День за днем

Об этом человеке я много слышал и читал еще до встречи – не где-нибудь, а в нашей газете. И когда он показался мне давно знакомым, я подумал, что дело именно в этом. Но чуть позже понял: причина вовсе не в известности директора нижегородской школы № 186, а в его глазах. Очень знакомое выражение глаз. С детства знакомое. За такие глаза не раз попадало моему другу-однокласснику от учителей. Но игра стоила свеч. Он навсегда остался героем моего детства.

Для описания этого взгляда, искрящегося от идеи, точнее – от затеи, идеально подходят два слова – помягче и пожестче. Объясню оба, чтобы не пустить по ложному следу тех, кому еще не довелось познакомиться с Михаилом Васильевичем Буровым лично. Помягче – такое выражение глаз называется озорным, пожестче – хулиганистым.

Именно с таким выражением глаз становятся героями у детей. Именно такое выражение глаз, я уверен, и должно быть у настоящего педагога.

И вот озорной и соответствующий возможно-невозможному антуражу своей школы ведет Буров нас с Матвеем вперед по школьным коридорам к своей мечте о том, какой должна быть школа вообще.

Коридоры на каждом этаже по кругу: на внешней стороне – классы, в центре на высоту первых двух этажей – спортзал, а на высоту третьего и четвертого – библиотека с колоннами и широченной, уходящей вправо и влево лестницей. На этой лестнице можно сидеть и читать, как, например, в хорошую погоду на лестнице перед музеем “Метрополитен” в Нью-Йорке и вообще на любой другой знаменитой лестнице.

Директор весело рассказывает о школе, а мы с Матвеем не можем оторваться от открывающегося через внутренние арочные окна вида на играющих в мяч где-то там внизу или перебирающих книги где-то там наверху.

А теперь постараюсь передать смысл нашего диалога.

– Зачем детей мучить русским языком? – говорит Буров, преподаватель русского. – Я сразу понял, что на восемьдесят процентов эти все детские мучения в школе – глупость. Я захотел школу, в которой от всего этого можно освободиться и ученикам, и учителям. Вот мы и сделали школу, в которой старшеклассники сами выбирают себе жизнь, а мы их готовим лучше любых репетиторов.

– А если выбор неправильный?

– В каком смысле? Любой выбор – это действие с какой-то собственной мотивацией. И в этом смысле сам выбор – это уже правильно.

– Но если ребенок передумал? Хотел нечто гуманитарное, а потом вдруг потянуло на физику. А он ее уже запустил.

– Это действительно случается. Не часто, но случается. Тогда мы не жалеем сил, не упрекаем за несознательность, а беремся и всем миром подтягиваем то, что ученику нужно сейчас. То же самое и в начальных классах. Родители выбирают модель обучения из четырех, существующих в школе. Если почему-то не понравится, то ничего страшного. Переводим в параллельный класс с другой моделью. А вся разница ложится на плечи учителя, которому предстоит потрудиться. Но это входит в идею нашей школы. Изменяться, передумывать, желать чего-то другого, нового – все это входит в понятие роста ребенка.

– Но ведь всего учесть невозможно. Это будет не школа, а сумасшедший дом.

– Ну, значит, у нас и есть сумасшедший дом, – говорит Буров, входя в библиотеку. – Зато какой красивый!

И действительно красивый.

– Вот центр школы. Вот настоящий храм. Я счастлив, что удалось сделать школу, в которой все вокруг библиотеки во всех смыслах. Я хочу одного, – бравирует Буров, – нормы. А вы видели учебники, по которым приходится учиться? Это же абсурд. Но нам он теперь не страшен. Вот если завтра отменят все федеральные комплекты или даже вообще все учебники, мне кажется, у нас в школе даже не заметят. Мы давно уже работаем с первоисточниками. Все пути к знаниям наших детей, включая постоянную работу над проектами, проходят через эти полки. – Буров прикасается к корешкам книг. – Вот на что ничего не жалко – ни пространства, ни денег, ни разговоров, ни сотрудников…

– А как же базисный план? – не унимаемся мы.

– У меня есть и базисный план, и любой другой для тех, кому он нужен. Я так и говорю: что вам нужно? отчет? план? классный журнал? Будет вам и отчет, и план, и классный журнал. И делаю все это. Но делаю сам. А на детей всю эту заморочь не перекладываю.

Мы входим в просторную комнату, заполненную компьютерами.

– Бухгалтерия, – разводит руками Буров в ответ на мой вопросительный взгляд. – Нужно работать, считать, находить средства. Абсолютная прозрачность – прямой путь к увеличению внебюджетного и любого другого финансирования.

– Все равно непонятно, как это все получается.

– Вот и вы за свое. Вместо того чтобы спросить, как здесь детям, вы спрашиваете, как это получается – не получается.

Помощники Бурова подыгрывают ему. Александр Михайлович Пищик, замдиректора по идеологии, мягко объясняет нам, что всем, и в том числе школе, нужен миф. Рассказывает о многолетних размышлениях, спорах вокруг образования в Нижнем.

– Но вы же белые вороны. Вас заклюют.

– Нет, нас уже давно должны были заклевать. Но дело не в этом. Дело в предельной ясности позиции. Вот у меня в руках Закон “Об образовании”. Вот у меня совет школы с активными родителями. Вот зам по идеологии. Вот замечательная помощница София Джунисбековна Лопатина, зам по учебной части. Вот у меня потрясающие дети…

Ну конечно, дети же видят кураж своего директора. Дети чувствуют, что озорство разлито по всему пространству школы. Здесь много необычного, нетривиального, но во всем – жажда осмысленности, которой так часто не хватает в организационно сложных структурах, к которым, несомненно, принадлежит и школа.

И вот эта исключительность, как печать самоопределения школы, у которой даже название необыкновенное – Нижегородская авторская академическая школа № 186, – здесь чувствуется повсюду. Даже в столовой пекут что-то такое, что, во-первых, очень вкусно, во-вторых, предельно полезно, в-третьих, дешево и, наконец, в-четвертых, нигде больше нет, так что приезжают издалека специально, чтобы попробовать еще раз.

Озорство родственно бесстрашию. И решается директор-нарушитель на то, чтобы пригласить Александра Михайловича Лобка и создать в школе Центр вероятностного образования – по полной программе, с выделением отдельного, специально оборудованного пространства. И берется за эксперимент, при котором старшеклассники и младшие дети учатся в одном образовательном пространстве, несмотря на массу дополнительных усилий и неудобств, которые приходится для этого преодолевать…

Я обожаю Тома Сойера с Гекльберри Финном Марка Твена. Обожаю не только за бесконечное озорство, а за то, что положенное в основу нарушение всех правил – побег раба (страшное нарушение!) – на самом деле никаким нарушением не было, потому что, как выясняется, раб уже и так был свободен. Герои романа и мы вместе с ними переживаем бунт, переживаем озорство, хулиганим… без нарушения закона. Словно закон нам подыгрывает в поиске справедливой жизни.

Дай Бог, чтобы все наши законы вот так же подыграли и “бунту” Бурова, и его школе...

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"