Кто хозяин у частной школы?

Казалось бы, ответ прост: тот, кто ее создал и содержит. Но на самом деле все ее существование зависит от воли чиновника

Год спустя...
Год назад в Стерлитамаке закрыли частную школу “Вита”.
Закрывали ее долго, мучительно, с огромным скандалом и затяжным конфликтом.
Прошел год, и мы попросили бывшего директора “Виты” Елену Бродскую вернуться к тем событиям и объяснить нам и себе, что же тогда произошло.
...Они приходили неожиданно. В первый раз нагрянули, когда арестовывали наши школьные документы, складывали их в большие коробки из-под игрушек. Неожиданно появились во второй раз и перевернули вверх дном учительскую и медицинский кабинет (?!). Вдруг появились поздно вечером у дверей четырех квартир наших сотрудников в начале 1999 года. Слова “следствие”, “подозреваемый”, “обыск” приводили в ужас наших близких, изумляли приглашенных в качестве понятых соседей. Мы же начинали привыкать к этим терминам: к плохому, как к хорошему, привыкаешь быстро.
Люди в камуфляже, деловито общаясь по рации, рылись в наших личных вещах, выдвигали ящики, заглядывали в самые пыльные углы – искали подтверждение “преступной деятельности” “Виты”. Искали, но не находили.
Они не давали себе продыху недели напролет: допросы, опросы, прослушивание телефонов, бесконечные вызовы по делу и без дела сотрудников школы, родителей, учащихся. Соответственно этике своей профессиональной деятельности они вели себя по-разному: то упивались вежливостью, то откровенно запугивали.
Параллельно с ними – органами ОБЭП – в целях выявления “преступной деятельности” и следов наших финансовых афер плечом к плечу трудились налоговая инспекция, КРУ и прокуратура. Одновременно шли фронтальные проверки по линии ГУНО и министерства.
Надо отдать должное мужественным родителям учащихся “Виты”. Они не только продолжали обучать в опальной школе своих детей, но и метались по коридорам ГУНО, ездили в Министерство образования, даже обратились в администрацию президента. Сначала высокие чиновники обещали во всем разобраться, потом перестали смотреть им в глаза. Это еще аукнется нашим родителям позже, когда в январе 1999 года витовцев откажутся принимать в городские школы.
Обращались в разные инстанции без особого успеха и мы. Но куда мы, собственно, могли обратиться? В адрес тех самых организаций, которые грозили нам судом, следствием, тюрьмой, если не... Если не что? Это мы поняли позднее. А тогда на любое наше обращение отвечали категорически: “Сначала докажите!”
Последней каплей, приведшей упирающуюся в своей правоте “Виту” к закрытию, явилось лишение старшего звена школы государственной аккредитации в связи с отсутствием химической лаборатории. (Это при том, что ни в одной аккредитованной частной школе республики ее нет и в помине. Откуда химической лаборатории взяться в помещении, ранее принадлежавшем детскому саду?) Впрочем, если бы она у “Виты” в то время и была, непременно выяснилось бы отсутствие чего-нибудь другого.
Никто не заставлял нас закрывать школу. Я заявляю это с полной ответственностью. Это мы сделали сами в здравом уме и памяти. Продолжать обучать детей в таких условиях дальше было уже невозможно. Не из-за истерзанных педагогов. Из-за детей. Школа с каждым днем все больше напоминала полигон для военных действий, на котором взрослые играли в “Зарницу”, не соблюдая никаких правил, забывая о детях.
14 января 1999 года мы закрыли “Виту”, а 15-го получили документ о присвоении нам статуса “Экспериментальная площадка РФ”. Посмертно. “Виты” уже не было.
Можно назвать множество причин, почему погибла “Вита”. И постоянное отсутствие денежных средств, и тщательно организованная травля, солидно подкрепленная пасквилями уволенных когда-то учителей, но главная причина видится все-таки в другом. Из девяти частных школ, что открылись в 1993 году в республике, выжили только шесть. Не верю, что статистика по Федерации в целом выглядит более оптимистично: эпоха частных школ катится к закату.
Явившись в начале 90-х частью предвыборной платформы экс-президента РФ, не станет ли негосударственное образование теперь одним из несостоявшихся эпизодов многострадальной школьной реформы? Или перестройки нашей жизни в целом? У нас нет заблуждений относительно общественного мнения, мы и не рассчитывали на массовую поддержку. Но у нас была и есть четкая и простая программа определенной группы людей. Мы хотели, чтобы это была школа какой-то части общества. Той части, которая может выразить свои образовательные потребности и интересы. Свои, частные. Но оказалось – это невозможно. А если это не так, то почему у частников так мало защитников? И почему им открыто противостоят “государственные” люди?
После закрытия школы следствие вяло тянулось еще полгода, дважды прерываясь в связи с “отсутствием состава преступления”. И наконец мягко сошло на нет. Видимо, перестав быть сотрудниками частной школы, мы автоматически стали честными людьми и законопослушными гражданами. У нас ведь теперь нет частного интереса к образованию. Точнее, интерес-то остался, а вот возможность его реализовать исчезла.
Несколько слов о главных участниках событий, которые были описаны выше. Бывшие воспитанники “Виты” учатся в городских школах, кто-то из них адаптировался в новых условиях, а кто-то не может этого сделать до сих пор. Особенно те ребята, которые обучались в частной школе с 1-го класса.
Педагоги за истекший год обрели с грехом пополам новые рабочие места. Бывшего директора “Виты”, то есть меня, в городе уже нет: забрав детей, я переселилась в другой город, где опять учу ребятишек.
Наш главный бухгалтер, обладающий железным характером и такой же силой воли (благодаря этим ее качествам и высокой профессиональной грамотности “Вите” удалось перед следствием отстоять свое честное имя), продолжает борьбу за справедливость. Недавно она позвонила мне со словами: “Ты как хочешь, а я буду продолжать. Даже если мы ничего не выиграем, они должны открыто признать свою вину”.

