Новая русская утопия

Попытка синтеза фантазии и здравого смысла

Мы все знаем, как не надо управлять Россией, но давно утратили четкое представление о стране, в которой нам хотелось бы жить. Поэтому любые программы, предлагаемые маститыми политиками, равно как и любые действия властей, нас раздражают. Но, может быть, каждому из нас сегодня стоит сформулировать, проговорить и обдумать свои собственные надежды и ожидания? Наверняка они вызовут споры, наверняка это будет утопия – и все-таки: что мы сами можем предложить власти? Сегодня перед вами один из множества возможных ответов на этот вопрос, но если вы с ним не согласны – не говорите привычное «нет». Попробуйте предложить свой ответ.

Почему утопия? – могут спросить сограждане, уставшие от утопического мышления во всех его формах. Действительно, о чем-то таком недостижимом наши соотечественники мечтали всегда. И Герцен, и Чернышевский, и Федоров. Наконец, Владимир Ульянов сделал откровения Мора – Кампанеллы – Фурье – Оуэна – Маркса элементом государственной идеологии. Утопия подобного рода привела нас к краху. Пока мы гадали, где и как будет жить следующее поколение советских людей, наши оппоненты совершили качественный прорыв к новым технологиям и повседневному комфорту. Конец ХХ века обозначил крах утопий в традиционном смысле. Людям на земле надоело мечтать, тем более жертвовать во имя этих мечтаний жизнью. В Западной Европе и в США они обрели потребительский рай, из других местностей с завистью взирают на сытую жизнь европейцев и американцев. Никто больше не забрасывает якорь в будущее, чтобы вытянуть из болота настоящее. Мало того, к двадцать первому столетию история приобрела невиданную доселе инерцию. Законы, принципы, предрассудки – все то, что числится среди первостепенных завоеваний современной цивилизации, становится балластом для исторического движения. И мы не видим реальных путей, способных освободить от этого наследия.
Но предположим, предложена некая оптимальная модель жизни в России. И, чтобы ее осуществить, нужно вернуться немного назад, пересмотреть выводы и результаты развития пятидесятилетней или столетней давности. Как это сделать – чрезвычайно сложный вопрос хотя бы потому, что его решение находится за пределами действующей Конституции, требований Европейского Сообщества и соображений политкорректности. Поэтому то, что изложено далее, именно утопия, однако возвращающая из фантастического мира принципов и убеждений к здравому смыслу и житейской практике...

Мировоззренческое обоснование этой утопии строится на нескольких банальностях, опровергнутых и парадоксальным образом все же блестяще подтвержденных нашим развитием в ХХ веке. Русский народ ориентирован на экзистенциальный прорыв, он – народ-богоносец, вне зависимости от того, строим ли мы храмы или взрываем их. Николай Бердяев был прав, когда писал о некоторой женственности психологии жителей наших равнин, но время и пространство покоряли они как самые агрессивные мужчины. Пассивность и способность к сверхусилию, мужественно-женская природа русских делает чрезвычайно сложной их механистическую управляемость. Сталин говорил, что незаменимых людей у нас нет, но в России люди как раз всегда незаменимы, уникальны на своем месте и в свое время. Это создавало трудности для социалистического общества, но не менее вредит и потребительской цивилизации постиндустриальной эпохи. Протестанты с их почтением к норме куда лучше подходят под «требования современности».
Остряки были правы, когда утверждали, что для опытов Ульянова идеально годилась Швейцария. Там он бы построил коммунизм, а у нас только слезы на ветру замерзают. К тому же советский опыт сделал социальную среду чрезвычайно разряженной: привычные связи надорваны, бытовая культура различных групп изменилась до неузнаваемости, склонности и предпочтения миллионов людей сформировались в форс-мажорных обстоятельствах постоянного ожидания и страха. За последние десятилетия ужас и надежда себя исчерпали, пустоту заполнили эгоизм и зависть. Генофонд нации действительно был практически разрушен (революции, войны, эмиграция). Вероятно, для его восстановления требуются дисциплина, планомерная демографическая и образовательная политика, общее направленное усилие. Когда Иван Ильин в 40–50-х годах говорил, что по освобождении России возникнет нужда в некотором авторитаризме, концентрации, централизации, он словно бы предчувствовал опыт антикоммунистической полифонии последних лет. И не зря лидер КПРФ Г.Зюганов цитирует его теперь не реже, чем Ленина.

