Красавчик и неудачник

Из серии «Городские легенды»

Коля рос в хорошей семье. Матушка Роза Никитична преподавала в Институте иностранных языков. Отец Игнатий Петрович работал в Госплане. Юность пришлась на вегетарианские шестидесятые годы. Атмосфера хрущевской, а потом и брежневской эпохи позволяла расслабиться и благодушествовать – право на труд, право на отдых, право на счастье для каждого отдельного советского человека. И хотя ходили какие-то сплетни, что все-де в стране плохо, не хватает молока и масла, скот порубили, а кукурузу засеяли на Северном полюсе, но это в Рязани или в Улан-Удэ вставали в шесть утра за колбасой. Московские интеллигенты таких трудностей не замечали. Тем более Колина семья, которая была прикреплена к какому-то распределителю.

В пять лет Коля научился читать. Глотал книжки без разбору, к семи перечел всего Гайдара – двухтомник подарила институтская подруга матери – и принялся за Бажова (собрание сочинений у них имелось, как в каждом интеллигентном доме). Во двор не выпускали: наберется дурного, упадет с крыши, ногу сломает, Мосгаз украдет. Впрочем, отец, наверное, даже хотел, чтоб отправили сынишку во двор, пару раз устраивал громкие скандалы, уходил курить на кухню, хлопал дверьми. Но матушка, и особенно бабушка, стояли на своем. Вообще у отца не много было прав в их дружной семье. В магазин сходить за продуктами, в аптеку – за лекарствами.

Но в 1968-м отец умер, Коля поплакал, мама очень переживала, а бабушка как-то странно утешила: найдется, мол, и другой папа, еще лучше прежнего. В расстроенных чувствах его повезли смотреть иллюминацию, посвященную пятидесятилетию Великого Октября, и он долго думал, удастся ли дожить до столетней годовщины. И какая тогда будет иллюминация? И будет ли ему, пятидесятисемилетнему человеку, в принципе интересен праздник?

Праздник не праздник, какая, в сущности, разница, особенно в непьющем семействе, где не случается гостей?

Кстати, смерти он боялся всегда. Но если другие жили, значит, и у него получится, думалось долгими ночами по прочтении «Айвенго» и «Квентина Дорварда», «Хижины дяди Тома» и «Истории маленького лорда Фаунтлероя». Читал он с фонариком под одеялом: укладывали рано – часов в девять, спать совершенно не хотелось, а телевизор у них в доме появился только в начале 70-х годов.

Так или иначе, все шло по порядку. Сперва немецкая спецшкола на Капельском переулке (в первом классе были трудности с чистописанием, а больше никаких трудностей: первый ученик, победитель районных и городских олимпиад почти по всем предметам), потом исторический факультет университета (однажды, когда на первом курсе случилась у них пробежка, преподаватель спорта Дубовицкий охнул, увидев нашего героя, отстающего на круг от последнего из сотоварищей: «Хромушин, Хромушин, тебе же жениться скоро. И как ты жить дальше будешь!»).

Как жить дальше? Такого вопроса перед Колей не стояло. Чувствовал он себя вполне естественно в своем мешковатом костюме (школьной форме), с красными от долгого чтения глазами, бубнящим под нос волшебные блоковские строчки: «И медленно пройдя меж пьяными, всегда без спутников, одна...». Между прочим, одевался Коля всегда в советское или чешское, но добротное, тем более родственники исходили из того, что книга – лучший подарок, а гнаться за модными тряпками неинтеллигентно. Он верил. Ему казалось, что он самый счастливый мальчик – добрая мама, добрая бабушка, клецки в курином супе, котлеты с картофельным пюре, собрания сочинений классиков до потолка, в консерваторию – три абонемента на год. Его одноклассники и однокурсники все куда-то переезжали на окраину, дрались, матерились, играли в футбол и хоккей, лет с тринадцати стали хвастаться девицами. И грубили старшим. А Коля оставался в центре, спешил после занятий домой, на 3-ю Мещанскую, к своим книжкам, был вежлив с бабушкой и нежен с мамой.

Кстати, он вообще не знал скандалов, потому что отец рано умер и семья никогда не жила в коммуналке. Отдельная квартира в сталинском доме на углу Садового кольца досталась от деда. Дед служил личным переводчиком Фадеева и умер от инфаркта в конце 50-х годов. На пианино стояли фотографии. Случайно зашедшие приятели больше всего интересовались этими снимками. Дед с Булганиным, дед с Фадеевым, дед с Иосипом Броз Тито. Забавно. Все уже знали про процессы и обсуждали «Матренин двор» Солженицына. Здесь Коля был королем, умел с видом знатока поговорить о стукачах и репрессиях. Даже девушки ему улыбались, если хотели узнать, по какому приговору расстреляли Бухарина.

Как раз в те дни, когда Исаевича лишали гражданства, Коля первый раз понял, что жизнь складывается как-то не так. Слишком большой крючковатый нос, узко посаженные глаза, рыхлая кожа, руки потеют. Пожаловался маме – мама утешила. Никто, мол, тебя не достоин, учись, работай, не торопи время. Будешь счастлив. Коля поверил, прочитал «Процесс» и «Исправительную колонию», повеселел и повесил над кроватью большую фотографию Кафки.

Лет в двадцать он начал пить. До этого и в рот не брал водки – просто не с кем было. Однако тут появился Красавчик – образованный, щеголеватый, лет на десять старше, воспитанный на французской литературе. Красавчик читал Сартра, де Сада, Бориса Виана и тогда еще совсем экзотического Жене. Он вычислил Колю в университете, где ходил в аспирантах, понравился маме, стал носить в дом цветы. Очень романтично. Толпы девиц, неприятности с КГБ, фарцовка, самиздат и наркотики. У них Красавчик отдыхал. И пил. Мама тоже пропускала по рюмочке. Только бабушка смотрела косо, ну да что бабушка, у мамы тоже своя жизнь. Вскоре бабушка умерла.

