Образовательная политика в России:
три фактора влияния

Главная сила, которая может и спасти школу, и реально помочь детям, – это экономически и политически активная часть общества

Из-за того, что наша школа превратилась в обветшалое и несчастное богоугодное заведение, главная ее миссия – образование – отошла на второй план. А на первый вышла задача сохранить школу вообще как государственный институт, спасти от вымирания.
Чему там будут учить и как –
это все потом. Вначале спастись. А как? Что является главной, системной бедой? Есть ли такая задача, которую надо решать неотложно, сегодня?
Каждый раз, когда приходится встречаться с педагогическими генералами – региональными начальниками, министрами, депутатами, я всех прошу: “Назовите, пожалуйста, самые
больные и неотложные
проблемы школы”.
Отвечающие делятся на три группы.


Уходящая натура
Первая: радикал-консерваторы. Опытные региональные начальники, прошедшие огонь днепровских преобразований, воду ткаченковских выездных коллегий, медные трубы тихоновско-филипповских масштабных дискуссий и решений. Умудренные жизнью, степенные, умиляющие своей простотой и неопровержимой прямолинейностью. Любимое выражение в частной дискуссии: “Ну вы же умный человек, вы же понимаете, ну какое в России может быть гражданское общество...”
Для них образовательная политика – это давно уже игра по правилам показательных выступлений – коллегий, бюрократических единоборств и публичных стенаний в жанре “мы люди не местные, в Москву приехали на лечение, все деньги у нас украли, подайте кто может на операцию”. То есть на региональный бюджет. Убогоньким подают, сажают в президиум, в Кремле выводят на трибуну, назначают в федеральные координационные советы и оказывают им другие знаки внимания.
Для радикал-консерваторов главной задачей является усиление вертикали управления.
Усилить и углубить абсолютную сумму денег, выгодность распределения ресурсов и региональный контроль за их выделением.
При всей внешней солидности радикал-консерваторов и даже строгости вида и высказываний они ничем не отличаются от Остапа Бендера, который на Военно-грузинской дороге бежал за туристическим автобусом и кричал: “Дэньги, дэньги давай!” Шуму от этого много, а пользы меньше, чем вреда, потому что деньги из казны выбиваются не на школу, а на регион, что не одно и то же.
Радикал-консерваторы свято верят в то, что школа – это черная бюджетная дыра и единственный способ уберечь образование от краха – все ужесточать (инспекция, инспекция и еще раз инспекция!), все централизовать и рулить жесткой рукой по команде сверху. Тактика понятная – надо, чтобы в регион на образование денег выделяли из федерального бюджета больше, а на школу тратить надо экономнее, чтобы оставалось еще и на другие важные дела.

Радикал-консерваторы власть захватили, но не удержали
На очень короткий промежуток времени радикал-консерваторы почти захватили педагогическую власть – казалось, что Союз ректоров, профсоюзы и педагогические академики полностью контролируют образовательную ситуацию через созданный по решению кремлевского совещания работников образования Федеральный координационный совет (ФКС).
Но, во-первых, сам совет быстро показал свою консервативность и неэффективность.
По мнению многих авторитетных экспертов (А.Пинский, А.Каспржак, Э.Днепров, И.Фрумин), совет ведет линию на реставрацию жесткой авторитарной зуновской школы – с резким уменьшением вариативности образовательных учреждений и многообразия образовательных программ, ужесточением контроля и унификации школы. А ведь сейчас идет конкурс на Базисный учебный план. А победителя конкурса на Базисный учебный план будет определять именно ФКС, и такая явная реакционность делает сомнительной объективность выбора.
Кроме того, вызывает сомнение легитимность самого ФКС – члены совета назначены, а не выбраны.
Ведь на январском совещании делегаты проголосовали пакетом – в числе других вопросов и за создание ФКС, но механизм создания не голосовался. А тогда вызывает сомнение легитимность принятых советом решений. Если это номинированный совет – назначенный, то его полномочия – совещательные и им нельзя приписывать функцию решений.
Для легитимности решений совету нужны полномочия, делегированные общественностью. Например, такой совет мог бы быть избран на том же январском совещании. Мог, но не был. Значит, никем из педагогического сообщества полномочия принятия решения Федеральному координационному совету не делегированы. Это означает, что решения ФКС могут носить характер рекомендаций вышестоящему начальнику. Такие же рекомендации могут давать отдельно Союз ректоров, профсоюзы, РАО – готовить проект решения, который вышестоящий начальник может утвердить. А может и не утвердить.
Но авторитет общественности здесь ни при чем.
А когда стала работать группа в Центре стратегических разработок, когда Мировой банк развернул ряд очень серьезных семинаров и дискуссий не только по сельской школе, но и по самому принципу возникновения Базисного учебного плана, образовательных областей и стандартов, когда стало вдруг очевидно, что сроки введения 12-летней школы необходимо сдвигать, когда национальной доктрине правительство отказало в статусе законопроекта, когда в коридорах власти стали обсуждать не левацкие лозунги о вреде реформ и пользе увеличения бюджетных трат, а серьезные вопросы нормативного финансирования и поиска новых источников, тогда стало видно, что слухи о могуществе радикал-консерваторов сильно преувеличены.
И похоже на то, что либо все их достижения будут попросту отменены, либо политическим силам, поддерживающим радикал-консерваторов, придется блокироваться со своими вчерашними противниками.
Так, например, председатель думского Комитета по науке и образованию Иван Мельников и вице-спикер Думы, курирующий образование, Борис Немцов на июньских парламентских слушаниях по двенадцатилетке будут занимать общую позицию – введение 12-летнего обучения в ближайшее время нецелесообразно.
Следующий шаг в этом дрейфе – поддержка левыми силами в парламенте “яблочного”, а не профсоюзного законопроекта о гарантиях на образование.
Кроме того, нельзя не видеть, что многие региональные образовательные бароны по своей сути, по своей педагогической ментальности, по своей управленческой натуре все еще назначенцы обкома КПСС, а по своей административной принадлежности – члены команды губернатора, к которому КПРФ, как правило, в оппозиции. Из-за такого внутреннего раздрая управлять системой образования осмысленно и целенаправленно они не в состоянии.
Поэтому они, конечно, уйдут, они уже уходят. Но в стране не налажена система выращивания прогрессивных управленцев, и потому вполне вероятно, что уходящая натура воспроизведется в еще худших образцах.

