“Кто погиб за Днепр, будет жить в веках...”
 Игорь
Иосифович НИКОЛАЕВ – кинорежиссер, капитан в
отставке.
В армию ушел добровольцем. В мае 1943 г. окончил
Пуховическое пехотное училище (г. Великий Устюг).
В действующей армии с сентября 1943-го по май 1945 г.,
пехота, командир минометного взвода. Ранен,
контужен, награжден.
Конец сентября 1943 года. Наш 712-й стрелковый полк
шел к Днепру. Я командир взвода батальонных
минометов, в моем подчинении три расчета – 15
человек и три 82-миллиметровых орудия. В третьей
минроте нас трое лейтенантов – выпускников
училищ. Старшему по возрасту уже двадцать,
второму – девятнадцать, мне – восемнадцать.
Командует ротой бывалый старший лейтенант, он
сидит на повозке, мы идем пешком, как и все бойцы.
Асфальт на шоссе светлый, по нему давно не ездят
– мост через Днепр взорван еще в 41-м. Следы тех
боев: то вросший в асфальт, знакомый лишь по
фотографиям танк БТ-7, то облезлый, с остатками
зеленой краски, броневичок… Побитое, сожженное,
давно мертвое. Они нас все-таки дождались, мы
пришли!
Был тихий солнечный вечер. Шоссе шло полого под
уклон. Лес незаметно перешел в кустарник. Потом
кусты стали редеть, сбиваться в островки.
Показались болотца, озерки. Просторнее и шире
сделались заливные луга по обе стороны шоссе.
Впереди густой полосой темнели прибрежные
заросли, над ними кое-где возвышались тополя –
чувствовалось приближение к огромной реке.
“Редкая птица долетит до середины Днепра…” А
нам через него плыть. Кто-то брюзжал: “Через воду
пусть моряков гонют, а мы пехота…” Мы спускались
к невидимому Днепру, и на душе становилось все
тревожнее. Впереди была не просто река – три лета
мы с мамой провели на Волге у города Горького, и я
знал, что такое великая река, – впереди был рубеж,
и просто так нам его было не перейти – немец не
даст.
По настроению своих бойцов я понимал, что все мы,
от восемнадцатилетнего лейтенанта, москвича, до
войны учившегося в художественной школе и
знавшего о Леонардо да Винчи, Веласкесе, Серове,
Левитане и Репине, и до сорокапятилетнего
повозочного, колхозника, с трудом выводившего
свою фамилию и увидевшего поезд впервые в жизни
по дороге на фронт, все мы чувствовали одинаково,
и смертная тоска была общая: предстояло не просто
умереть, а тонуть. Стать утопленником,
захлебнуться проклятой водой.
Беда, которая неумолимо надвигалась на нас, была
страшна расплывчатостью, ибо что такое
форсирование, как оно происходит, ни я, ни вся
рота понятия не имели. Мы чувствовали себя
обреченным стадом, которое гонят на бойню. Нас
остановили, приказали разгрузить повозки и взять
все на себя, объявив: форсирование будет ночью.
После еды настроение хоть немного, но улучшилось.
Со дна души стало пробиваться нечто поэтичное и
возвышенное: нам предстояло участие в великом
деле. “Кто погиб за Днепр, будет жить в веках,
коль сражался он, как герой!” Что мы все герои,
сомнений не было, и когда я стал делиться с
бойцами соображениями о том, что причастность к
великому делу уже есть великое утешение, меня
внимательно слушала вся рота. Не знаю, насколько
я преуспел в красноречии, но что их и себя немного
успокоил, это точно.
В середине ночи нас подняли. Меня бил озноб не то
от сна, не то от волнения – начиналось великое
дело. Но величие было тут же вытеснено
лейтенантскими заботами: не потерялся бы кто в
темноте, не забыли бы чего. Наша рота замыкала
батальонную колонну, позади шла только санчасть.
После нескольких спусков и тяжелых подъемов на
дюны и продирания сквозь густые кусты передние
встали. Пришли… Что-то екнуло под ложечкой – вот
оно! Ждать пришлось долго. В полном мраке мимо
нас, скользя по песку и натыкаясь на кусты, пошла,
матерясь вполголоса, какая-то колонна. Давая ей
дорогу, мы с изумлением узнали свой собственный
батальон. Оказывается, пришли на чужой участок и
надо идти обратно. Всю ночь в кромешной осенней
тьме нас водили с места на место в поисках нашего
участка форсирования. Перед рассветом мы
обезножели и отупели – ведь все тащили на себе:
минометы, ящики с минами, оружие, патроны. Мы так
измотались, что какие уж там тревоги и
обреченность, мы даже радоваться не могли, что
наше форсирование отложено.
