Сочинение без лица

Что на самом деле происходит во время вступительных экзаменов и кому это нужно...

Почему-то считается, что детский сад, школа и университет – жесткая вертикаль в системе образования и уровень педагогического мастерства нередко измеряется количеством учеников, поступивших в престижные вузы. Не превращает ли это учителя скорее в репетитора, чем в педагога в полном смысле этого слова? Но профессора все равно недовольны, как школа готовит к поступлению в институт, и предпочитают, чтобы абитуриенты заканчивали подготовительные курсы.
И все-таки школа и вуз – партнеры или соперники?
Павел Шмаков и Надежда Иваницкая беседовали об этом с учителями и вузовскими преподавателями. ...Я брожу по длинной аудитории с окнами на юг: через час-полтора шторы перестанут спасать от солнца, температура уже с раннего утра – плюс двадцать восемь. Какие мысли могут родиться в каждой из шестидесяти склоненных голов в такую жару – тайна. Полчаса назад мы все вместе пережили шок – после торжественного вскрытия заветного конверта обнаружилось следующее:
1) “Роль портретных характеристик в поэме Гоголя “Мертвые души”;
2) “Утопия и антиутопия в русской прозе”;
3) “Образ родной природы в русской поэзии ХХ века”;
4) “О песня русская, родная!..”
Понятно, почему шестьдесят пар глаз смотрели на доску с тоскливым изумлением. Первая тема – вроде бы надежный девятнадцатый век, беспроигрышный вариант, классика. Но попробуй написать о гоголевских персонажах, цитируя Гоголя близко к тексту, поскольку сам текст на вступительном письменном экзамене, как известно, использовать нельзя. Второй случай порадовал человек пять, пришедших из школ, где по программе положено изучать Замятина и Платонова. От “образа родной природы” мало кому не стало тошно. Оставалась последняя надежда – свободная тема. А тут – “О песня!.. “
– Можно вопрос? Объясните, пожалуйста, что вы имеете в виду...
Господи, ну как объяснить, что я ничего не имею в виду! Пытаюсь переключить внимание аудитории на “Мертвые души” и “антиутопию” – делаю отчаянные попытки спасти честь заведения. Не получается.
– Скажите, а если я выберу четвертую тему, можно писать про “Мумий Тролля”?
Юноша делает лучшее, что он может позволить себе в этой ситуации, – развлекается. А вот я этого себе позволить не могу. Отвечаю честно, что если бы это зависело от меня, я бы разрешила – и о Лагутенко, и о Земфире, и о чем угодно, но не хочу выступать в роли обманувшего доверие.
– Круг девятый – это серьезно.
Цель достигнута – обратил на себя внимание, блеснул интеллектом: знаем, знаем не только “Мумий Тролля”, но и Данте. Хотя, может быть, сейчас это не столько тщеславие, сколько мольба о помощи: ну посмотрите же, какой я замечательный, а вот срежусь на сочинении, и вы меня лишитесь.
...Проходит час. В аудитории плюс тридцать два. Кислорода не хватает. На улице истошно квакает сигнализация – пока хозяин машины не объявится, будем писать под этот аккомпанемент. “Мумий Тролль” сидит над почти пустой страницей черновика. Вверху – две строчки: “Если уж я выбрал эту тему, то, наверное, потому, что здесь и правда есть о чем поговорить. Хотя нас учили в школе, что все гоголевские помещики – дегенераты, их лица, одежду, привычки забыть невозможно. И только Чичиков – без лица...” Молодец, “Мумий Тролль”! Покрасовался и занялся делом. Незаметно проделываю старую экзаменаторскую хитрость, которой меня научили в первый же день: запоминаю начало. Тогда без труда можно будет отловить сочинение среди шифрованных работ во время проверки.
Еще полчаса. Заглядывает коллега из соседней аудитории, где пишет другой поток. (Само слово жуткое – ни лиц, ни имен.) Так вот, в другом потоке двоих выгнали – обнаружили шпаргалки. (“Понятно, что списывают практически все, но нельзя же так откровенно...”) На всякий случай посматриваю на своих (к третьему часу работы они автоматически становятся своими – “поток” окончательно распадается на лица) – на столах по два листа (черновик и проштампованный бланк) и ручки.
“Мумий Тролль” беспокойно вертится, что-то спрашивает у старательных соседок. Те отмахиваются.
– Извините, а какого цвета был фрак Чичикова на губернаторском балу? Какого-то ягодного...
По глазам видно, что здесь уже не до шуток. Зачем-то ему понадобился этот фрак. Пытаюсь вспомнить, но в голову приходит все что угодно, только не это.
За полчаса до окончания отведенных четырех часов начинают сдавать работы. “Мумий Тролль” встает одним из первых, молча кладет сочинение на наш стол, сверху мгновеннно вырастает еще стопка работ. Ровно в двенадцать пятнадцать за сочинениями приходят секретарь и председатель. Лестничная прохлада кажется раем. “...И очутился во фраке брусничного цвета с искрой” вдруг вспоминается само собой.