Уже самим своим географическим положением Россия обречена быть неким Востоко-Западом. Место это не слишком оригинально. На роль цивилизационного «моста» претендуют почти все страны СНГ, а также Турция, Индия, даже Япония с Сингапуром. Однако нынешнее самоопределение России имеет существенное отношение к самому серьезному вопросу современности – к проблеме глобализации. Объединение мира, в сущности, неизбежное, вплотную ставит вопрос о центре силы. На роль четвертого Рима давно претендуют США, но в случае оправдания этих притязаний весь остальной мир окажется провинцией. Найти альтернативу Америке – вопрос самореализации всех наций, остающихся за пределами pax americana. «Будут ли в Москве, Дели, Пекине, Варшаве или Софии жить и работать талантливые ученые, литераторы или художники или все они окажутся на берегах Гудзона и Потомака?» – вопрос, заданный профессором Гавриилом Поповым на страницах «Независимой газеты», отнюдь не риторический. Россия – одна из немногих стран, у которой есть что противопоставить американскому вызову по существу. У нас есть шанс устроить жизнь на совершенно других основаниях.

Классический европейский капитализм и наследующее ему постиндустриальное общество требуют обезличенных связей. Люди общаются друг с другом только как исполнители тех или иных ролей. Главная проблема такого мира – отчуждение, о котором писал еще К.Маркс. С другой стороны, азиатский вариант индустриализации, укоренившийся в Японии, Сингапуре и некоторых других странах Юго-Восточной Азии, покоится на неограниченном патернализме. Человек выбирает роль, и вместе с ролью он выбирает патрона. Внутри общества существует несколько иерархий, организованных вполне феодально: начальник – сюзерен, подчиненный – вассал. От этого страдает личная свобода. Выпавший из структуры становится изгоем.
В России всегда был распространен третий подход – артельный, когда группа единомышленников работает, не разбирая вопроса о власти. Но этот вариант не ограничивается артельными взаимоотношениями, в нем есть тенденция синтеза первого и второго из рассмотренных подходов. Именно синтеза, позволяющего каждому осуществить выбор между опекой и свободой и переиграть его столько раз, сколько будут меняться обстоятельства его жизни. Однако, чтобы это стало возможным в реальной жизни, необходимо осуществить и осмыслить отказ от догоняющей модернизации. Как бы ни было успешно развитие по западному образцу, оно бесперспективно, ибо неизбежно провинциализирует всех, живущих за границами исторического Запада. У нашего варианта развития есть свои приобретения и свои потери, но, как говорил римский философ Арнобий, «из двух неочевидностей ту, которая дает нам надежду, всегда следует предпочитать той, которая не дает нам ее».

Необходимость сильного и централизованного государства в России доказана еще Екатериной Великой. От века на Москве все перемены инициировались властью. Сама Екатерина, пытавшаяся обосновать в своем «Наказе» гражданские права и представительские учреждения, натолкнулась на полное непонимание ею же созванных депутатов. «Ну что ты, матушка, с русскими так нельзя», – говаривал ей граф Потемкин, отлично образованный и государственно мыслящий человек. В чем-то он оказался прав (1905 – 1917-й и 90-е годы говорят в его пользу).
Огромные территории, неоднородная плотность населения, своеобразная культура подчинения (от подлого раболепства до разрушительной вольности) не способствовали укоренению представительской демократии, которая спорна по существу (вспомним дискуссии в США на заре независимости), а также нуждается в известной честности, предсказуемости и самоограничении. У нас «представители» всегда полагали себя самостоятельными политиками и, теряя последние крохи ответственности, занимались безудержным самоутверждением. Это стало возможным потому, что классическое представительство безлично. Не перед кем глаза прятать.
Чтобы обойти эти трудности, нужно выработать иные основания политического строя. Российская власть призвана быть уверенной, открытой и предсказуемой, а российская демократия должна основываться на принципах свободы, стабильности и солидарности. Для этой цели необходимо связать идеи гражданских прав и гражданской ответственности, внедрить всюду, где возможно, органичные формы прямой демократии и корпоративного строя. Люди должны узнавать друг друга и учиться отвечать за свой выбор.

