Полина Кутепова:
"Чем лучше актер, тем больше у него штампов"

Сколько у нас Кутеповых? Актрис Кутеповых? Поначалу, когда они еще учились в ГИТИСе у Петра Наумовича Фоменко, кто-то утверждал, что одна, а другие настаивали, что две и к тому же близняшки – Полина и Ксения.
Теперь не путают – знают, что две и что обе прекрасно работают в «Мастерской Фоменко».
Об одной из них – Ксении – мы писали в связи с премьерами «Семейное счастие» (№ 85 с. г.) и «Абсолютно счастливая деревня» (№ 68).
На этот раз представляем читателям умнейшую и обаятельнейшую женщину – Полину Кутепову.

– Один из ваших педагогов говорил, что все «фоменки», учась в ГИТИСе, были этакими «головастиками». Может быть, на курсе Петра Наумовича существовала особая «питательная» среда?
– Конечно, нас «питали» и пестовали. Сам Мастер, Сергей Женовач и Евгений Каменькович. И звезды расположились удачно: почти двенадцать лет назад в одном месте и в одно время сошлись близкие по духу люди и подошли друг другу. Так родился наш театр.
– Помните ли вы свои первые слова на профессиональной сцене и чувства, которые тогда испытали?
– Слова были шекспировские, «Двенадцатая ночь». А вообще-то первые реплики произносятся еще в этюдах в студенческие годы. Сначала студентам не позволяют говорить, долго «выдерживают». Потом разрешают, и происходит рождение слова на сцене. К этому процессу театральные педагоги относятся очень трепетно.
– «Двенадцатую ночь» вы играете почти десять лет, а спектакль до сих пор остается по-детски озорным. В чем секрет?
– Наверное, в том, что он создавался студентами. Все актеры постоянно что-то выдумывали, преподносили партнерам сюрпризы. Эта атмосфера сохранилась до сего дня.
– Вы и ваши партнеры излучаете на сцене счастье. Это на самом деле так или это счастье вы иногда играете?
– Я не знаю, как это воспринимается со стороны. Конечно, никакого счастья специально не играешь. Просто всегда ощущаешь вокруг себя какую-то легкость и доброжелательность. Это, наверное, и есть главная черта «фоменок».
– Бывает ли так, что в своих героинях вы открываете что-то новое, ранее вам неведомое?
– Да, бывает. В течение репетиционного периода трудно понять и прочувствовать роль в целом. А когда спектакль играется несколько раз, то финал роли возникает незапрограммированно, помимо тебя. Он вытекает из логики спектакля.
– Может ли ваше сиюминутное настроение отразиться на персонаже?
– Этого, наверное, не должно быть, но все же иногда случается. Всегда стараешься настроиться на героиню, на ее характер. Но актеры – живые люди, и их настроение может в какой-то мере повлиять на ход спектакля.
– Несмотря на солидный сценический опыт, вам в основном удается избегать штампов, привычных приемов. Это происходит осознанно?
– Тут я с вами не соглашусь. Известна истина: чем лучше актер, тем больше у него штампов. В штампах нет ничего плохого. Плохо, когда их мало, тогда они повторяются. Надеюсь, что у меня все же есть свои штампы и их достаточно.
– Можно ли сыграть чувство, которое в жизни вы никогда не испытали?
– Можно, можно. Ведь в спектакле практически создается другая жизнь, и ты в ней существуешь уже как иной человек. Появляются новые ощущения, которых не было в реальной жизни. На сцене существует «вторая реальность». Это одно из волшебств театра.
– Определяете ли вы для себя актерские рамки? Вас, например, трудно представить в ролях злобных и коварных героинь...
– Очень жалко, что трудно, надо будет попробовать сыграть и таких. (Смех.) А что касается рамок... на мой взгляд, чем меньше этих границ, тем лучше для актера. Того понятия амплуа, которое существовало в театре XIX века, сейчас уже нет.
– Возникают ли у вас какие-либо чувства к вашим персонажам или они не более чем роли?
– Конечно, возникают. Иногда хорошие, порой не очень. Бывает просто непонимание и ощущение того, что это не твое.
– По сердцу ли вам роль в комедии Оскара Уайльда «Как важно быть серьезным»? «Ложится» ли она на вас?
– Это разные вещи: одно дело ложится, другое – по сердцу. Эта роль мне нравится. (Я говорю об отношении к роли, а не к персонажу.) Взаимоотношения с ролью возникают в процессе ее рождения, «совмещения» со мной в репетициях. У меня с леди Бракнелл очень хорошие, теплые отношения. Хотя, честно говоря, персонаж она не очень приятный.
– А есть ли самая любимая героиня?
– Есть симпатии, есть даже любимчики. Но клубок взаимоотношений с ролями очень переменчив. Все зависит от того, что происходит с тобой в данный момент, какой жизненный этап ты проходишь. Иногда какая-то роль открывается вдруг с неожиданной стороны.
– А сами персонажи меняются со временем?
– Конечно. Но незначительно, потому что какая-то заданность всегда есть: и авторская, и режиссерская.
– Кстати, о режиссерах. Всегда ли вы работаете с ними в полном контакте?
– В идеале, конечно, так и должно быть. Это удобно во всех отношениях, потому что атмосфера репетиций тогда намного созидательнее. Если этого не происходит – беда! В результате разногласий может не получиться ни мой вариант, ни режиссерский, а нечто третье, не имеющее отношения к сути роли.
– Бывает ли так, что ваша и режиссерская точки зрения на назначение на ту или иную роль не совпадают?
