Время, в котором стоим

Новый рассказ Фазиля Искандера “Ночной вагон” (“Знамя” № 1, 2000) остросюжетен, хотя интриги никакой, фабулы – ни малейшей.
Напротив, шлейф хаоса, тянущийся по маршруту Москва – Крым, станция Семь колодезей. Кажется, что в этой круговерти стычки, импульсы, страхи, ссоры, подозрения легко поменять местами, спутать, рассеять и совсем отменить. Или, напротив, сгустить на разрыв. Настолько смятенна душа повествователя.
Эта душа и ткет сюжет.

Он завязывается поздно ночью, когда рассказчик выходит в тамбур покурить. “Вместо урны в углу стояла железная плита нешуточной толщины, вогнутая в виде ковша. Кто ее согнул? Я решил, что только сила распада могла так ее согнуть. Последнее унижение военно-промышленного комплекса”. Завершается рассказ не унижением, а торжеством: “Юмор – стилистическая победа человека над безумием жизни”.
Кромешный вздор дорожных происшествий выбрасывает рассказчика в самые разнообразные сферы и годы его жизни. Скорбные анекдоты прошлого ассоциируются с сиюминутными впечатлениями, обнаруживая просветы и реанимируя постулаты, похожие на гениальные озарения. Он вспоминает, как, отпуская на волю – уже после смерти Сталина – зека-лунатика, начальник лагеря резюмировал: “Вот такие, как ты, переутомили партию. И что из этого получилось?” Обвинение же, предъявленное лунатику, звучало так: “За попытку нелегального воздушного перехода границы, научная несостоятельность которой не может смягчить самого замысла”.
Вот в замыслах вся отрада и перспектива. Они волшебны, несусветны, парадоксальны. На них печать естественного хода вещей, не омраченного скудными возможностями реализации. Но реальность определяет замыслам место и срок, давая им осуществиться в положенной мере. Замыслы, особенно неосуществившиеся, просачиваются, прокрадываются, в свою очередь деформируя и формируя реальность.
“В удивительное время мы живем. Разруха – без войны. Диктатура – без топора. Но так вечно продолжаться не может. Я боюсь, что скоро наше обедневшее правительство объявит всенародный добровольный сбор средств на постройку народной гильотины. После чего – так оно пообещает – нищих в стране не будет. В каком смысле не будет? – станут уныло гадать наши нищие граждане.
Между прочим, шизофреническая мечта Советского Союза догнать и перегнать Америку немедленно осуществилась с падением советской власти. По количеству гангстеров на душу населения мы намного обогнали Америку. Настолько обогнали, что посылаем время от времени на помощь своих гангстеров. Но делаем это тихо, незаметно, по-христиански. Не кричим подобно фарисеям о своей помощи на всех перекрестках”.
И вдруг мятущаяся душа рассказчика обретает успокоение, словно подобрав ключ к этой взбесившейся стихии, к этому нерасшифровываемому бреду дорожных впечатлений, когда возникают и исчезают глухонемые продавцы просроченных изданий, менялы рублей на гривны, когда дверь в уборную мечется, “как веер разгневанной красотки”, и продавцы горячей картошки, фруктов, чебуреков и огненных раков водят свой хоровод. Но раки давно исчезли из нашей жизни, спохватывается рассказчик. Не от всеобщего ли одичания они появились вновь? – догадывается он.
На пике подозрительности, в тот минусовый миг, когда хаос вот-вот поглотит потерявший параметры разум, в рассказ врывается тишина.
...В тот жаркий день на даче, когда душа рвалась от мысли, “что Россия гибнет и непонятно, как ей помочь”, жена вдруг говорит: “Поехали в город. Мне надо цветы полить, а то они погибнут”.
Тогда, на даче, в нем молнией мелькнуло: “Она права!!!” Сейчас, в поезде, он додумывает свою вспышку до конца. До предварительного конца. Вот что думает рассказчик о внезапном решении жены: “Если все будут помогать тому, чему действительно можно помочь, тогда того, чему действительно нельзя помочь, не будет! Если все будут действовать в пределах возможного, возможности станут беспредельны!
Психологическая трагедия кризиса не в том, что где-то там не получаются реформы, а в том, что у людей опускаются руки и они перестают делать то, что всегда могли делать. Миллионы этих малых несделанных дел для судьбы страны важнее любых реформ.
Подобно тому как за ледоколом, взрезающим льды, они позади снова смыкаются, за разумом, взрезающим глупость, снова смыкается глупость. Где выход? Выход есть!
Разум должен тащить и тащить за собой практическую задачу, как ледокол, ведущий за собой караван судов. Тогда льды и глупость долго не смыкаются. Только ради Бога не надо путать ледокол с ледорубом. У российских политиков есть такая склонность”.
...”Время, в котором стоим” – этот буквальный перевод с абхазского был великолепно обыгран в “Сандро из Чегема”. Теперь в рассказе Искандер к нему возвращается, и свистопляска страхов, мнимых безысходностей и пустопорожних альтернатив, бушующая в мозгу рассказчика, оказывается лишь свойством времени, которое нас обтекает. Взамен мы обретаем устойчивость Сандро, а его великодушный смех как знак большого стиля дарует нам радость и, стало быть, веру в ясность и высоту отпущенного человеку ума.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"