Сторож-ангел

Определение “маленький человек” звучит так печально, что каждый в меру сил стремится не быть “маленьким”. Только, наверное, зря

Речь пойдет о книге, написанной для сов, а не для жаворонков. Кто бы ни был ее автор, он не страдал бессонницей – он ее любил и принимал как величайший дар. Бессонница была его профессией. По крайней мере это мы можем точно о нем сказать. Все остальное – загадка, которую до сих пор разгадать не удалось, хотя поиски ответа продолжаются уже почти два века.

“Ночные бдения Бонавентуры” вышли в свет в 1804 году. Есть соблазн обновить перевод названия и на полувоенном-полуканцелярском языке нашего времени сказать “Ночные вахты...”. Автор-аноним великолепно обеспечил себе алиби, представив свою небольшую книжку как записки ночного сторожа, обходящего вверенный ему небольшой городок, как требовали правила безопасности того времени. Правда, имя мнимого автора записок оказалось краденым. Бонавентура – имя великого мистика XIII века, автора канонического жития святого Франциска и “Путеводителя души к Богу”. Реальный Бонавентура был профессиональным гидом-проводником в запредельное и рассматривал жизнь души как путешествие от мира внешнего к миру внутреннему и уже через него – к миру вечному. Еще он был автором учения о свете Первого дня Творения, том самом, который вопреки законам физики светит во тьме и пронизывает все сущее. Ночной сторож из книги тоже претендовал на роль сталкера в зоне ночи. Подозрительным казалось и его происхождение: сын алхимика и цыганки, подброшенный в дом грамотного сапожника... О, эти грамотные немецкие сапожники, настолько невероятные, что кажутся выдуманными! И точно: в доме приемного отца только две книги, и на одной малыш Бонавентура сидел за неимением детского стульчика, а другую читал вместо азбуки, и эта другая книга была “Утренняя заря” великого мистика Якоба Бёме, ученого сапожника, “впавшего в тайну”. Так что читателю предлагали отправиться в путешествие по ночи, в качестве гида обещая Ничто, спрятанное под маской.

А ведь это было время романтических гениев, изучивших все самые запутанные тропы и закоулки тьмы. Образованные немцы к тому времени успели прочесть “Гимны к ночи” Новалиса с его трагической верой в то, что ушедшая любовь светит в небе Ночи. А еще был Готтхильф Генрих Шуберт, автор знаменитой книги “Воззрения на ночную сторону естественных наук”, впервые заговоривший о том, что человеческая душа имеет две стороны – дневную, видимую всем, и ночную, тайную. Был молодой Гофман, к тому времени уже научившийся показывать людей и вещи той самой – манящей и пугающей – ночной стороной. Были признанный романист Жан Поль, писавший о ночи как обители Великого Ничто, и Клеменс Брентано, который объявил себя не поэтом, а переписчиком, прилежным литературным секретарем, ведущим записи за Господом Богом в часы мировой тишины. Был, наконец, Шеллинг, у которого пол-Европы училось постигать скрытые тайны идеального. Всем им, кроме, пожалуй, Новалиса, который не дожил до выхода “Ночных бдений” трех лет, поочередно приписывалось авторство. И все же оно осталось под вопросом. Одно из последних расследований извлекло на свет имя театрального директора Августа Клингеманна, но и новое имя осталось только гипотезой. Как будто нарочно все известные и неизвестные, славные и забытые имена превращались в маски, под которыми – не то пустота, не то просто Ночь...
Можно ли после этого обнаружить кого-то конкретного под маской Бонавентуры?

Над романтической литературой принято заслуженно подтрунивать за ее восторженное однообразие. “Ночь” у романтиков, особенно в Германии, бьет все рекорды по частоте употребления, пребывая где-то совсем рядом с “любовью”, “смертью” и “журчанием фонтанов”. Это и понятно: влюбленные, благородные разбойники, поэты – все любимые романтические герои – ночные жители. Но ночной сторож – всего лишь профессия. А потому ко всему романтическому и поэтическому он относится с юмором и пониманием, как к прочим подведомственным вещам. То, что “Ночные бдения” – тонкая пародия на всю мировую литературу, заставляет думать о самом неизвестном авторе как о ночном стороже всего когда-либо написанного.
Если судить по запутанным сведениям “Бдений”, фантастический Бонавентура тоже “отметился” во многих романтических занятиях и ситуациях. Был поэтом и актером. Как и положено гениальному безумцу, побывал в доме для умалишенных. А местечко ночного сторожа ему досталось как лучшее, что он вообще мог от жизни получить. Поэтому с городским поэтом он разговаривает доверительно и с той нежной фамильярностью, которую можно допустить лишь со своими людьми: “О ты, колобродящий там наверху, я хорошо понимаю тебя, ибо однажды я был подобен тебе! Но я променял это занятие на честное ремесло, которое, по крайней мере, кормит меня, и отнюдь не лишено поэзии, коли умеешь находить ее”. (Здесь и далее цитаты даются по переводу В.Микушевича. – О.Л.)