Правый фланг
Другой тип – прагматики. Очень грамотная и современная прослойка, в основном пришедшая от науки, применяющая к школе прагматические, негуманитарные схемы.
– Хотите денег, – говорят прагматики педагогам, – покажите, за что вам их следует платить, сколько это стоит, и мы вам все посчитаем и даже дадим средства.
Прагматики считают, что неотложные меры – в перенастройке системы образования, в изменении направлений финансовых потоков, в введении нормативного финансирования. Кроме того, прагматики считают, что государство не в состоянии обеспечить образование, и оно должно максимально поддерживать не столько саму систему образования, сколько граждан, которые стремятся получить образование.
Среди прагматиков есть такие, которые вообще не признают за системой образования миссии культурного воспроизводства, социально-культурного развития общества. Поэтому они готовы закрыть сельские школы там, где они невыгодны. Многие прагматики не понимают различия в образовательных программах, наивно считают государственные образовательные стандарты мерилом образовательной, а следовательно, и экономической эффективности. Педагогическое сообщество для них – непонятное и пугающее сборище новаторов, считающих школу основой общества.
С прагматиками очень трудно, намного трудней, чем с левыми консерваторами. Для прагматиков школа такой же экономический объект, как любое другое предприятие. В этом есть и плюс – они не могут ничего поделать со школой, пока она остается учреждением, а придание школе статуса юридического лица потребует обязательного изменения школьного статуса – некоммерческая организация или учебное заведение. И это даст больше возможностей для автономной финансово-хозяйственной деятельности школы, больше прав директору – ключевой, с нашей точки зрения, фигуре реформирования образования.
Так или иначе, а добиться от этих штольцев отношения к школе как к особому институту общественного развития, а не просто экономическому объекту крайне трудно. Недавно мне пришлось просто отказаться от сотрудничества с очень продвинутой группой из-за того, что в ответ на предложение написать отдельные экономико-образовательные подходы к бюджетам школ мне сказали: “Ну, это для газеты “Первое сентября”. Мол, мы здесь серьезными делами занимаемся, будущее России строим, Конституцию менять собираемся, все законы переписывать, Гражданский, Налоговый, Бюджетный кодексы переиначивать, а вы про какие-то школьные бюджеты... Это известный феномен: внезапно попав на вершину власти, люди теряют ощущение реальности, им кажется, что важнее всего глобальные вопросы, что правильное решение можно принять, лишь заручившись поддержкой политического руководства, а на всякие мелочи можно не обращать внимания.
Это состояние быстро проходит, и налет высокомерия слетает после первых же парламентских слушаний или поездки в регион, после встречи с реальными учителями и директорами, после прямых вопросов о том, как будет рассчитываться тот самый норматив и как деньги попадут в школу. Вот тут и выясняется, что мелочи – самое важное.
С прагматиками трудно, они плохо слышат образовательное сообщество, плохо видят школу, но, может быть, в этом и есть наша педагогическая задача – найти с ними общий язык? А то что же нам – от трудных учеников отказываться, что ли?
Перестройка источников финансирования, введение норматива, получение денег школой в соответствии со стоимостью образовательной программы (школьный бюджет, конечно, а как же иначе?), общественное управление, единый государственный экзамен вместо выпускных и вступительных, образовательное кредитование – это в общих чертах то, что укладывается, с моей точки зрения, в прагматическую стратегию развития образования. При этом необходимо еще открыть дорогу благотворительности, сделать ее выгодной.
Это вполне может получиться. Прежде всего потому, что идеи у прагматиков новые и эффективные и сейчас за ними стоит президент и его интеллектуальный штаб – Центр стратегических разработок Г.Грефа. А может и не получиться из-за эффекта «сопротивления материала»: не захотят директора школ – ничего этого не будет, и ни Греф не поможет, ни сам Путин. В российской школе пока что хозяин – директор, а не президент.
Но разговор с директорами еще и не начинался. Не до того – решаются более масштабные задачи.