Мифы и легенды приемной комиссии

Существуют два главных мифа о приемных экзаменах. Первый – о том, что “все за деньги”. Второй – что поступить можно только по списку или по звонку. Первый миф – самый любимый в народе, причем не дают ему умереть в первую очередь те, кто заслуженно не поступил. “Я действительно ничего не знал”, – честно признать такое способен, может быть, один из тысячи. Остальные девятьсот девяносто девять расскажут об астрономических суммах, которые вымогают члены приемной комиссии прямо в университетских коридорах.
Что касается “списков” и “звонков”, то правда о них поразительно отличается от мифа, хотя радости это не прибавляет. Миф повествует о горькой судьбе талантливых, но “ничейных” детей, места которых заранее заняты бездарными отпрысками влиятельных родителей. Правда состоит в том, что списки существуют и примерно восемьдесят процентов в них – способные и достойные абитуриенты, которым вполне по силам выдержать самую серьезную конкуренцию. Тем не менее звонки начинаются задолго до начала приемных экзаменов, причем звонят и приходят не только нервные мамы и папы, но и школьные учителя, переживающие за своих учеников. В ход идут все приятельские, профессиональные и родственные связи, вспоминаются давным-давно забытые знакомства. Все это выглядит временами смешно, временами жалко, но в конце концов просителям удается разжалобить и убедить самых непреклонных: сложно отказать рыдающей подруге или просительно улыбающемуся сослуживцу – так появляются незаметные листочки в папках с пронумерованными письменными работами и карандашные галочки в ведомостях. Просят даже за золотых медалистов. Не потому, что не уверены в их знаниях. Просто все давно уже знают: вступительные экзамены – это сплошной абсурд. И здесь может случиться все что угодно.
Поборники справедливости могут сказать: что все-таки делать тем, за кого не просил никто? Уверяю, они будут делать то же самое, что и счастливые “дети из списка”.

Правда “золотых сочинений”