О том, что скромные человеческие занятия не лишены поэзии, сказано немало. Хотя при этом мало кто воспринимает эти слова всерьез. Большинству кажется, что поэзия и связанные с нею высокие страсти и яркие ощущения обитают где-то на самом верху, у предела жизненных возможностей, почти недостижимого в реальности... По крайней мере все знают, что такое “маленький человек”, и, как бы ни учила гуманная словесность милосердию к нему, определение “маленький” звучит так печально, что каждый в меру своих сил и возможностей стремится им не быть. В этой ситуации сторож Бонавентура смотрится более чем странно. Занятия поэта или актера, минуя самые жесткие социальные иерархии, как бы автоматически переводят человека из разряда “маленьких”. Об этом знали во все времена, в том числе и в те, когда социальная и экономическая ценность этих занятий была минимальной. Знали, потому что творчество дает такую степень свободы, которая недоступна никому другому. А в конечном счете именно свобода и есть тот тайный капитал, тот главный знак отличия, который делает человека “большим”. И вдруг – маленькая должность ночного сторожа оказывается пределом желаемого... Конечно же, Бонавентура и его неизвестный создатель лукавят. “Ночной сторож” – прием, метафора. Заглянуть внутрь метафоры, увидеть грозные механизмы мироздания, которые в ней работают, – дело заманчивое...

К метафоре прибегают не только литераторы, но и ученые в тех случаях, когда языка точных наук не хватает для описания явлений. Философы отказываются от категорий в пользу метафор ради самых грандиозных обобщений. Наш случай заставляет вспомнить Бердяева, делившего исторические эпохи в жизни человечества на дневные и ночные. Дневные периоды связаны с реализацией людей во внешней жизни, с обустройством жизненного пространства, социальными и экономическими реформами, расширением возможностей. Потом – внезапный закат, и на часах истории – “время ночь”. Активная жизнь замирает. Минимум свободы, замкнутое пространство, отсутствие движения. Что делать человеку, если наступают очередные “сумерки свободы” и обстоятельства приобретают облик рока? Неужели остается один-единственный вариант выбора – между смертью и рабством?
Но с наступлением сумерек начинается время ночных сторожей.
Они не спят, отсчитывая время, отпущенное ночи.

Ночной сторож в пустынном спящем городе обладает свободой поэта и актера. В своих ночных походах по улицам Бонавентура сочиняет и разыгрывает разнообразнейшие роли. Он – главный режиссер тайной ночной жизни. Жанры и темы его пародийных спектаклей самые неожиданные – от готических ужасов до Дон Жуана и Гамлета. Но его главная роль – иная.
Знакомая сегодняшнему читателю этой книги мистика круглой даты придает всей истории неожиданную конкретность. Лучший спектакль в своем ночном театре марионеток Бонавентура разыграл в последний час уходящего века, в новогоднюю ночь, когда над городом зазвучал привычный сигнал ночной вахты, но люди услышали в нем то, чего наиболее ждали в этот момент. Рожок и пика ночного сторожа превратились в трубу и копье ангела-мстителя. Ожидаемый конец света настал. “О, надо было видеть, какой поднялся переполох и какая сумятица среди несчастных детей человеческих, как пугливо сбежалась аристократия, и перед лицом Господа Бога стараясь не нарушать иерархии; некоторые судейские и прочие волки лезли из кожи вон, отчаянно пытаясь напоследок превратиться в овец, назначали высокие пенсии вдовам и сиротам, тут же мечущимся в жгучем страхе, во всеуслышанье отменяли несправедливые приговоры, обязуясь тотчас же, по исходе Страшного суда, возвратить награбленные суммы, которые они вымогали, так что не один бедняга вынужден был просить подаяния... Пастыри душ торжественно обещали впредь наставлять свою паству не только благими речами, но и благим примером, если Господь Бог ограничится на сей раз увещеванием. О, когда бы я мог описать, как народ на сцене сбегался, разбегался, молился в страхе, проклинал, вопил, выл, и все приглашенные трубным гласом на этот великий бал роняли со своих лиц личины, так что в нищенских отрепьях обнаруживались короли, в рыцарских доспехах заморыши, и почти всегда выявлялась разительная противоположность между платьем и человеком”.

Городские власти вскоре наказали ночного сторожа за неуместную шутку и игру на мистических предчувствиях горожан, отобрав у него рожок и пику, но загадка остается: кто такой Бонавентура на самом деле – склонный к розыгрышам городской сторож, подшутивший над согражданами, или действительно ангел Судного дня, до поры до времени скрывающийся под смиренным обличьем сторожа? Где маска и где лицо? Перед Бонавентурой рано или поздно снимают маски все. Он – никогда и ни перед кем. Возможно, потому, что ночной сторож – не маска, а предназначение.
Здесь еще раз всплывает в памяти то, что наш сторож – тезка знаменитого проводника в Царство Духа. Так что он дважды себя выдает как тайный агент Бога в зоне ночи. То, что он шут и клоун, может быть, только приоткрывает занавес над невидимым действием Промысла, и выясняется, что с наступлением темных времен жизнь не кончается. Просто поэты и шуты превращаются в ночных сторожей, чтобы не спать за тех, кто спит, и отмеривать ночи ее срок.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"