Третья сила – фигура умолчания

А кто вообще должен делать образовательную политику?
Почему мы считаем, что это удел либо политиков-образования, либо тех экономистов, кого власть дала нам в “Вольтеры”?
А как насчет самого общества, причем не только родителей, а активной части общества – известных и влиятельных людей не из образования?
Кто, строго говоря, наш заказчик, кому мы нужны?
Мы уже писали когда-то: главная беда российской образовательной политики в том, что решения принимаются внутри неэффективного круга: Министерства образования, профильных комитетов ГД и СФ, Союза ректоров, РАО (не РАО ЕЭС России, а Академии образования), профсоюза. Следуя этой логике, и на масштабное совещание в Кремле собрали самих работников образования. Кого же еще собирать?
Замкнутый круг внутриведомственной образовательной политики не дает возможностей ни для развития системы образования, ни для увеличения ресурсов. Порочна сама идеология ведомственности образования. Она означает, что заказчиками, исполнителями и оценщиками являются... сами работники образования.
Было бы слишком просто понимать дело так, будто речь идет о таком же заказе, как в магазине или в ателье: натуральном заказывании продуктов или фасона платья. Да и некому в школе такой заказ делать – дети в наших педагогических фасонах не разбираются, а родители слишком ориентированы на свой прошлый опыт – для них хороша та школа, какая была у них. На самом деле они свою юность любят, а не школу, но это уже детали.
У родителей есть осмысленный заказ на условия, в которые попадает их ребенок. А что касается целей и нового качества образования... Здесь как раз есть заказчик, но он пока даже не появился на сцене.
Влиять на образование могут и должны те, кто влияет на важные сферы нашей жизни. Те, кому на самом деле позарез нужны современно образованные партнеры. Те, кто уже сейчас это понимает.
Это финансовые группы, крупный бизнес, промышленники, армия (не те генералы, которые хотят ввести НВП, а серьезные военачальники, которые понимают, что им нужны мыслящие солдаты и офицеры), влиятельные масс-медиа, крупные политические партии, региональные элиты. Ряд понятен, не буду продолжать. Активный слой общества. Активный и влиятельный.
И вот этот активный и влиятельный слой общества напрочь отрезан от образовательной политики в России. А вместо него образовательную политику вершат управленцы. Ну посудите сами: если общество не причастно к выделению ресурсов на образование, откуда у этого несчастного образования будут деньги?
Эта замкнутость и приводит к нищете.
Я встречался с банкирами и крупными бизнесменами в Красноярске, Улан-Удэ, в Ижевске, в других городах, спрашивал, что, по их мнению, является самой больной проблемой школы. Ответ один и тот же у всех: не знаю.
Общество остается в неведении, несмотря на все митинги, телерепортажи, даже голодовки, несмотря на то, что это их дети не ходят в школу. Когда учителя бастуют, это общество ничего не знает о развале школы.
Даже не так: общество ничего не знает о школе.
Ему не у кого узнавать. Мы никого не пускаем в свои владения. Охраняем свою нищету.
Третья сила образовательной политики – пока еще фигура умолчания, а на самом деле единственная сила, могущая и спасти школу, и реально помочь детям, – это экономически, политически активная часть граждан. Та часть, у которой есть реальные ресурсы, которые она может использовать для влияния на образование.
Уже сейчас постепенно приходит понимание, в том числе и к родителям, что образование – это прежде всего сфера инвестиций, а не затратно-бюджетная черная дыра. Все больше родителей понимают, что чем больше они вкладывают сегодня в образование своих детей, тем лучше их дети будут жить завтра. У нашего поколения таких родителей не было. Потому что и мы, и наши родители видели: никакой связи между уровнем образованности и уровнем жизни в Советском Союзе не было. А сейчас такая связь начинает появляться.
И точно так же крупные производственные предприятия и финансовые организации начинают видеть, что без массового образования их деловая активность неэффективна. Только образованный покупатель может ориентироваться в быстро меняющемся товарном изобилии. Только образованный гражданин понимает, как пользоваться банковской системой и доверять ей, а не стать жертвой обмана. Наконец, только при массовом образовании возможны быстрые технологические перемены – имеет значение не только уровень образованности конкретного работника, но прежде всего общий уровень образованности в стране. Именно в этом, кстати говоря, состоит сейчас, по мнению многих, образовательная угроза благополучию США. Пока достаточно было иметь лишь часть хорошо образованных граждан, все было нормально. Но сейчас, для того чтобы остаться самой конкурентоспособной нацией, необходимо иметь высокий массовый уровень образованности. А значит, вкладывание денег в образование – это уже инвестиция, а не зряшная трата.
Правда, это качественно иное образование, чем, например, в советской школе, но это и есть заказ, сделанный инвестором, а не ведомством.
...Как нам прорубить окно в общество? Как сделать себя открытыми для активных общественных сил?

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"