Он мешает мне жить

Он не понимает: почему стариков не отстреливают за ненадобностью, почему бы Америке нас не захватить,
зачем стирать носки, с чего бы не давать малышам по шее, отчего кота лучше гладить, чем шпынять.
Когда он смотрит новости из Чечни, время от времени у него набухают жилы, и он орет с дикой злобой:
– Мочи горбоносых!!! Мочи федералов!!!
После чего довольно смеется. То есть это юмор.
Согласно общественному мнению я виноват.
И я, в общем, готов искупить – но что?!

– Ну как ваш старший?
– Жив.
– Это слава Богу. А как учеба?
– Не спрашивайте.
– Но в школу он хотя бы ходит?
– Иногда.
– Что значит – иногда? От чего это зависит?
– Если встанет, то идет.
– Что значит – если встанет? Ладно, ладно. А вы не пробовали будить?
– Я пробую каждое утро.
– Надо, чтобы вставал. Вы его активно будите или формально?
– Активно.
– У него проблемы... А куда он собирается поступать?
– Я думаю, в армию.
– В армии плохо.
– Я знаю.
– О чем же вы думаете?
– Ни о чем.
И мой собеседник уходит, глядя на меня со смешанным выражением лица. Впрочем, это мягко сказано. Если сказать точно, там очень много всего намешано: от осуждения до восхищения. Клянусь, и восхищение есть, хотя я его не заслуживаю. Наверное, я заслуживаю осуждения. Наверное, я виноват. Надо понять, в чем именно, исправиться и покаяться.

Меня легко осудить. Меня трудно утешить.
В порядке утешения мне обычно говорят, что подростки все такие. Это утешает меня, но ненадолго. Представьте себе мужика, у которого сгорел амбар, он поднял голову и видит: не у него одного! вся деревня горит! вся губерния горит! Оно, может, и веселее на первый взгляд, но расхлебывать дольше и гаже.
Допустим, я смешон. Человек средних лет, седоватый, лысоватый, с брюшком смешон уже сам по себе как стихийное явление. Когда же он подбоченивается, приосанивается и заводит народную песню “мы в ваши годы были совсем другие”, он становится смешон настолько, что возникает впечатление: да он специально, чтобы нас повеселить. Ну да, вы ходили строем и вступали в этот... в комсомол. Кто у вас тогда был? Сталин? Ах да, Брежнев. Извини, извини, ты же знаешь, у меня по истории “три”. Ты, наверное, мечтал построить коммунизм? Ну так и строй.
Вероятно, я строю коммунизм. Это ведь не сарай, и его строительство не сводится к приколачиванию досок или подноске кирпичей. Я что-то пишу, даю уроки, читаю лекции, хожу на рынки и в магазины, мою посуду, выношу мусор. Так как примерно это я делал и в начале 80-х, стало быть, я продолжаю строить коммунизм. Я совок. Я человек толпы. Я лузер. Я второстепенный персонаж Достоевского, хотя и не пью. Но ты-то, переходя от Достоевского к Ильфу и Петрову, ты-то кто такой?

Вот как он оканчивает школу: он ходит туда так редко и с выражением такой сонной брезгливости на лице, что они постепенно понижают планку. Месяц назад его долги были сравнимы с долгами нашей Родины. Полмесяца назад их скостили до горсти формул, которые ему подскажут, откуда списать.
– Ты думаешь оканчивать школу?
– Если получится.
– Само не получится.
– Посмотрим.
Пять дней назад программа реабилитации свелась к минимуму: пусть придет.
– Паша, почему ты вчера в школе не был?
– Как-то не всталось.
Это не преднамеренное хамство, а вполне органичное: вы спросили, я ответил. А что?

– Вашему мальчику светит справка вместо аттестата. Что делать?
– Как что делать? Давайте справку вместо аттестата.
– Вы не понимаете. Это просто справка, что он прослушал 11 классов.
– А он их прослушал?
– Вы опять шутите. Надо что-то решать. Такой хороший мальчик.
– Я не шучу. Но мне обидно за вас. Он держит вас за дураков: вам нужен его аттестат, вы его и смастерите.
– Нет. Это не так. У школы есть свое достоинство.
– Так покажите его.
Школа показывает достоинство: оказывается, для допуска к выпускным экзаменам достаточно посетить пять последних учебных дней и с кислой рожей их отсидеть за партой. Выходит, он прав, а мы не правы.

