...И ты наконец спросила.
И я ответил

Очень правдивая история со счастливым концом

...Мы стояли у входа и долго не решались войти. Было боязно из светлого солнечного дня шагнуть в темную, пахнущую сыростью неизвестность. Но любопытство взяло верх, и мы, осторожно перебираясь с камня на камень, поддерживая друг друга за руки, чтобы не упасть, приблизились к расщелине, а потом вошли. И словно попали на дно пустого колодца, потому что, когда я оглянулся назад, то свет, идущий снаружи, казался недосягаемо далеким, хотя мы стояли всего метрах в трех от входа. Как только наши глаза привыкли к темноте, мы сделали несколько неуверенных шагов в глубь пещеры. Сначала я думал, что это большой зал с высокими стенами и куполообразным входом, – такое сильное было ощущение темноты и скрытого объема, а оказалось, что это только начало коридора, причем довольно неуютного – метра три в высоту и полтора в ширину.

Мы шли уже пять минут, а может, двадцать, не знаю, а конца ему все не было видно. Мы несколько раз поворачивали – коридор петлял и уходил, по-моему, вниз. Я сначала пытался запомнить последовательность этих поворотов, но почти сразу запутался и бросил это занятие. Мы шли, взявшись за руки, и она не сказала ни слова. Мне было странно, что внешне – а я уверен, и внутренне – она не испытывала никакого страха, хотя мне, честно говоря, время от времени становилось не по себе, особенно после очередного поворота. Но ее спокойствие каким-то непонятным образом передавалось и мне, и, вместо того чтобы считать бесконечные повороты, я стал думать о ней. Интересно, о чем она сейчас думает? И почему молчит? Хотя это на нее очень похоже. Значит, она уже приняла решение, и, значит, я уже согласен с ним. Сначала я никак не мог привыкнуть к ее диктату, но в конце концов понял, что сопротивляться бессмысленно, так как все, что делал я, получалось, мягко говоря, странно, а в ее руках любая, даже самая абсурдная и нереальная идея становилась явью и скоро начинала ощущаться вполне материально – будь то написанная диссертация или устройство дочки в Кремлевскую больницу. Да. Если быть до конца откровенным, то лидером я никогда не был. Хотя... стоп. Почему это я, собственно говоря, так к себе несправедлив? Ведь если вспомнить, так в том, что мы вместе вот уже три, нет, четыре года, виноват только я. Я улыбнулся. Виноват. Так утверждает и моя теща.

...Очередной поворот. Какой по счету? Ощутил легкое неуверенное пожатие ее руки. Что? Просто оступилась... Глаза уже немного привыкли к темноте, и я мог довольно ясно различать все окружающее. Ничего особенно интересного. Шершавая, но довольно ровная поверхность стены ощущалась ладонью, и почти на всем пути не было заметно видимых трещин и впадин. Только в двух местах после третьего, нет, четвертого поворота были небольшие выбоины и у ног валялись куски породы, как будто кто-то долбил по стене кувалдой. Хотя откуда здесь взяться кому-то, да еще с кувалдой? Но выбоины были. Это я хорошо запомнил.

Только теперь я обратил внимание на то, что иду несколько сзади, и сначала не придал этому никакого значения, но потом вдруг понял, что меня ведут; меня ведет она, ведет уверенно, зная, куда надо повернуть, где замедлить шаг, где пригнуть голову. Значит, она была тут раньше и знает этот путь, эти бесконечные повороты, выбоины. Но тогда почему она мне ничего не сказала о них?! Может, она хотела, чтобы я сам ощутил эти выбоины, запомнил неровную поверхность стен в том месте, где как будто долбили кувалдой? Я не мог их тогда не заметить, ведь я еще считал повороты. Конечно, я и сейчас хорошо это помню: после третьего, нет, четвертого поворота. Видимо, она хотела, чтобы я их не только заметил, но и запомнил, конечно!

Стало немного легче. Помню, мы даже немного замедлили шаг в том месте, где под ногами валялись куски породы. Это объяснение так обрадовало меня, что я опять улыбнулся и посмотрел на нее в надежде, что она все поняла и похвалит меня: что, мол, какой хороший мальчик, сам додумался, никто не помогал, молодец! Но на меня смотрели совершенно невыразительные глаза, какой-то холодный и колючий взгляд – не то сожалеющий, не то осуждающий и вместе с тем совершенно чужой. Это был даже не взгляд на меня, а куда-то мимо, сквозь стены, назад, туда, к третьему, нет, четвертому повороту, к тому мне, который, осторожно проводя ладонью по стене, ощутил выбоины и запомнил их.

И тут я испугался. Испугался не на шутку. Ведь пока я думал о тех двух выбоинах, что остались вначале, я мог пропустить, не обратить внимания (Боже мой!), не запомнить другие выбоины. А они наверняка были. А как же! Ведьмы несколько раз замедляли шаг, а это бывает только перед выбоинами. Что же делать? Страх, какой-то тупой и бессмысленный страх полностью овладел мной. Стал лихорадочно шарить рукой по стене коридора, но она была как назло гладкой, даже чересчур гладкой, словно отполированной сотнями тысяч рук, искавших несуществующие трещины в ее блестящем монолите.

Несколько раз я пытался оступиться, чтобы замедлить наше равномерное движение, но тщетно. И уже после второй моей попытки сбавить темп я почувствовал, как она сильнее сжала мою руку и повлекла меня дальше. Тут вдруг наступило состояние легкой, невесомой ясности – я уже не шел, а перемещался, не ощущая тяжести своего тела и почти не задевая ногами земли. Как-то сразу я понял, что она все знает. И про те две выбоины вначале, и про то, что я забыл об остальных. Знает и никогда мне этого не простит. Никогда. И ничто не поможет. Господи!

Теперь, после всего, что случилось, мы почти перешли на бег. И это было невыносимо. Моя правая рука еще по инерции ощупывала стену, хотя уже точно знал, что выбоин больше не будет, что надеяться не на что, и понимание полной обреченности и справедливости наказания на время опять отключило мое сознание. Я совершенно бессмысленно летел вдоль стены, не замечая ничего вокруг, и в голове стоял равномерный шум, похожий на регулярные удары по стене, к которому иногда примешивался легкий шорох осыпающейся время от времени породы. Я даже мог закрыть глаза.

...А потом шли дни, и я молчал, и ты не спрашивала. И надо было что-то решать. И не было времени ждать. И я опять молчал. А ты наконец спросила. И я ответил. Ответ я знал наизусть. Я его повторял про себя с первого дня. Но молчал. Ждал вопроса. И ты молчала. А теперь спросила. И я ответил. Я сказал: “...жили-были дед и баба, ели кашу с молоком...”.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"