А в это время в Павловске
Год назад в Павловске, под Петербургом, открылась частная школа “Надежда” им. А.Горчакова.
Открыл ее предприниматель Сергей Гутцайт.
Павловск – это та часть Царского Села, которая по каким-то причинам отошла от Пушкина. Школу Сергей Эдидович открыл в доме, который до революции был дачей А.Брюллова, брата знаменитого художника. Наверху этого дома сохранился маленький планетарий, потому что брат Карла Брюллова был астрономом. Да и сам дом какой-то сказочный, таинственный – масса маленьких комнаток, винтовая лестница, недалеко – крепость Бип. В школе учатся 18 мальчиков – только мальчики. Потому что идея Сергея Гутцайта была в том, чтобы возродить Царскосельский лицей, возродить то образование, которое формирует у человека государственное мышление.
Мальчики живут в школе. Ни в чем не нуждаются. Обычно в таких случаях говорят: обучение в школе бесплатное. Но мы ж понимаем, что когда говорят “бесплатное”, то это лишь означает, что не называют того, кто за все платит. Ничего бесплатного, особенно образования, как известно, не бывает. В “Надежде” за все платит С.Гутцайт.
Живут мальчики по двое в очень уютных комнатах, в каждой комнате – туалет и душ. Шесть учителей, все очень талантливы, правда, я был только на уроках истории и математики, но потом долго сидел с учителями и Сергеем Эдидовичем, пил чай и обсуждал, какой быть дальше этой школе.
Дело в том, что лицеистов набирали каждые три года, а не каждый год, и в школе Надежда” хотели бы повторить этот опыт. Но, с другой стороны, понимают, что время иное и общение со сверстниками необходимо.
Вообще хотя основатель школы говорит, что далек от педагогики, ведет он школу мастерски.
Например, доплачивает учителям за то, что посещают уроки друг друга. Он и сам сидит на уроках, при этом страшно мешает учителям, потому что все время вмешивается и даже спорит с учителями прямо на уроке. Школа в его понимании – это такая семья, где добрые отношения и в гости приходят интересные люди.
– Если дать мне волю – я детей испорчу, – говорит Сергей Гутцайт. В день моего приезда у них после занятий был еще каток, потом театр, а после театра – ужин в ресторане. Десятилетние мальчики ходят в ресторан ужинать, чтобы уметь ходить в ресторан. После театра.
А еще они хотят повесить расписание на семь лет вперед, а еще строить шхуну и еще, чтобы была не только библиотека, но и маленькая комната, например, та, где стоит пианино, чтобы там каждый мальчик мог один сидеть и читать. Потому что людям одиночество необходимо так же, как и общение с другими.
...А узнал я об этой школе на январском совещании работников образования в Кремле. Так случилось, что у меня была возможность задать Валентине Ивановне Матвиенко несколько вопросов. Конечно, я не мог не спросить о том, какой она видит школу будущего.
И вот ее ответ:
– Какой бы я хотела видеть школу завтрашнего дня? Недавно я побывала в одной негосударственной экспериментальной школе в городе Павловске под Петербургом. Ее решил создать один меценат на свои средства. Это школа для мальчиков наподобие пушкинского лицея. Я познакомилась с содержанием работы этой школы, и вы знаете, настолько приятно было видеть этих ребят, раскрепощенных, свободно мыслящих, широко эрудированных. В этой школе, ее имя “Надежда”, образование сочетается с очень разными воспитательными возможностями. Вот если бы таких экспериментальных площадок, таких изюминок у нас было больше, то и вся наша школа была бы другой...
Но эти две истории, одна из которых разочаровывает, а другая обнадеживает, наталкивают на размышление: почему каждый раз судьба нестандартной школы реально зависит не от законодательства, а от самоуправства чиновников и людей, вообще далеких от школьных проблем? Сегодня мы продолжаем эту тему в статье Ирины Невежиной, которую вы можете прочитать на третьей странице нашей газеты.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"