Но как этого достичь? Мы настолько сроднились с образом сильной личности наверху, что способны жить только в президентской республике (если вообще в республике). А следовательно, в отношении верховной власти можно представить себе такой вариант. Президент должен иметь максимум полномочий: избираться на семь лет всеобщим, равным и тайным голосованием, обладать высшей исполнительной и судебной властью, иметь право прямой законодательной инициативы и право вето на любой закон и подзаконный акт. Уравновесить подобные крайне расширенные полномочия можно, только связав напрямую первое должностное лицо страны с каждым ее гражданином. Здесь полезно будет воспользоваться конфуцианской максимой: «император божественен, но в том случае, когда он не выполняет своих обязанностей, любой человек имеет право его свергнуть». Начало процедуры отрешения президента от должности должно быть предельно упрощено. Всякий гражданин, готовый оплатить судебные издержки, обязан получить не только теоретическую, но и практическую возможность ее инициировать и должен быть защищен на время процесса от любых преследований.
Сильной президентской власти соответствует прозрачная и упрощенная структура правительства: минимум министерств, ясные зоны ответственности, мобильность и максимально возможная удаленность от публичной политики.

Ввиду отсутствия в России традиций парламентаризма, особые трудности представляет адекватная организация представительства. Здесь реальны промежуточные решения, опирающиеся на многообразный опыт реформ ХIХ века. Можно предложить небольшой двухпалатный парламент, отражающий географическую и идейную стратификацию страны (палаты по 50 человек, верхняя – представители земель, нижняя – представители партий), избирающийся на четыре года всеобщим, тайным и равным голосованием. Парламент принимает законы, однако его право законодательной инициативы ограничено (необходимо 2/3 голосов в каждой палате), а для конституционных актов – исключено (Конституция и все изменения к ней принимаются на референдуме). В дополнение к парламенту предлагаются специальные органы власти, которые можно было бы назвать «сессии сведущих людей» (время заседаний такой сессии диктуется практическими нуждами, но не должно превышать четырех лет). Эту идею пропагандировал министр внутренних дел Российской империи граф Игнатьев еще в начале царствования Александра Третьего. Для решения конкретных вопросов, связанных с различными отраслями государственного управления, избираются профессионалы, причем исключительно в своем профессиональном кругу (в начале ХХ века на схожих основаниях было созвано совещание по нуждам сельскохозяйственной промышленности). Подобные сессии призваны заменить нынешние комитеты Государственной Думы, однако в лучшую сторону будут отличаться профессионализмом и неполитизированностью. Именно к ним должно перейти право законодательной инициативы. Законы, подготовленные на подобных сессиях, следует передавать на рассмотрение парламента.
Выборы и работа на «сессиях сведущих людей» призваны воспитать в обществе начала корпоративности, о которых еще сто лет назад радел один из крупнейших наших политических мыслителей, сперва народник, а потом монархист Лев Тихомиров. В России, где существуют трудности с национальной самоидентификацией, корпоративность способна вытеснить идею землячества, укореняющую человека в рамках своего региона или малой народности, объединить в вертикальные группы по профессии и тем самым скрепить единство страны и государства.

Нормальный административный строй России возможен только при юридическом и фактическом равенстве всех субъектов Федерации. Национальные полугосударства ленинско-сталинского разлива должны быть вытеснены национально-культурными автономиями, осуществляющими среди соотечественников языковую, культурную и образовательную политику по всей территории страны. Национально-культурные автономии могут возглавляться соответствующими «сессиями сведущих людей» – наиболее уважаемых представителей того или иного народа. Так мы сумеем сохранить родовые, клановые, тейповые и т.п. структуры, не нарушая единообразия в управлении.

Власть в субъектах Федерации необходимо строить по образцу центральной. Губернатор избирается на семь лет, но может быть в любой момент смещен президентом без комментариев и специальных обоснований (в таком случае назначается наместник или спецпредставитель президента – название, в сущности, роли не играет). Однако и здесь существует своеобразный противовес: если президент гонит вон четверть всех губернаторов, автоматически следуют новые президентские выборы – такой лидер не в состоянии сработаться с региональными элитами.
Представительские учреждения в провинции – местные «сессии сведущих людей», которые из своей среды выбирают областные собрания. Разделение полномочий между губернатором и областным собранием может быть оформлено по образцу законодательства о земствах Российской империи. В том случае, если «сведущие люди» недовольны губернатором, они апеллируют к президенту.

