Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №70/2000

Третья тетрадь. Детный мир

«Все более глубокое понимание ребенка –
это и есть воспитание его» –

Соловейчик считал, что на этой фразе Сухомлинского можно выстроить целую философию

Сухомлинский был первым, кто в самые тяжелые для педагогики дни стал говорить о внутреннем достоинстве человека и его воспитании как главной цели, можно даже сказать – самоцели воспитания

– Каждый год в сентябре в нашей газете появлялась статья Соловейчика, посвященная Сухомлинскому; Симон Львович вел с ним внутренний диалог всю жизнь.
Эта статья была опубликована 28 сентября 1993 года.
Молодой человек посмотрел на меня с удивлением:
– А я был уверен, что Сухомлинский жил в прошлом веке...
Многие так думают.
Вот это, если коротко, и сделал Сухомлинский, он вернул нашей педагогике прошловековость – вечное. Он многих из нас заставил опомниться.
Сухомлинский вернул педагогам и педагогике достоинство – в ту пору, когда ни о чем не говорили и не писали, кроме как о коллективном воспитании, о методах организации коллектива, об органах коллектива (органы были предметом неусыпного надзора. Кто-то написал о коллективе, но без органов – он был подвергнут суровой критике), в пору, когда полностью господствовала бытовая теория, вознесенная в перл создания, что воспитание строится по трехчленной формуле “потребовал – спросил – наказал (наградил)”, по формуле, позволяющей с одинаковым успехом дрессировать собак и работать с третьеклассником. Для равновесия, для “правильной расстановки акцентов” (был такой термин) говорили о значении каждого ребенка, о том, что нельзя стричь всех под одну гребенку и проч., но это было прикрытие.
С Сухомлинским ничего сделать не могли. Публиковали безобразные статьи против него, пускали клеветнические слухи, готовили полный разгром – незадолго до его смерти в одной из газет должна была появиться обличительная статья о Сухомлинском, я читал ее верстку, но педагога спасли тогдашние правдисты во главе с Таисией Владимировной Матвеевой. Статья не появилась.
У Сухомлинского есть мысль такого качества, такой глубины, что на ней можно выстроить целую философию. Вот эта потрясающая мысль, цитирую по памяти: “Все более глубокое понимание ребенка – это и есть воспитание его”.
Тут водораздел. С одной стороны, органы коллектива, коррекция личности, всякого рода перевоспитатели (надо же такое слово придумать!), а с другой – понимание как воспитание... Понимание и есть воспитание... Не для того понимай, чтобы “найти подход”, воспитывать, нет, воспитание в его традиционных формах остается позади, воспитание и понимание – одно и то же. Потому что, позволю себе добавить, понимание возможно лишь в общении душ, понимание – духовный, а не организационный процесс.
Подумаем. Сухомлинский не так прост, как иным кажется при беглом чтении. Это педагог мирового класса.
Английский писатель Джордж Оруэлл в антиутопии “1984” ввел термин “новояз” – новый язык. Нет, не новый язык, а именно новояз, потому что в тоталитарном государстве создается специальный язык, на котором только и возможно всякое общение с партийно-государственной машиной. Вся официальная теория воспитания была написана на новоязе. Сухомлинский тоже пользовался им, иначе ни одна из его работ не увидела бы свет: в гуманитарных науках новояз был единственных языком научного общения. Для выражения самых заветных мыслей Сухомлинский вынужден был пользоваться испорченными словами. Там, где надо было бы написать “воспитание”, он часто писал “коммунистическое воспитание” – и я так делал. Это не эзопов язык, он не содержал тайного смысла, это была советская научная латынь.
Но Сухомлинский вышел из границ официально-педагогического новояза и ввел в советскую педагогику неслыханные, дерзкие слова: любовь, душа, дух... Это были глубоко беспартийные слова, потому что на них лежит печать неопределенности. Они допускают многозначие. За ними не стоят указания и постановления, они враждебны системе самим своим существованием. И этим объясняется, отчего Сухомлинского до самой его смерти не любили в высших партийных органах. А если добавить, что он выступал против наказаний и против публичного обсуждения детских поступков, что он призывал не трогать ребенка, который на уроке загляделся в окно, – не трогать, потому что его “подхватила река детства”, то станет понятно, почему Сухомлинский был так влиятелен в ту пору, когда он писал, и почему он так нужен сегодня.
Когда появилась книга “Сердце отдаю детям”, мне позвонили из одной московской школы:
– Я двадцать лет директор, и должна вам сказать, что я впервые вижу педагогическую книгу в руках учителя...
Кто-то мне рассказывал, как он стоял в магазине педагогической книги во время летних каникул. Приезжавшие в Москву учителя шли в этот магазин, и почти все спрашивали:
– А Сухомлинский есть?
Года два назад мне пришлось делать доклад на конференции, которую проводило Международное общество Сухомлинского, созданное при Марбургском университете в Германии. Тема конференции была довольно ограниченной; если помнится, она была сформулирована так: “Сухомлинский и ответственность”. Но слово “ответственность” в новоязе означало лишь одно: идеально точное исполнение указаний. В тоталитарной педагогике быть ответственным означало отвечать официальным требованиям. Каждый шаг в сторону от разрешенного объявлялся безответственным.
В воспитании ответственности первый вопрос: перед кем отвечает человек? Собственно говоря, этим различаются все педагогики мира: отвечает ли человек перед Богом, перед собою, перед своей совестью, перед семьей, перед жизнью, перед своим начальством, перед государством, перед обществом, перед народом, перед нацией, перед человечеством. Или – возможна и такая педагогика – ни перед кем не отвечает. В конечном счете воспитание – это воспроизведение в душе ребенка системы ответственностей.
Для Сухомлинского ответственность – это прежде всего ответственность педагога за своих детей. “Для меня было бы самым большим наказанием, – писал он, – если бы подросток прошел через мою жизнь, не оставив следа ни в памяти, ни в сердце”. Чем труднее воспитывать детей, считал Сухомлинский, “тем больше возрастает ответственность всех, причастных к воспитанию...”
Представление об ответственности в понимании Сухомлинского переворачивается относительно официального взгляда. Источник вопроса, на который отвечает человек, лежит не вне человека, а в нем самом. Источник поведения, которое можно назвать ответственным, находится в душе ребенка – это его собственное стремление стать хорошим.
Но что лежит в основе этого стремления стать хорошим? Ответ Сухомлинского однозначен: самоуважение. “Чтобы стать настоящим человеком, ученик должен прежде всего уважать самого себя, без этого уважения, без любви к красоте в самом себе немыслима человеческая культура...” Сухомлинский писал, что подростки в его школе платили учителям искренностью и трудолюбием, но “эти отношения были бы недостижимой мечтой, если бы весь дух школьной жизни не воспитывал у подростков чувства собственного достоинства”.
Надо сказать, что понятие “собственное достоинство”, столь обычное для демократической педагогики, советской педагогике было практические неизвестно. Говорили о достоинстве советского человека, а слово “уважение” неизменно связывали с требовательностью. Сухомлинский был первым, кто в самые тяжелые для педагогики дни стал говорить о внутреннем достоинстве человека и его воспитании как главной цели, можно даже сказать – самоцели воспитания, или, во всяком случае, непременном условии успешного воспитания.
Я не был лично знаком с Василием Александровичем. Но мы переписывались, где-то есть несколько писем от него. Узнав, что у меня маленькие дети, он посылал им сказки. Видимо, это был действительно необыкновенный человек. Рассказывают, что никому не удавалось поздороваться с ним первым – Василий Александрович всегда опережал.
Я попал в Павлыш спустя несколько месяцев после смерти Василия Александровича; директором тогда был прекрасный учитель Николай Иванович Кодак, не знаю, где он сейчас. В школе, как мне показалось, было покойно. Я расспрашивал учителей о Сухомлинском, они были немногословны, и вот что меня поразило: все, говоря о своем директоре-учителе, называли его очень строгим человеком, очень требовательным.
Вот и поди пойми. Видимо, и строгость бывает разная. А может быть, на строгость надо иметь право.
Сухомлинский оставил много книг, он писал каждый день с раннего утра до уроков; его книги можно было бы назвать педагогической энциклопедией. Когда меня спрашивают, как решить ту или иную школьную проблему, я говорю: “Не знаю, но Сухомлинский это делал так”.
Но в энциклопедиях все объясняется. А Сухомлинский оставляет много загадок, он так же загадочен, как и все воспитание. И пока эти загадки не будут разгаданы (а этого никогда не произойдет), у Сухомлинского будут читатели и почитатели.
Век-то еще будут читать, а там посмотрим.

Симон СОЛОВЕЙЧИК

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru