Незаданные вопросы
Есть проблемы, о которых искренне
говорить с детьми не получается
Обсуждают ли родители
общественно-политические, идеологические
проблемы с детьми?
Пороемся в памяти, оглянемся вокруг... Картина, на
мой взгляд, совершенно поразительная:
основополагающие установки дети усваивают из
молчания родителей, которое сталкивается с
громким и настырным говорением школы и СМИ.
Петр Вайль и Александр Генис в книге
«60-е. Мир советского человека» язвительно
характеризовали отношения детства и
«оттепельной» эпохи: «Хрущевские разоблачения,
потрясшие всю страну, не коснулись детей. Им
просто о них не сказали. Сталин не мог быть
плохим, потому что он был взрослым. В стихах из
«Родной речи» вместо Сталинграда стали читать
Волгоград, что даже не повлияло на рифму. В
либеральную эпоху дети жили в заповеднике
консерватизма. По молчаливому сговору взрослые
решили оградить юное поколение от разочарований.
За это неразборчивое доверие общество одаряло
детей сладостным чувством социального комфорта:
оно разрешало детям любить родину».
На мой первый класс пришлось снятие Хрущева со
всех его постов, сколько их там было... Помню, что
то ли из букваря, то ли из «Родной речи» бабушка,
пережившая все потрясения тридцатых годов,
потихоньку и, конечно, без всяких объяснений
вырвала страницу с его портретом, чем дело и
ограничилось. Исчезновение страницы я не мог не
заметить, но в семь лет уже прекрасно откуда-то
знал, что никаких вопросов по этому поводу
задавать не следует. Так что о сладостном чувстве
социального комфорта, которым вроде бы, как бы и
якобы обладали советские дети, я бы говорил с
большой осторожностью.
Политика, общественные идеалы, светлое будущее –
это были такие темы, необходимое и правильное
говорение о которых запросто получалось на
уроках или в каких-либо иных обстоятельствах
официального общения – тут язык был без костей,
но эти же темы не существовали для обсуждения в
семье. Такое было просто невозможно. Да и что
могли сказать родители? Выдвинуть какую-либо
иную точку зрения в духе либерализма и
плюрализма, национализма или космополитизма? А
ребенок потом сказанет что-нибудь где не надо, и
неприятностей не оберешься...
Все чаще приходится слышать ностальгическое
соображение: пусть советская идеология и
советская школа говорили лживыми устами, но они
учили хорошим вещам: коллективизму,
товариществу, вере в будущее, взаимопомощи,
единству, патриотизму. А то, что родители
помалкивали, так, может, оно и к лучшему: каждый
отдельный несознательный родитель склонен
больше смотреть в окно, откуда видна замызганная
пивная, а не в широкий мир борьбы и труда.
Нынешние школьники не знают и представить себе
не могут душной, фальшивой, невыносимой
атмосферы развитого социализма, но они прекрасно
видят, что нынешняя жизнь сложна, тяжела и
жестока.
Учительница истории, коммунистка по убеждениям,
регулярно голосующая за Зюганова, спросила
десятиклассников: «Кто из вас уверен, что сможет
прожить свою жизнь, ни в чем не нарушая законов,
не пытаясь их обойти?» Старшеклассники
задумались, заколебались, и ни один в итоге руки
не поднял. «Значит, никто из вас не надеется
прожить жизнь честным человеком?!» – с победным
пафосом воскликнула учительница, после чего
заговорила об идеалах коммунизма и о том, к чему
привела так называемая свобода.
О чем она умолчала, так это о том, что двадцать лет
назад на такой же вопрос все как один ответили бы
«да!», хотя каждый про себя прекрасно знал, что
жестокость российских законов умеряется
нетвердым их исполнением.
Нынешние родители-коммунисты, представляя собой
исключение из общего правила, стремятся передать
свои убеждения детям. Позиция у них уверенная,
потому что они считают себя носителями истины в
последней инстанции.
Родители-плюралисты не могут внушать,
вдалбливать в ребенка свои плюралистические,
либеральные убеждения просто по определению.
Появление портрета Путина вместе с обращением
«Единства» («Медведя») в школьном учебнике для
первоклашек наводит на печальные мысли и
воспоминания. На мой взгляд, у детей, которые все
это видят, возникают такие же умозаключения,
какие возникали у меня, семилетнего, при виде
сначала портрета Хрущева, а потом его
исчезновения: все это относится к какой-то крайне
неприятной и неопрятной сфере жизни, которая
требует лживого пафоса на словах, а реально,
внутренне, в душе вызывает трусливое желание
держаться как можно дальше.
Дети не спросят у родителей: «Это хорошо или
плохо, что у нас в учебнике помещен портрет
президента? Почему нам нужно на него смотреть:
потому что он гарант свободы? Потому что мы
должны брать с него пример? А за кого вы
голосовали? А как вы относитесь к нынешней
власти?» Нет, они не спросят: они сразу поймут, что
это такие вещи, о которых искренне говорить не
получается.
|