Кавказский постампир

Когда с побережий уходит стиль

Эрадостроительный бред доводит имперские столицы до маразма, провинцию превращает в периферию, а мнимые колонии – в меркнущий мираж. Где-то у края сознания еще мерцают архитектурные амбиции, но державная геометрия уже вполне амбивалентна – хотя, как и впредь, архаична.
Взятые с бою прибрежные поселки воинственных аборигенов расползаются курортными зонами и обретают нарочитую цивильность. Виллы отставных сановников с деланной респектабельностью трансформируются в общедоступные санатории. Вальяжная самоуверенность колонизаторов сменяется небрежной снисходительностью укоренившихся в псевдотропическом мареве чиновников. В извилистых улочках приморских городов цивилизаторская миссия утрачивает не только пафос, но и смысл; остаются поносные слова да поноски для дрессированных собак. Белый человек все охотнее дает поносить свое бремя туземным архитекторам, а символы имперской мощи – проказливым ассенизаторам.
От показной величавости оштукатуренных колонн клонит в сон. Гранаты, как назло, рвутся за миг до пробужденья, а граненые стаканы бьются и вовсе невпопад. Склонный к падучей электрик забыл вырубить гимн, но победительная державность гипсовых статуй и горячечная белизна облупившихся пилястров оттеняют ветхое разноцветье лоскутных флагов. Языческие боги сгинули. Реликтовая память о самодельных имперских идолах теряется в рутинных ритуалах. Ложные фасады, непреложные законы, лажовая феерия за пыльным окном...
Интерференция обезумевших, но непобежденных волн если и порождает какую-нибудь Афродиту, то уж совсем декоративную – только гребни в волосах, да пена вокруг бедер, да запах бренди, изготовленного понтийскими греками в укор местным горцам и всем тем, что спустились к морю без определенной цели, но с беспредельными намерениями.
Что бы нам тут ни намерили, бестолковые километры пьяных улиц все равно скатываются к бульвару. Вдоль аллеи – вазоны, ближе к морю – бидоны с кукурузным самогоном и заскорузлые самцы. Cкучающие проститутки настойчиво демонстрируют туфли на платформах, вышедших из моды еще в те времена, когда нынешние приматроненные тетки вовсю любезничали с лысеющими потенциальными женихами.
Архитектурная импотенция заразительна – и дети тех женихов, состоятельных, состоявшихся, застоявшихся, пригвожденных к стойкам по южным трактам, загулявших где-то близ перипатетической Стои, настойчиво-патетических, стоялых, – дети эти, так и не повзрослевшие, уныло пародируют своих отцов, отстроивших по пригоркам сине-зеленые хибары. А заодно и дедов, что лихо отплясывали чечетку в фольклорных ансамблях под ленивые хлопки обронзовевших коммунистических бонз, на зависть загорелым холуям-охранникам.
Вдовы спившихся милиционеров пристойно морщатся, запивая теплую водку фальсифицированной минералкой. Минералы украшают местный музей, распугивая менее стойкие экспонаты (токсичные на вид устрицы, сомнительные шедевры таксидермического искусства, чудеса искусства ксерокопировального – так и не пожелтевшие под южным солнцем обрывки большевистских газет). Бледная Афродита упрямо косит под Минерву, нервно комкая пляжную панаму, и – демонстративно лузгает семечки.
Местные греки коварно запрятали чучело своей престарелой богини в запасники краеведческого музея. Бывшие подпаски опасливо демонстрируют проезжим лохам экслибрисы красных конников – тех, что так и не сумели запрячь в имперскую тачанку троянских кобылиц. Самозваные экскурсоводы рассказывают небылицы о знаменитых земляках, а отреставрированные знамена с треском рвутся при первом же намеке на ветер с гор. Поблекшие цветы по привычке имитируют южное буйство красок, жирные маслянистые мазки неопрятно ложатся на покореженные причалы и щербатые волнорезы, но пропахший мазутом бурьян все еще позволяет надеяться на грядущее возрождение нефтеналивного флота.
