Июнь
- Июнь переполнен солнцем: оно проходит точку
зенита.
22-го числа, в Кириллов день (Кирилл означает
по-персидски “солнце”), наступает летнее
солнцестояние, максимум света,
самый длинный день в году.
Светило ударяется о край небосклона; сей звонкий
удар
для иных народов означает праздник, к примеру,
для шведов:
они отмечают midsommardagen, или срединный солнцедень.
- КАКОВЫ ПРИЧИНЫ этой настороженности, июньской
солнцебоязни? Полет пасхальный — в пятьдесят
дней длиной — закончился. Пока он длился, на
колени в церкви вставать не подобало.
Верующие вновь сосредоточены; прибижается
летний пост.
Перед ними встает НОВАЯ ЗАДАЧА: освоение широко
распахнутого летнего мира. Свет дорос до небес,
стал трехмерен — под стать ему должен быть
выстроен новый дом, Помещение Времени.
- В календаре та же гулкая пустота. Праздники,
надежды, приметы — все осталось в мае. Наступило
лето, весенние обещания начинают сбываться.
Но до будущего урожая далеко, а прошлогодний
запас съеден.
(Стало быть, это брюхо кричит “ау!”.) Июнь — самый
голодный месяц.
Составителю календаря не до веселья. Одним из
первых
он отмечает день Василиска, 4 июня (22 мая по ст.
ст.); — Василиск у него не христианский мученик,
но змей,
извергающий огонь и дым, повелитель засухи.
- МЕСТОРОЖДЕНИЕ АЛЕКСАНДРА ПУШКИНА
Пушкинский сезон. Ту же позицию, на границе
“весны и лета” он занимает в календаре русской
словесности: открывает цех литературный, стелет
перед русским писателем страницу, обретшую
внутрибумажный простор.
- 1825 год был для Пушкина ни на секунду не
прекращающимся бегством из ссылки.
Южные странствия закончились: Псков затянул и
захлопнул — арзамасский сверчок угодил в
морилку. Пустыня гиперборейская закатала в снег
и лед. От неподвижности заныли в обеих ногах
аневризмы. Пушкин порывается бежать в Европу,
через Дерпт (благо рядом). Повод: просится на
лечение. Профессор университета, хирург Мостер,
как будто с ним в заговоре.
Побег не состоялся, но состоялось странствие
иное: рост собственного мира, расширение тайных
пределов. Словно по заказу — от Нового года и
далее, по календарю, — Пушкин строит жизнь
заново.
Строительство было осмысленным. Постепенно юный
атеист входит в круг церковных праздников (к вере
он еще готовился; прежние кумиры теряли силу) — и
раздвигает вокруг себя мир больший.
Началось с Рождества (так точнее), с точки света —
звезды — и корпускулы звука. С колокольчика:
прикатил на тройке Пущин.
До его приезда поэта окружал провал. В щетах
экономки Розы Григорьевны дыра, по полатям
вакуум.
Небо сивое, луна точно репа.
Зима, многочтение: в двух переводах Библия, Коран,
Шекспир, Карамзин, Грибоедов. Склад слов,
заполняем словом пустыню.
Пушкин ищет на Сретенье новой встречи. Диалог с
отсутствующим Пущиным переходит в опыты
драматургические. А.П. как будто разыгрывает
встречу — сцена дает ему уроки умножения
пространства.
Добавляет дыхания Шекспир — Пушкин читает его в
переводе и одновременно тайно, в подлиннике,
старательно выговаривая — по буквам, на
латинский манер — все th, ch, sh. Декламации из
Схеакспеаре, ударение, согласно латыни — на
предпоследний слог. Водоворот иного звука, и
открывающийся за ним цветной и дробный внешний
мир.
Мир ближний, свой, опасно зыбок. Чтение Карамзина
только расширяет круг русских вопросов. Озеро за
окном отворяет зев.
Ждет жертвы?
На Великий пост соседи сникли, Арина онемела. В
эти сквозящие черным дни Пушкин "переводит"
Шенье. И словно выдумывает самому себе смерть.
Это был опасный перевод, перемещение на мнимую
плаху.
ЕСНА, годовщина смерти Байрона.