Его нравственный кодекс сводится к двум девизам: я не понимаю и мне плевать. Собственно, они взаимозаменяемы.
Он не понимает: почему стариков не отстреливают за ненадобностью, почему бы Америке нас не захватить, зачем стирать носки, с чего бы не давать малышам по шее, отчего кота лучше гладить, чем шпынять. Когда он смотрит новости из Чечни, время от времени у него набухают жилы, и он орет с дикой злобой:
– Мочи горбоносых!!! Мочи федералов!!!
После чего довольно смеется. То есть это юмор.
– Вы что, шуток не понимаете?! Я просто вам на нервах играю.
Спасибо, объяснил. Всерьез его занимает только одно: когда ему запрещают смотреть хоккей или футбол, который он наметил себе посмотреть.
– Я наметил посмотреть и посмотрю, чего бы мне это ни стоило.
– Нет.
– Я ждал этого матча три дня.
– Ты бы лучше учился эти три дня. Или хотя бы пол подметал.
– Мне наплевать на то, что вы говорите. Я все равно посмотрю.
– Не посмотришь.
– Мне наплевать на то, что я с вами поссорюсь.
– На здоровье.
Тут следует горячая молитва или горячая ругань, равно отвратительные по ничтожеству повода.

Эгоистом его назвать трудно, разве только условно, потому что о себе он думает и заботится мало. Он, можно сказать, аскет. Эгоист по принципу исключения, поскольку о других не заботится вообще.
Призрак армии его не сильно пугает. Этого страха не хватит на то, чтобы посидеть пару дней за книгами и осилить вступительные экзамены в самый захудалый вуз. Этого страха хватит на то, чтобы в последний момент подписать что угодно, заделаться стукачом, уголовником. Потому что он не понимает и ему наплевать. А еще потому, что подписать – не воду таскать.
Я смотрю на него и тоже не понимаю, как два года подряд напряженно думал о путях спасения этого тела от армии.
Если сделать за него девять десятых работы, он не сделает оставшуюся одну десятую. Согласно общественному мнению я виноват.

Я ВИНОВАТ в том, что женился двенадцать с лишним лет назад на его матери, не осознавая... всей меры ответственности... что наплодил собственных детей... что не сообщил ему своей системы духовных ценностей (хотя, Бог свидетель, никаких секретов тут нет)... может быть, мальчику дискомфортно... может быть, это скрытая депрессия, психопатия... как жалко беднягу – даже посуду не моет? спит? – ай-яй-яй...
– Когда ты начнешь обслуживать себя?
– Когда вы перестанете, куда я денусь...
Под перестанете имеется в виду не волевое решение (это проверено), а наша с женой физическая гибель или другая уважительная причина (инсульт, паралич). Такая перспектива немного обидна.

Я чувствую, как у меня начинает плыть мозг. Видимость мира отделяется от сущностного наполнения. Раз у меня еще хватает сил, пробегав по городу день, вечером мыть посуду, а он лежит бревном, значит, я сосу его энергию, я мешаю ему жить. Впрочем, играть в футбол по шесть часов у него сил хватает.
– Лучше бы ты в детстве утопилась, – говорит он своей матери и моей жене. – Чтобы я так не мучился.
Мучения сводятся к тому, чтобы в элементарном алгебраическом уравнении аккуратно перенести слагаемые из части в часть и учесть подобные члены.
– Я утопилась? И не было бы Толи и Тани? Только из-за этого уравнения?
– Да.

Иногда злость пробивает какие-то сосудики в моей голове, и я начинаю чувствовать себя подозрительно хорошо и уверенно. А насчет того, кто виноват... Так никто не виноват. Вор должен сидеть в тюрьме. Тунеядец должен постепенно сползти на социальное и/или нравственное дно. Такова жизнь.
Но минуты ясности приходят и уходят, и снова – белеющий в темноте потолок и тяжкие мысли: что же я не так сделал? где ошибся? И я, в общем, готов искупить – но что?!

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"