Дмитрий Цветков:
“Солнце светит. Пенсия – двадцать рублей. Сирень цветет”

Дмитрий Борисович Цветков – известный художник-станковист, график, монументалист. Участвовал в художественных проектах «Конверсия», «АртМиф», «Бизнес+искусство», «Родина или смерть», «Русская коллекция». Персональные выставки – «Новая археология» (1994), «Награды за жизнь» (1996), «Музыкальная фраза» (1997), «Поминки по Сталину» (1999), «Филателия» (1999). Работы Дмитрия Цветкова экспонировались в Японии, Бельгии, Италии, Германии, Швейцарии.

– Дмитрий Борисович, согласитесь, каждый человек без исключения был в детстве талантливым живописцем. Почему же к подростковому возрасту он по большей части отворачивается не только от творчества, но и от искусства живописи вообще?

– Cейчас при словах искусство живописи представляется что-то недостижимо дорогое, сложное, элитарное, сохраняемое и охраняемое в таких местах, куда вход если не запрещен, то затруднен. В Третьяковской галерее нужно выстоять очередь, пройти сквозь металлочувствительную рамку, она запищит из-за ваших ключей, и милиционер начнет выяснять, что там у вас такое. Потом в тишине зала под сонно-настороженным взглядом служительницы вы будете приникать к высокому и прекрасному. Молодежь научили и застращали так, что она не настроена на диалог с классикой. К шедевру даже подойти боязно. Торжественная картина кажется совершенно безапелляционной, не оставляющей зрителю никакого пространства свободы и права на собственное мнение. В действительности искусство намного более демократично и гораздо теснее связано с жизнью, чем это представляется при виде сокровища в золотой раме. Цепочки взаимосвязи и взаимозависимости искусства и жизни выстраиваются подчас очень неожиданно, но они выстраиваются всегда.

– Какой пример является для вас самым неожиданным и вместе с тем убедительным?

– Новый облик городов ХХ века, особенности современной городской застройки были порождены творческими идеями французского архитектора Ле Корбюзье. Он признавался, что все его замыслы нового индустриального строительства вышли из одного натюрморта Пикассо, тогда не понятого и не принятого протестанта-скандалиста.

– Не кажется ли вам, что современный человек, вырастая среди этой новой застройки, окруженный обезличенными, стандартными вещами, многое теряет по сравнению с человеком прошлого?

– Я с этим не согласен. Мне кажется, что это извечный самообман восприятия, воздействие на нас исторической дистанции. Ведь из прошлого к нам приходят памятники первостепенной важности, остаются вещи выдающиеся, а массовый слой исчезает, и достаточно быстро. Это относится и к сравнительно близкому прошлому, к началу ХХ века. Мы восхищаемся архитектурой модерна, но мы не видели тех хибар и бараков, в которых обитали горьковские Челкаши и Ниловны, поэтому образ города Серебряного века складывается совсем иным, чем он был в действительности. Cсылаться на Горького сейчас немодно, но что было, то было.

– Печальное невнимание молодежи к живописи, к архитектуре соединяется с тем, что называют засильем визуального ряда. В Третьяковской галерее человек побывал, возможно, один раз в жизни, и то давно, а рекламу он вынужден смотреть ежедневно. С досадой или с удовольствием, но ему приходится каждый день и даже каждый час глотать произведения этого странного жанра. Вас как художника это не возмущает?

– Реклама в том или ином виде существовала всегда и уже дала человечеству такого художника, как Пиросмани. Сегодня настоящие художники, вообще авторитетные мастера не делают рекламу. С одной стороны, их не приглашают, с другой – они и сами не хотят с высокомерием снобов. Низкий жанр. Сейчас я работаю в газете «Известия», работа нелегкая, постоянное напряжение, но у меня фактически каждый день происходит вернисаж для 250 тысяч человек в России и в сорока странах мира. Если я в мастерской работаю по-настоящему, а в газете рисую как придется, то это минус мне как художнику. Если я за два часа не могу нарисовать хорошо, то это моя вина, а не читателей и не газетного рисунка как жанра. Так же и реклама. Она может быть изящной, красочной, остроумной миниатюрой, а ее нынешняя убогость и дурновкусие зависят не от того, что это низкий жанр.

– Согласны ли вы с тем, что в ХХ веке нарастали антигуманистические тенденции в искусстве в целом – в живописи так же, как и в литературе, и что это представляет опасность для человеческих чувств, для человечности как таковой?

– Я придерживаюсь традиционной точки зрения, что искусство является отражением жизни и изменяется вместе с ней. Убежден, что человеческие чувства абсолютно не изменились, и художник сегодняшнего дня имеет дело с теми же чувствами любви, ненависти, жалости, зависти, ужаса, сострадания, что и художник эпохи Тутанхамона. Изменился... как бы сказать... вектор этих чувств. Может быть, двадцатый век потому и кажется самым страшным, жестоким и антигуманным, что те явления, которые прежде представлялись нормальными или выносимыми, сегодня воспринимаются как чудовищные. В нашем золотом, так сказать, девятнадцатом веке существовало – а мы, кажется, об этом как-то подзабыли – крепостное право, и большинство народа жило в крепостной зависимости. Крещеная собственность. Какой-нибудь тонкий эстет, ценитель прекрасного днем наслаждался шедеврами, а вечером проигрывал в карты десяток-другой своих крепостных. И все это казалось нормальным. А для нас это пример нравственного уродства. Или другая картинка. Моя родная Коломна середины шестидесятых годов. У покосившегося забора на вросшей в землю лавочке сидят бабушки-старушки в белых платочках. У каждой имущества – сундук и кошка. Все потеряли мужей на войне, выросшие дети далеко. Церкви закрыты. Солнце светит. Пенсия – двадцать рублей. Сирень цветет. Все нормально. Такова жизнь, и за такую жизнь следовало говорить спасибо. Сейчас несравненно лучшие условия жизни воспринимаются иначе – положение пенсионеров самое отчаянное. Не думаю, что это свидетельствует о дегуманизации общества.

– Но ностальгия по прошлому – факт общественного настроения. Чем же вы его объясняете?

– Если речь идет о далеком прошлом, то это тоска об идеале, и прошлое мысленно конструируется в соответствии с ним. А если о недавнем, то ностальгия объясняется только одним – тогдашней молодостью ностальгирующих.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"