В обществе, где отсутствуют традиции либерализма, свободы самоорганизации должно быть больше всего там, где возможна «прямая демократия». Формы местного самоуправления призваны максимально соответствовать ситуации, условиям и традициям. Они могут быть сколь угодно многообразны. Местные органы власти абсолютно свободны в деле самообеспечения. К их компетенции относятся все те сферы, за которые они готовы принять ответственность. Однако автоматически эти области хозяйственной и общественной жизни выходят из-под опеки вышестоящих властей. К примеру, если муниципалитеты желают контролировать школу или больницу на своей территории, то они платят учителям и врачам из своих средств. Зато никакого вмешательства вышестоящих начальников.

Экономическая политика должна основываться на признании необходимости ограниченной автаркии – в той мере, в какой она возможна в современном a priori взаимосвязанном мире. Жизненно важными продуктами Россия призвана обеспечивать себя сама. Это не означает закрытости, это означает физическую возможность закрыться, коли будет такая необходимость. Государство гарантирует производство достаточного, индивидуальная инициатива дает избыточное. Государство осуществляет контроль за внешней торговлей и не чурается введения необходимых госмонополий. Одновременно разрабатывается жесткое антимонопольное законодательство, регулирующее сферу частного бизнеса.

В сфере социальной политики необходима поддержка слабых (через государственные рабочие места, систему социальных гарантий и т.п.) и свобода инициативы для сильных. Ввиду очевидных авторитарных тенденций важнейшее место должен занять также диалог между властью и наиболее активными общественными группами. Чтобы подобное общение не зашло в тупик, как это уже не раз бывало в российской истории, следует найти совершенно новый подход к лояльным кругам и оппозиции. Власти имеет смысл поощрять системные элементы (конформистов, людей, делающих карьеру, лидеров, настроенных на успех) и вместе с ними принципиальных противников любой системы (склонных к экзистенциальному бунту и обнажающих наиболее болезненные язвы механизма подавления как такового). При этом следует мягко, но решительно отсекать тех, кто будет навязывать альтернативные, особенно заимствованные, структуры вместо господствующих, укоренившихся на местной почве (т.е. полезно маргинализировать диссидентов всех мастей и разновидностей, терпимо относясь к «революционерам», пытающимся разрушить равнинное течение жизни, в том случае, разумеется, если их деятельность не противоречит уголовному законодательству).

90-е годы показали, что Россия, увы, не выживет без идеологии. Основная задача, встающая перед страной, – преодолеть многочисленные разрывы и расколы ХХ века. В этом деле неоценимо влияние религии. Но влияние не столько мировоззренческое или нравственное (в большинстве своем духовенство слишком консервативно и не способно адекватно ответить на вызов времени), сколько эстетическое. Красивый и подкрепленный опытом столетий православный обряд должен стать важнейшим элементом официальной жизни. Как и в других областях, государство контролирует здесь необходимое и достаточное. Личная жизнь, национально-культурные традиции, философское и богословское образование в частных учебных заведениях, индивидуальные духовные поиски лежат совершенно в иной плоскости.
Аналогично должны распределяться роли политики властей и частной инициативы в области науки, культуры и искусства. Государство поощряет фундаментальные и практические исследования, пропаганду классического наследия. Все остальное – свободный выбор граждан. Новым текстам и оригинальным опытам нельзя создавать тепличные условия. Никаких «инженеров человеческих душ», но и никакой цензуры за пределами политики.
Особо следует остановиться на сфере прав человека, так как именно при помощи современной либеральной идеологии был подорван советский режим. Сюжеты последнего десятилетия свидетельствуют, что эти права становятся пустым звуком, если не подкреплены гарантиями сильного государства (сколько европейцы и американцы боролись за свободный выезд из СССР и с каким остервенением они препятствуют свободному выезду из России!). Наша задача – обеспечить реальное равновесие социальных и политических прав. Право на образование, труд и здравоохранение не менее значительно, чем право на свободу слова, перемещений или печати.

…Ну да ладно, должен быть и предел фантазиям. А то можно расчувствоваться и решить, что ты уже живешь в подобной надежно устроенной стране. И опять не платить за билет в электричке.
Так или иначе, на протяжении столетий утопическое мышление помогало людям сориентироваться в настоящем. Понадеемся, что новая русская утопия не станет исключением.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"