Безумный англичанин, хромец, прыгая с острова на
остров, меняя эпохи, добрался до Эллады,
перескочил через горы — куда? Пушкин,
перепрыгнув Святые горы, в монастыре заказывает
попу молебен за упокой души Байрона (поп Шкода
службу отслужил и вручил поэту просвирку в
память "раба Божия, боярина Георгия").
Но к романтическому герою Пушкин очевидно
охлажден. Еще на юге он говорит после встречи с
повстанцами, шедшими воевать за Грецию, — их
эффектный облик театрален, не более.
Здесь, в Пскове, южные его видения предстали в
новом свете. Белейший, гипсовый кумир исчез. И
одновременно приблизились, обрели плоть не
замечаемые ранее персонажи антуража, неведомый
народ. Народ окружил плаху (чью?), течет как дым,
нужно описать, примериться к каждому, напялить
сверху, точно колпак, пестрое, диравое имя.
Эта новая задача меняет строй и самую плоть его
сочинений.
Онегина бумажную куклу он привез в чемодане с
юга; посадил перед собой в кресло и попытался
разговорить.
Кукла разинула рот и окатила автора пустотой.
Наказание было неизбежно. Четвертая глава
“Онегина” вся есть демонстративный разворот от
персонажа к фону.
Бледный Евгений после объяснения с едва
наведенной акварелью Татьяной растворяется,
точно в тумане; его место заступает разведенный
водою Ленский; за ним открываются полные
эфемерид альбомы (уездных барышень и проч.), над
ними веет дым элегий, и к 35-й строфе плоть героев
окончательно отменена одою.
Одновременно, проступая темной краской сквозь
эту кисею, выплывает вперед и рассыпается перед
глазами суматошная дробь, как будто ненужная, но
запоминаемая в первую очередь.
На красных лапках гусь тяжелый,
Задумав плыть по лону вод,
Ступает бережно на лед.
Скользит и падает.
Именно бережно. Здесь каждый звук знает свой вес.
В тот момент, когда герой исчез или превратился в
праздного наблюдателя, — фон налился тяжестью и
ожил.
Вот что совершила остановка, спазмы слова в
топком, ватном Пскове.
То, что раньше пролетало мимо окна кибитки,
растворялось в белой накипи у горизонта, теперь
торчит весь день перед глазами, не теряя красок и
прозвища, составленного противу всех законов
велеречия.
Все это расширило картину, проложило по ней
поперечную ось. Мир рос.
Март. Природа взбалтывает чернила; под тонкой
снежной коркой кипит грязь. На бумаге тают
окончания строк, стихи развозит в прозу. Пушкин
начинает “Годунова”.
Первые перебои ритма показательны: Отрепьев
бежит из Москвы — короткая строка
разворачивается дорогой; далее дыра на литовской
границе — через нее течет проза; все это бегство
от рифмы — вон из бумаги, вовне, на волю.
Но вдруг опять Москва, столица: подмораживает,
текст схвачен ритмом, страничным льдом.
Это свойство Москвы ссыльному поэту
представляется важнейшим: Москва есть ледяная
линза, через которую ему предстоит взглянуть в
иную эпоху. Посему перемена поэзии и прозы в
“Годунове” только внешне напоминает варварские
пьесы Схеакспеаре. На самом деле перед нами
отечественный проект.
Москвосфера лопается под пальцами, исходя ложью,
турбуленцией смысла. Как расчертить сей мыльный
пузырь? Проникнуть ком вакуума осью —
вертикальной. Пусть вокруг оной оси крутится (во
времени) всякое слово. Слово вертится, двоится,
русский мир растет.
Убил — не убивал.
Царевич — самозванец.
Государь — народ.
См. сцену в корчме. Приметы преступника, точно
маска, одеваются поочередно на каждого — и
каждому они к лицу!
А ростом он мал, грудь широкая, одна рука короче
другой, глаза голубые, волоса рыжие, на щеке
бородавка, на лбу другая.
Да это сам Пушкин, сам и есть, сукин сын! Напялил
на себя маску (только для прикрытия выдумал на
ровном месте Гаврилу Пушкина). Переменил личину,
— нет, не то — в самом деле по плечи сунул голову
в русскую дыру.
Такова была его Пасха. После проектного
перечерчивания себя в Шенье, после уничтожения,
растворения героя в пустыне Пушкин инаково
переменяет собственную плоть, сам сливается с
пустыней.
Бегство состоялось?