– Конечно, иногда не сбываются какие-то твои личные творческие желания. Такие случаи меня не разочаровывают. Да и если честно сказать, в моей актерской судьбе больших разочарований такого рода еще не было.
– Многие актеры говорят, что их роль создается режиссером. Насколько велик ваш вклад в рождение образа?
– Настолько, насколько велико было взаимопонимание с режиссером. Это же совместное творчество: даже если роль создана режиссером, исполнитель ее все равно актер.
– Принята ли импровизация в вашем театре?
– Безусловно. Наличие импровизации означает, что спектакль жив и «дышит» в каждую конкретную секунду.
– Возникает ли у вас во время спектакля боязнь забыть текст?
– Конечно. Чаще всего это случается в уайльдовской пьесе. В этом спектакле слово очень важно, и появляется страх, что ты не сумеешь воспроизвести присущую Оскару Уайльду вязь текстов. На первых спектаклях я просто каменела, и от этого происходил еще больший зажим. Все бывает: и оговорки, и накладки. Но это больше характерно для премьер.
– Я наблюдал такие ситуации в ваших спектаклях и всегда поражался, с какой легкостью вы из них выходили. Наверное, в вас уже говорил опыт?
– (Смех.) Не знаю, не знаю... Мне приятно слышать о легкости. Но внутри тебя в эти моменты происходит что-то страшное. Хорошо, что это незаметно.
– Одна из ваших коллег назвала вас «вневременной актрисой». Если бы пришлось выбирать, какой век был бы вам более всего по вкусу?
– Думаю, XIX век. Может быть, потому, что это был золотой век литературы. Мне было бы интересно жить в то время.
– Стало уже притчей во языцех говорить о монолитности команды «фоменок». Ваш коллектив по-прежнему так же крепок, как раньше?
– Крепок. Но отношения меняются. Мы же не святые. У всех тяжелые характеры. То, что мы до сих пор держимся вместе, – это прежде всего заслуга Петра Наумовича. Да и, наверное, всех нас. Это ведь тоже работа. Были разные периоды в жизни и даже ощущение того, что все разрушается. Но мы их пережили и научились прощать друг другу.
– Не может ли повлиять на вашу внутреннюю атмосферу то, что в прошлом сезоне в театр пришли новые люди?
– Нет, не может. «Молодые» (как мы их называем), может быть, и отличаются от нас, но «группа крови» у нас одна и та же.
– Кстати, с «молодыми» вы впервые встретились на сцене в «Варварах» Горького. Не возникало ли проблем?
– Нет, что вы! Их участие было очень интересно и даже необходимо нам. Новые лица, новые люди, новое дыхание нас – «стариков» – как-то подстегнуло.
– А как работалось с более опытными новичками труппы – Сергеем Тарамаевым и Людмилой Арининой?
– Очень, очень хорошо. Даже гармонично. Тарамаев вообще, можно сказать, наш, мы и до его прихода чувствовали себя близкими. А Людмила Михайловна Аринина – золотой человек! Она ведь раньше сталкивалась в работе с Петром Наумовичем, то есть уже давно была заражена этой «фоменковской» бациллой.
– Как складывались взаимоотношения театра с “Варварами”?
– Сложно. Впервые работа стала для нас такой непростой. Лично у меня Горький не вызывает антипатии, я его принимала и принимаю. Но многие наши актеры не восприняли его как писателя, как драматурга. Но есть и удивительно глубокие вещи, чисто драматургические. Некоторые персонажи выписаны просто прекрасно. Это касается и моей героини Анны. Социальные проблемы ее минуют, она зациклена на любви к мужу.
– Некоторые критики после вашего спектакля сомневались: Горький это или Чехов?! У вас таких сомнений не было?
– Нет, это, конечно, Горький. Думаю, что в нашем сознании закрепился некий стереотип Горького-драматурга – тяжеловесного и мрачноватого. На самом деле он совсем не однозначен.
– Не могу не коснуться важной ипостаси вашего творчества – кино. Вам в отличие от коллег-«фоменок» в кино изрядно повезло. Стало ли кино для вас равнозначным театру?
– Нет, конечно. Это совершенно разные сферы, хотя и пересекающиеся. На первом месте у меня всегда был театр. Он дает большие возможности для развития и поиска. А в кино используешь то, что найдено раньше. Там к актеру относятся более потребительски. В театре тобой занимаются, ищут, пытаются вместе с тобой идти в ту сторону, куда ты еще не ходила. В кино все делается моментально. Особенно в последние годы, когда фильмы снимаются за два месяца.
– Неужели и Георгий Данелия, у которого вы уже не раз снимались, тоже все делает на скорую руку?
– Нет, он – исключение. Данелия очень «актерский» режиссер. Он нас холит и лелеет.
– Доставила ли вам радость последняя роль в кино?
– Да, работа в фильме Александра Хвана «Умирать легко» принесла огромное удовлетворение. Я не берусь судить о конечном результате, но процесс был очень интересным. Я очень благодарна Саше Хвану, мы нашли с ним общий язык.
– А случалось ли вам в кино встречаться с режиссерами-диктаторами?
– Да, мы как-то с сестрой Ксенией снимались во Франции у Годара. Вот это настоящий диктатор.
– А как ведет себя в этом смысле ваш Мастер – Фоменко?
– Думаю, что Петр Наумович – «двуликий» режиссер. Он может быть и диктатором, и полностью доверять тебе. Он порой долго выстраивает какую-то интонацию, даже вдалбливает ее тебе, но иногда отдает на откуп всю сцену, и ты можешь хоть на ушах стоять. Такое странное сочетание его качеств рождает замечательные спектакли. Они у него строятся в силу его удивительной музыкальности, по законам гармонии...

Беседовал
Павел ПОДКЛАДОВ