На старших курсах было очень весело – мама часто смеялась, готовила вкусную еду, подарила Коле настоящие американские джинсы за триста рублей. Время от времени и у Красавчика водились большие деньги: пару раз они съездили втроем в Дагомыс. К защите диплома выяснилось, что наукой заниматься Коле совсем не нравится, и по распределению он попал на телевидение – редактором. Какая-то подруга Красавчика прослышала про его феноменальную грамотность, дотошность и трудолюбие. Все устроилось легко. Наилучший режим – семь дней работаешь, семь – отдыхаешь, а потом еще и достойная зарплата. После 91-го года зарплата становилась все больше и больше. Вокруг почти все бедствовали, а Коля преуспевал. И еще они начали ходить с Красавчиком в казино.

Но к середине 90-х годов Красавчик сильно растолстел и стал быстрее пьянеть, подруга его с телевидения наконец вышла замуж. А в 1996-м Роза Никифоровна заболела раком. Коля ухаживал за ней, как может ухаживать только сын и возлюбленный в одном лице. Страдал, мучился, носил цветы и боялся. Оперировали на Каширке. Потом еще раз – по его настоянию – на Калужской. Врач сказал, что шансов нет. Коля ответил, что опухоль доброкачественная и мама скоро выздоровеет. Тогда врач сказал, что иногда случается чудо, так что надежда умирает последней. Было очень тяжело. К тому же Красавчик куда-то исчез. Дурачок, занялся цветочным бизнесом, стрельнул несколько тысяч долларов и пропал. Все. Теперь Коле приходилось одному колоть матери обезболивающее.

Роза Никифоровна мучилась почти два года. В конце концов взмолилась: «Отпусти!». Коля сделал ей четвертную дозу, а сам выпил две бутылки водки. На похоронах, где собрались приятели по Останкино и однокурсники, он бился в истерике, грозился отомстить Богу за свою сломанную жизнь. И в этот самый момент опять появился Красавчик, положил руку на плечо и сказал, что так нельзя.

Коля остался один в трехкомнатной квартире. Красавчик теперь бывал у него пару раз в месяц. Они пили, старались веселиться. Впрочем, Коля не унимался, грозил Богу и строил планы на тему самоубийства. Что, впрочем, не мешало регулярно ходить на службу и редактировать тексты.

Однажды после работы он принял две упаковки снотворного и запил водкой. Красавчик появился через пять минут, необыкновенно серьезный. Сел напротив. Посмотрел с иронией и сказал: «Ну и что ты сделал, чтоб попасть в ад? А в рай, знаешь, самоубийцам нельзя». И стал отпаивать Колю молоком.

Коля выздоровел с какой-то подозрительной легкостью. Даже врача не пришлось вызывать. И тут случилось с ним странное. Красавчик, который не отходил от него ни на шаг, объяснил, что отныне они будут всегда вдвоем. Мол, обращения Колины к Богу услышаны, и Бог не желает его видеть. Пусть шатается по земле сколько хочет с тем последним, к кому привязан. Ибо больше – никаких пристрастий, чтобы никого не оплакивать. «А я, знаешь ли, – улыбнулся Красавчик, – бессмертен. Только на месте оставаться нельзя, так что собирайся, мол, и пойдем».

Красавчик сам закрыл квартиру, сам ключи выбросил в мусоропровод. С тех пор они и шатаются по свету, точнее, по Москве, так как Коля уже много лет не уезжал из города дальше дачи и не желает этого делать. Красавчик ему уж предлагал и Рим, и Лиссабон, и даже Антарктиду, но разве может преданный сын удалиться от могилы возлюбленной матери?

Часто их видели вместе – необыкновенного обаяния мужик с глубокими складками на испитом лице и классический неудачник, скромный и безобразный, переходили из бара в бар, из ночного клуба в ночной клуб, болтали о том о сем с их хозяевами, с мэтрами андеграунда и стали, таким образом, персонажами московской тусовки.

Однако после последнего Нового года оба вдруг исчезли. Рассказывают, что где-то в конце декабря 99-го Коля и Красавчик пили в клубе «Третий путь», и какая-то рыжая, коротко стриженная девица поманила Колю с танцпола указательным пальчиком: «Эй ты, неудачник, пойди сюда, я королева неудачников!». Коля напрягся, побледнел... и бросился прочь. Красавчик расстроился, заказал себе еще сто коньяку и объяснил заинтересованным лицам: разве, мол, испуганного человека догонишь, а его дело – сторона, он-де уезжает в Марокко.

Коля очень боялся преследования, но случайно попавшийся навстречу диггер показал простейший путь под землю, думал, что от милиции убегает парень. С тех пор бежит и бежит наш герой по черным тоннелям, тоннели расходятся, и из-за каждого поворота слышит он, как зовут его то бабушка, то мама, то любимая учительница Анфиса Даниловна. И еще смех, наглый девичий и мужской подобострастный смех преследует его. Королева неудачников говорит, что это не лабиринт доктора Моуди – всего лишь стратегические ходы Московского метро, и если Коле суждено когда-нибудь увидеть свет, то это будет свет огней летящего наперерез поезда где-то на перегоне между “Академической” и “Ленинским проспектом”. Что ж, такова судьба неудачников, непокорных своей королеве...

Март 2000, Москва

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"