Местное вино продается в розлив – довольно навязчиво и не без привкуса дрожжей. Навьи ужимки рыночных торговок напоминают о вязком Одиссеевом хитроумии, а дрожащие по воде блики – о затаившихся поблизости духах гор, которые спровадили восвояси античных морских божеств. Застарелые привязанности размокают в сточных канавах, упорно сопровождающих всякого праздношатающегося вдоль скользких наваждений. Так назойливый запах парижского праздника преследовал Хемингуэя, пока тот, зажав ноздри, не сторговал на туапсинском базаре тухлую рыбу у похмельного старика в цветастом карачаевском сомбреро.
К полудню выцветают краски, которыми море пытается замаскировать свое чересчур однозначное имя. Монструозные тетки от безнадежности жрут мороженое, перелистывают замызганные страницы библиотечной книжки “Оружие взаймы”, а затем игриво одергивают безразмерные топы купленных со скидкой купальников. Несостоявшиеся утопленники фыркают, вылезая из подсоленного бензина на кирпично-бетонные пляжи. Облезлые телеса ритмично чередуются с объеденными початками спелой кукурузы, на которых вполне различимы следы подгнивших зубов. Традиционная курортная пошлость органично соседствует с убожеством пляжной коммерции и с монументальным уродством провинциальных претензий.
Должно быть, самых примечательных уродцев успели отправить в кунсткамеру – в бывшую столицу небывалой империи, а бывалые старожилы послушно следуют императивному призыву – гордиться своим городом и безответно любить его. Впрочем, одного урода сохранили, и белесый Ленин, упрятав срам в бетонных штанинах, все еще надменно тычет пальцем в улицу посрамленного Карла Маркса. Так что гордиться есть чем – было бы кому.
Коммуняцкие приколы и стоящие на приколе сухогрузы – это ведь тоже архитектура, которая неуемно пытается стать музыкой в камне, в гипсе, в ржавом железе – и в пыльных динамиках, этимологически восходящих к названию любимой команды всех стражей порядка, а семантически нисходящих от Александра Розенбаума к Розе Люксембург, от Филиппа Киркорова – к подсолнечной лузге на тротуарах и замызганному кафе “Алые паруса”. Капитан Грей так и не отстирал свой романтический камзол порошком “Асоль”, зато парусиновые штаны и русые волосы мимоезжих черкесов плавно переливаются в золочено-глазурированные газыри закоренелых в псевдоимперской попсе адыгов.
Ближе к югу этническое своеобразие внезапно переходит в практическое самоопределение наций, политизированное идолопоклонство – в эклектичное двоеверие, а взаимовыгодный, на доверии основанный самообман, – в мелкое горское воровство и неуемное гостеприимство. Нужно только перейти речку, отделяющую постимперский фарс от реалистически явленных, фантастически освоенных – но отнюдь не метафорических – развалин державы.
Минуешь Псоу – и ничто не напоминает о Туапсе, ничто не сочетается с вымученной претенциозностью Сочи, ничто не продлевает адлерскую суету. За пограничным постом начинается иная жизнь: опустевшие постаменты, радушные милиционеры, душные субтропики, потрепанные тропы, вздыбленный асфальт, надыбанные в соседней державе сломанные зажигалки, подрастающие выжиги, поросшие травой городские улицы – изобилие пространства и выпадение из времени. Целые стекла становятся архитектурным излишеством, а обгорелые дома вытесняют загорающих обывателей.
Абхазия – тоже постимперская территория, но вместо ссадин и вопросительных знаков, оставшихся на Русском Кавказе, – восклицательные вертикали, упертые в свежие раны. Вместо боязливого недоумения – бесстрашие, порожденное недоразумением. Вместо кое-как организованного правопорядка – беззаконный, но органичный, почти первозданный (или недосозданный) хаос, в котором гулко отдается гортанное слово Апсны. Не пародия на цивилизацию, а ее значимое отсутствие. Не иллюзия близости к послеимперской столице, а принципиальная отделенность – и отдаленность – от любых центров. Не ностальгия по империи, а неутоленная страсть по настоящей власти. И над осколками советского ампира – новоафонский храм, переживший несколько царств.
...Империя умирает в своей архитектуре, тонет в своих подводных лодках, выгорает в своих телебашнях. Экран телевизора гаснет. Одинокий прожектор на крыше опустевшей гостиницы в Гагре освещает только море. Сквозь живописные развалины помпезных зданий прорастает то, что когда-нибудь, Бог даст, обретет свой стиль и станет архитектурой.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"