Когда я проснулся, солнце стояло высоко, а сквозь
кусты с той стороны Днепра доносилась хорошо
слышная по воде стрельба. Ночью весь полк, кроме
нашего батальона, форсировал Днепр и теперь вел
бой на плацдарме. В роте никто не спал, все
слушали перестрелку. По стрельбе становилось
ясно, что немцы жмут наших к воде. Наслаиваясь
друг на друга, сыпали горох немецкие “шмайсеры”
– стреляла наступающая немецкая пехота.
Длинными очередями долбили наши станкачи
“максимы”, часто-часто хлопали винтовки –
отбивались наши. Стало тревожно. Все звончее
заливались “шмайсеры”, все отчаяннее стучали
“максимы”… “В воду спихивает”, – заговорили
бойцы. Ощущение странное: щемит от того, что на
твоих глазах (на слуху?) вот-вот начнут гибнуть
люди, а ты бессилен помочь, а на самом дне души
облегчение: не с тобой.
И тут вдруг: “Третья минометная, подъем!” Мы вяло
закопошились – до ночи далеко, чего зря
суетиться: кто ж днем через воду погонит, там –
гроб, все у немца под прицелом, но набежавшее
начальство мгновенно повыдергивало нас из наших
ямок и объявило: “Приготовиться к
форсированию!” На ходу я понял: на ту сторону
переправляют минроту (нас) и роту
противотанковых ружей (ПТР). В последних кустах
задержались, подтянули отставших. За кустами –
пологий плотный пляж. Возле уреза воды нас ждали
понтоны – железные баркасы с высокими бортами. В
эти несколько минут все вылетело из головы – над
широченной красавицей-рекой сияло солнце, гулял
свежий радостный ветерок. Как и на Волге белела
полоска дальнего берега, за нею – темная зелень.
Вдохнулось легко и свободно, словно я опять в
далеком детстве, в милых Кадницах. “Вперед! –
заорали командные голоса. – На посадку! Бегом!”
Мы побежали к воде навстречу трескотне с того
берега. За последним кустом стоял кто-то в
кожаном пальто, чем и запомнился. “Командующий”,
– пронеслось на бегу. Через много лет я понял, что
это был генерал Черняховский. Как же было скверно
на плацдарме, если минроту и роту ПТР на ту
сторону отправлял сам командарм! Слева краем
глаза я увидел взорванный мост. Были фермы или
нет – не помню… Помню каменную опору на той
стороне, откуда по нам начали бить из пулемета. К
правому берегу шло несколько понтонов. В нашем
саперы гребли, сидя на днище и прячась за
высокими бортами. “И-а… и-а…” – и в такт голосу
гребцы вели весла. Мы набились в середину
понтона, распластавшись на груде железа:
минометные стволы, двуноги, плиты, ружья ПТР,
ящики с минами и патронами. Первый разрыв поднял
столб воды рядом с тем бортом, где сидел я, –
окатило меня и соседей. Боец справа начал
расшнуровывать ботинки, боец слева принялся
читать молитву Богородице… Мне надоело быть в
неведении, и я высунулся над мокрым железным
бортом. Мы плыли навстречу солнцу, оно слепило,
дробилось на волнах. Устои моста виднелись как
сквозь дымку. Стреляли уже близко. Просвистело
несколько раз над головами, и еще раза два понтон
обдало водой, но, к моей радости, с другого борта.
Ткнулись в берег, и тут никого не надо было
бодрить: все, что было навалено в понтоне, бойцы
расхватали мгновенно и пулей повылетали на
песок.
На этом песке некуда было ступить: весь отлогий
пляж был сплошь покрыт ранеными – несколько сот
человек. Это – мельком… Нас ждали и встретили,
показали, куда бежать с минометами. Лавируя между
ранеными, добежали до береговой ступени,
поставили минометы в линию. Сгоряча не сразу
сообразили, что командир роты струсил и, бросив
роту на трех пацанов-лейтенантов, остался на том
берегу. За широким лугом, метрах в пятистах,
тянулся второй гребень. “Аля-ля-ля-ля!..” –
закричало вдали множество голосов, и оттуда
вывалилась немецкая цепь. Ни их автоматная
трескотня, ни бешеная пальба наших не могли
заглушить немецкого боевого крика. Мы их накрыли
из девяти минометов: сорок пять мин разорвалось
вдоль немецкой цепи в течение 10–15 секунд, и на
этом все кончилось. Наши стрелки, чувствуя
спинами Днепр, в понуканиях не нуждались, мы за
ними… Под дальним гребнем минометы ставить было
негде: лежали побитые немцы, куда ни глянешь –
зеленый мундир, зеленая каска… Кто-то из них еще
ворочался, кричал… Да мы скорей дальше.
Через неделю был наведен мост, и по нему на
плацдарм пошли танки. А был этот плацдарм в 70
километрах севернее Киева.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|