В этом полдневном, заново рожденном мире в
бегстве нет необходимости, напротив: этот мир
есть собственное строение, сокровенное убежище,
размером с озеро или страну. В ответ страна,
прежде замкнутая на ключ, открывается, обретает
должное (здесь — третье) измерение, объем. Третья
ось — на Троицу.
Наступило лето.
День Зановорождения в том году он себе устроил
показательный. Вознесение всегда электризовало
его. Этот пункт в сфере года ( само название
Вознесения) поэт считал для себя счастливым.
В тот год праздник был умножен. В 9-ю пятницу по
Пасхе, в Девятник, Пушкин переоделся в красную
рубаху и пошел пешком в Святогорский монастырь.
Здесь пел с нищими Лазаря, мешался с народом.
Прыгнул, точно с трамплина, с пасхальной светлой
плоскости, шириной в пятьдесят дней.
О прекрасная пустыня, прими мя в свою густыню.
Душа открыла створки, яв-ляя разворот — лета? все
вмещающей книги?
Я пишу и думаю.
Большая часть сцен требует только рассуждения;
когда же я подхожу к сцене, требующей
вдохновения, я или выжидаю, или перескакиваю
через нее. Этот прием работы для меня совершенно
нов. Я чувствую, что духовные силы мои достигли
полного развития.
Письмо Н.Н.Раевскому, конец июля.
"Годунов" открыл ему очи. Наполнил легкие:
теперь он мог перекачивать ими без усилия
свинцовый северный воздух. Сквозь полынью бумаги
он мог нырнуть в иное время, рассеять Смуту, сесть
на трон.
Октябрь. Покров.
Свет замкнулся под снег.
Вынырнул из снежной бумаги. Хлопал в ладоши и
кричал: “Ай да Пушкин!”
Построил совершенный хроноскоп (человеко-год?),
машину для путешествий в больший мир.
Чертеж большего по знаку мира был продернут
сквозь самое себя.
Действие небезопасное.
Цитата из Паскаля (то же, широко отверстое лето).
“Все, что превышает геометрию, превышает нас”.
Встречный довод: достижение (а затем и
преображение) своего предела есть уже выход за
него.
Знал ли беглец о последствиях путешествия
запредельного? Понимал ли угрозу реальной, не
вымышленной жертвы? Человеко-год чувствителен ко
всякому совпадению. В черновиках Пушкина
отмечено: низложение и казнь первого Лжедмитрия
состоялись в первые дни июня 1606 года. Выстроили
за Москва-рекой крепость под названием Ад, и тело
Отрепьева вместе с крепостью сожгли.
Несомненно, он понимал, каково строить из себя
самозванца.
Строить — из чего? Поиск Пушкиным новой
словесной плоти очевиден — стоит сравнить "по
весу" его строки — те, что были написаны на юге
и явившиеся здесь, в псковской прорехе. Что
тяжеле — Онегин или гусь?
Густыня.
Меняется также рифма.
Южные рифмы А.П. про-странственно беззаботны, они
напоминают частое дыхание, пение на бегу, в
полете. Строки крылаты и равно эфемерны,
воздушны.
Другое дело Псков. Тесное название: замкнуто, как
на засов. Зато вокруг открывает рот дыра.
Сквозняк, а дышать нечем.
В Одессе Пушкин встречался с греками. Один из них,
Стурдза, потомок фанариотов, рассказывал ему, как
православие спасло греческий народ во время
иноземного ига. Защитило, удержало в круге веры в
то тяжкое время, когда Грецию окружила пустыня.
Грекам помогало пение в рифму; в самом деле —
рифма есть эхо. Эхо противостоит пустоте. Оно
говорит о близкой защите, покрове: стене или
своде храма. Пение рифм ставило в пустыне храмы,
невидимые, но слышимые, начерченные в воздухе
возвращенным словом.
Тогда, на юге, возвышенная лекция Стурдзы Пушкина
удивила (не более) — он еще не знал, что такое
разомкнутый, треснувший горизонт. Теперь, в
безмерной пустоте, он начинает свой
“ново-греческий” опыт, со строительством — во
времени — спасительного покрова, способного
удержать слово в вакууме. В результате он получил
словосферу, отверстую небу, искомый магический
кристалл, годный для различения эпох.
