Трудный разговор с судьбой

На днях Радио России познакомило слушателей с тремя первыми частями многосерийного радиофильма “Пушкин” Марлена Хуциева

Сегодня модно придумывать парадоксальные жанровые обозначения, которые должны придать произведению некую дополнительную или (что бывает чаще) единственную значимость. К работе Хуциева такое придумывание не относится. Как бы странно ни звучало соединение слов, означающих искусства, фундаментально несовместимые, обращенные одно прежде всего к нашему зрению, другое – к слуху, но режиссер снял именно радиофильм.

Не стремление к эффектным жанровым играм, а желание как можно явственнее, полнее осуществить средствами противоположными и чужими свою главную мечту о фильме про Пушкина ощущается за каждым мгновением этого неторопливого, будто увиденного глазами современников, постепенного проявления-прорастания гения в сознании его ближнего и дальнего окружения, в обществе, культуре, истории. Это рассказ (насколько можно судить по самым первым отрывкам из большого и, судя по всему, серьезного, сложного произведения) о том, как великий дар, подаренный Богом или природой, вочеловечивается, как он осознается и утверждается в мире. Как неотвратимо меняются с его приходом искусство и общество, как обыкновенная земная судьба поэта непрерывно ведет трудный (опасный!) диалог с судьбой внутренней, с высшим предназначением.
Как художник, привыкший иметь дело со “зрительным рядом”, Хуциев не только понимает, слышит происходящее с его героем, но видит все в мельчайших подробностях, фактурах и цвете, в визуальных контрастах и рифмах. Стремясь передать свое видение, пробиваясь к нему сквозь слепоту радиопленки, он невольно (и одновременно осознанно) меняет привычное соотношение звука и изображения, не иллюстрирует, а как бы живописует словами, используя не просто привычные в радиоспектаклях звуковые сигналы (сад – поют птицы и шелестит листва, кто-то вошел – скрипнула дверь и т.д.), а скорее полагаясь на текст с пронзительно зримыми, точно акцентированными нюансами, на способность актера (от автора читает Г.Тараторкин) передать не только движение ситуации, развитие мысли, но и смену картин, жизнь видимого мира, игру его обликов.
Удивительно, временами совсем забываешь, что только слушаешь. Со странной ясностью миража возникают видения происходящего. Офицерская пирушка. Царь, смотрящий на туман сквозь дворцовое окно. Кофейник в комнате гадалки. Сенатская площадь. Петр, властно вздыбивший могучего коня. Бредущие в призрачном свете петербургского дня-ночи совсем еще молодые люди, среди которых Пушкин. Его еще не обременяет сила дара. Ничем ему не грозит. От поэтического гения – только счастье, восторженность друзей, смелость и легкость, радость признанности, детская безответственность. Этот неповзрослевший Пушкин (как его будущий герой) – “гуляка праздный”, острослов, фрондер. Умно, точно Хуциев рисует нам и эту жизненную беззаботность поэта, наслаждение всеми впечатлениями бытия, их новизной, и круг почитателей, уже распавшийся, уже разное увидевший в Пушкине. Друзья-собутыльники – такого же кутилу, как они сами, стихийного, от молодости, вольнодумца, умеющего выразить все, что им близко, в превосходных стишках. Но есть и другие, уже угадывающие иное, с высот своего опыта понимающие, как непроста будет судьба этого яркого, вроде бы легкомысленного юнца; какого масштаба дар достался ему, каких жертв, трудов, страданий он вскоре потребует. На этом обозначившемся контрасте, на двойственности пушкинского бытия еще не в нем самом, но уже в сознании общества, в начале пути, где совсем скоро явится ему “шестикрылый серафим” и прозвучит властное: “Восстань, Пророк, и виждь и внемли”, – на этом радиофильм до времени прервался...
Хуциев не спешит сделать из героя того, кем он станет. Ему важно увидеть, как все начинается, он наслаждается зрелищем в чужой молодости, которая была два века назад (!). Он как будто в нее погружен, он сам среди этих резвящихся юнцов, не ведающих еще своих судеб. Ни виселиц, ни сибирских ссылок, ни трагических расставаний, “Иных уж нет, а те далече” – это еще не сейчас. И вдруг понимаешь: рассказывая о времени Пушкина, захватывая его так широко – от армии и дворца, от исторической победы в Отечественной войне до пьянок под гитару, от пустого бретерства до зреющего мятежа, – он рассказывает о чем-то гораздо более близком. Время пушкинской юности срифмовалось, откликнулось для него в недавние шестидесятые годы – годы молодости самого Хуциева. Гитара, новые, дерзко свободные поэты, пьяный угар и политические вольности, ощущение ослабления гнета, иллюзия свободы, ее “сладость”, и близость недавней победоносной войны, и надвигающееся новое “похолодание”, быстро последовавшее за пробудившей столько творческих жизней “оттепелью”... И разлуки, разлуки...
Нет, разумеется, автор ничего не подстраивает, не сопрягает специально. Просто собственный опыт, память о своей молодости становятся тайной подсказкой, ариадниной нитью, помогающей пройти лабиринты истории. Личностное знание, чувствование обогащают рассказ о далеком поэте собственным волнением автора, расширяя, делая понятнее, интимнее, ближе эмоциональный мир фильма. И хочется поскорее узнать продолжение. Потому что хрестоматийно известное здесь дважды обновлено: непривычным способом звукоживописного изображения и затаенно-личностной интонацией автора, будто пережившего вместе с русским обществом того далекого времени космическую феерию восхождения солнца русской поэзии.
Работа удалась. Новые для режиссера творческие обстоятельства подчинились ему: талант трудно спрятать, гораздо труднее, чем посредственность (она-то умеет рядиться в обманные перья). Но все-таки к радостному впечатлению от радиофильма примешивается ощутимая горечь. Как неразборчиво, недальновидно должно быть общество, как равнодушны те, от кого зависят пути и судьбы искусства, чтобы человек и художник Марлен Хуциев ни у кого не нашел поддержки! Не смог снять фильм о Пушкине даже в год так назойливо громко отпразднованного юбилея. Неужели действительно сериалы о бандитах и ментах “посильнее, чем Фауст Гете”? А “Пушкин – наше все” – простое попугайничание. И не будь радио России (еще раз стоит подчеркнуть упорное противостояние именно нашего радио всеохватившему отречению от высокого и серьезного), не видать (не слыхать) бы нам хуциевского “Пушкина”.
Такова наша нынешняя жизнь?

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"