а слаще звуков Моц`арта». Но то, что развязная, высокомерная грубость становится нормой, как раз и является одним из порождений антикультуры, за которую обидно господину Берестову.