Зрелище всевремени обязывает к пророчеству. Вот
пример его нечаянного провидения, состоявшегося
год спустя после первого, рождественского опыта.
13 и 14 декабря 1825 года Пушкин пишет “Нулина”
(Пора, пора! рога трубят...) — и словно по его
сигналу, начинается бунт в Петербурге.
Псари в охотничьих уборах
чем свет уж на конях сидят,
борзые прыгают на сворах.
Декабрь, дымный Петербург. Мраморощекие кумиры
возводят декорациум республиканский. (Пушкин
пишет карикатуру на “Тарквиния” — что, если бы
Лукреции взбрела мысль дать герою пощечину?).
Республиканский картонный проект рухнул.
Это было поражение стереометрическое. Страна
превосходила по знаку пространства ровные
квадраты войск, что выставили на Сенатской
площади повстанцы.
Эту страну обнаружил Пушкин в сырой страничной
яме. (Декабристам она была явлена в виде
котлована строящегося Исаакиевского собора.)
Здесь было его месторождение. Новый его
инструмент (словооко?) позволил провидеть эту
пропасть, услышать, как по дну ее ходят ходуном
новые, никем не слыханые,переполненные пустотой
слова.
- Девятник — девятая пятница по Пасхе, день
Варлаама Хутынского
(в нынешнем году он приходится на 30 июня). В этот
день в 1825 году у Пушкина было приключение: поэт
переоделся в красную рубаху и пошел в
Святогорский монастырь петь с нищими Лазаря.
Эпизод этот известен и описан многократно;
большей частью наблюдатели относят его к
обыкновенному чудачеству поэта, его желанию
эпатировать публику. Однако здесь угадывается
большее, нежели очередная эскапада.В том году, во
время михайловского сидения Пушкин был
внимателен к праздникам; к вере он впервые
всерьез прикасался. Его “поход на Варлаама”
означал самый существенный опыт, который в сумме
с Вознесением и Троицей (их А.П. никогда не
пропускал) составил для него праздник
Зановорождения**, устроения себя по новому,
совешенному образцу.
- Земля-кудесница. Горшки из-под молока оставляли
под цветущим шиповником. Так прогоняли из посуды
духоту. Молоко в ней не кисло.
Гадали о погоде по полету божьей коровки. Летит
вверх — к вёдру.
- 11 июня 1453 года. Турки-османы захватили
Константинополь. Закончилась тысячелетняя
история Византии. Был перекрыт морской путь в
Азию — это подтолкнуло Европу к дальним морским
путешествиям. Началась эпоха Великих
Географических Открытий, переменившая лицо
Земли до неузнаваемости (“отрехмерившая” мир).
- 12 июня 1672 года родился Петр I.
- 12 июня — День независимости России, праздник
новый, не вполне устоявшийся*.
- Легенда говорит, что в 841 году в эти же июньские
дни русские дружины под водительством князя
Игоря впервые атаковали Царьград.
Однако из военных сообщений июня более памятны
вторжения в Россию Наполеона (25.06.1812) и Гитлера
(22.06.1941). “Синхронность” нападения тол-куется
просто. Для наступления требовался максимально
длинный световой день.
- Троица у нас есть праздник березовый (в Молдавии
— ореховый).
Точно так же и Пятидесятница идет из Ветхого
Завета.
Евреи праздновали в этот день обретение Закона,
который был дан Моисею на горе Синай.
Для христиан Троица и следующий за ней День Св.
Духа суть дни рождения Церкви.
Точнее, старт ее сложного, многомерного
строительства.
Иные искусствоведы убеждены, что Троица —
праздник иконы Рублева.
- Русские стереометрии неравнодушны.
Пушкин записывает со слов монахов легенду о
Варлааме Хутынском.
Однажды пономарь Тарасий, пришед ночью в церковь
Спаса, Хутынского монастыря, что в Новгороде,имел
видение. Гробница прп. Варлаама открылась, святой
вышел из нее и послал Тарасия на кровлю церкви.
Взобравшись на кровлю, Тарасий, ужаснувшись,
увидел,
как озеро Ильмень встало дыбом, поднялось
вертикально
и готово было затопить Новгород и окрестности.
- Из-за несоответствия календарей наши праздники,
отмечающие солнечный максимум (и главный из них
— Иванов день) переехали на июль. Июль есть
пребывание на вершине года. Продолжение следует
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|