Проверять сочинения каждый из нас приходит с “индивидуальным набором экзаменатора”. Это ластик, пара карандашей, несколько гелевых и шариковых ручек с черными и синими стержнями разных оттенков и одна ручка с красным стержнем. До нее руки доходят в самую последнюю очередь. Все подчеркивания, зачеркивания и вставки сначала делаются карандашом. Красным обводится примерно четвертая часть всех пометок. Это касается не только тех, кто в “списке”. Чаще всего завышается оценка и заведомо “непроходных” работ. А если вдруг появляется интересное, самостоятельно написанное сочинение, в котором присутствует хотя бы беглый проблеск мысли, его доводят почти до высшего балла. Четверки вместо троек, пятерки вместо четверок – дело обычное. Двойки редки и всегда равны самим себе. Их ставят абсолютно честно. Правда, там, где их можно ставить. Ничего, кроме четверок и пятерок, не имеет права ставить тот, кому достается папка с карандашным перечнем шифров – это так называемый ректорский список. Здесь кривить душой приходится не из дружеской приязни или сострадания к просящим, а по необходимости: вот этот шифр – газ, этот – электричество, этот – вода, этот – вообще мэрия, и если не будет пятерки, страшно подумать, что со всеми нами будет осенью.
...”Мумий Тролля” в моей папке не оказалось. Спрашиваю у коллег, нет ли у кого-то из них сочинения с таким началом. Выясняется, что нет. Зато обнаружилось семнадцать работ о “Мертвых душах”, начинающихся так: “На мой взгляд, Гоголь отразил в своей поэме не две, а три России”. Во всех семнадцати – “в конце поэмы проявляется прекрасный образ”. Далее следуют минимальные отличия, не позволяющие настырному экзаменатору с полной уверенностью заявить о коллективном плагиате.
Заодно в чьей-то папке находится сочинение, начинающееся с глубокого суждения о том, что “Мертвые души” можно назвать исследованием русской жизни второй четверти прошлого века”. Заглядываю в черновик. Там две зачеркнутые строчки: “Если уж я выбрал эту тему...”
Получается, и “Мумий Тролль” пошел на это. Зачем?
И зачем мы всерьез все это проверяем?!
Многократно руганные авторы “золотых сочинений”, бессовестно подставляющие абитуриентов своими опечатками и ляпами, всегда правы в одном: любой сборник начинается с предисловия, объясняющего, что вступительные экзамены – всего лишь игра по определенным правилам и ничего общего не имеют с проверкой настоящих знаний. И никакая гениальность тут не поможет. Вступительный экзамен нужен не для того, чтобы отыскивать лучших и талантливейших. Его механизмы работают не на поиск, а на отсев, как принято выражаться на заседаниях приемных комиссий.
Соответственно задача абитуриента – сделать так, чтобы не отсеяли. А для этого нужно уяснить тактику игры противника, то есть экзаменующего.
Как ты поступишь, если вот уже полчаса на устном экзамене рассказываешь о своих любимых символистах, читаешь наизусть “Соловьиный сад” и экзаменаторша тебя не останавливает и не задает вопросов, глядя в окно? Можешь ты вообразить, что она тебя элементарно не слушает? Вот сейчас она отвлечется от созерцания пейзажа и спросит: “Так в чем же все-таки состоит своеобразие поэзии Блока?” Ты можешь сделать то, что давно хочется сделать, – встать, хлопнуть дверью и больше никогда сюда не возвращаться. Или все же вспомнишь, что это всего лишь игра, в которой каждая роль расписана, поэтому и унижение, и черствость, и равнодушие здесь понарошку, и глупость тоже невсамделишная, – вспомнишь и забубнишь нечто из “Пособия для поступающих...”: “Своеобразие поэзии Сан Саныча Блока состоит в том, что...” И если с вражеской стороны будут задавать нестандартные вопросы, улыбаться, расспрашивать о твоих любимых книгах, не верь. Лучше прикинься дурачком и цитируй, цитируй “Пособие...”.

Лирическое отступление

Раньше почти во всех солидных вузах лекции по гуманитарным дисциплинам начинались с фразы: “А теперь забудьте все, чему вас учили в школе”. И по отношению к тогдашней массовой школе это было справедливо. Нынешняя школа часто обгоняет вуз, прежде всего по степени свободы и творческим возможностям. Сегодня очень много прекрасных школ и прекрасных учителей и катастрофически мало вузов, достойных их выпускников. На вступительных экзаменах по-прежнему предъявляются требования к школе вчерашней, и при этом никто не замечает, что дешевый снобизм дорого стоит: уровень этих требований постепенно совпадает с уровнем вуза вообще. Это первое.
Второе: невозможно провести абсолютно честный и объективный экзамен. Даже если избавиться от “списков”. По-настоящему оценить, кто на что способен, можно только со временем, а если уж быть до конца честными, то вряд ли это возможно вообще. И вряд ли это в чьей бы то ни было компетенции. Учить и ждать – вот все, что, в сущности, мы можем...

P.S.

В сутолоке возле расписания слышу чье-то почти незнакомое “здрасьте!”. Счастливый “Мумий Тролль”.
– Ну что, выяснили, какого цвета был фрак Чичикова?
– А как же, домой приехал после сочинения и сразу посмотрел...
– А я вспомнила на лестнице, когда уносили ваши работы... Жаль, что вы не написали о том, почему у Чичикова не было лица.
– Я еще напишу. Когда-нибудь.
Сейчас ему хорошо, а вступительные экзамены остались где-то позади как смешное, глупое, но не очень-то приятное приключение, о котором не особенно хочется вспоминать. Я его понимаю, потому что мне тоже не хочется. Потому что они просто-напросто не нужны.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"