Путь за пределы слов и снов

Поправка ко всем толкованиям, теориям и интерпретациям

Мы живем в окружении истин. Яблоко – фрукт. Арбуз – ягода. Метро ходит под землей. Поезд едет по рельсам. Мама моет раму. Но Рама маму не моет. Рама на картинке, привезенной из Индии, круглолицый и довольный, улыбается своей блуждающей улыбкой.

Всякий, кто не согласен с нашими истинами, – либо неуч, либо больной, либо враг. К тому же все три эти понятия часто сливаются. Вы когда-нибудь слышали, как говорит добродушный, знающий свой предмет профессор филологии в тяжелых роговых очках о студенте, предпочитающем рок-н-ролл или рэп “Фаусту” или “Орлеанской деве”? Он говорит так, как будто парень нанес ему личное оскорбление. И совершенно не состоятелен. И вреден для общества. К тому же налицо деградация, инволюция, энтропия наступает, боевые части культуры отходят в организованном порядке, но несут большие потери в людской силе и технике.

Примерно так же нормальные относятся к сумасшедшим. “Он безумен, надо его изолировать”, – кричали соседи по лестничной площадке, когда гениальный художник Владимир Бельский пытался им доказать, что Нового года не существует. И календари врут. И всем людям сейчас исполнилось по шесть месяцев.

Впрочем, Гитлер (а он тонко чувствовал желания толпы) пошел дальше. Зачем запирать? Это лишние траты! Уничтожить безумцев, ибо они оскорбляют других, добровольно принявших норму. Сумасшедшие чудовищны для окружающих, хуже преступников, уголовных и политических: спорить с тем, что ботаника изучает растения, – высшая форма нонконформизма. Склонный к таким вещам человек не подчиняется обычным методам воздействия; даже будучи привязан санитарами к собственной кровати и испытан двойной дозой сульфазина, он не согласится, что Доменик – святой, а диктатура НСДАП, КПСС или парламентская демократия – лучшая модель государственного устройства. Среди обитателей психиатрической лечебницы принята иная картина действительности: свят только киллер Вася из дома двадцать шесть по Останкинской улице – он избавляет богатых от их ночных страхов; наука ботаника исследует ботанов, утверждающих, что она занимается растениями. Что же касается лучшей формы организации власти... О! Это такой праздник, его одним словом и не опишешь. Грабишь магазины, целуешь взасос продавщиц, а полицейский офицер приветствует тебя в классическом реверансе.

Так или иначе общее между яблоками и апельсинами не то, что они фрукты, а то, что они сочные. Да здравствует шизофрения! Она порой возвращает нас к здравому смыслу из пропахших плесенью и маразмом объятий общепринятых суждений.

Самое интересное, что даже в этом относительнейшем из миров окончательная истина существует. Человек был создан по неким до конца неведомым нам законам. Люди это чувствуют. Это их главный соблазн. Всякая душа – христианка, говорят христиане. Мусульманка – орут последователи Мухаммеда. Язычница – вытанцовывают под бубен шаманы. Того, что вы называете душой, не существует – тихо улыбаются буддийские монахи. Старик Хантингтон прав. При определенных обстоятельствах драка обеспечена.

Последнее российское десятилетие преподало несколько очень существенных уроков. Изживание атеизма и возрождение религии привели совсем не к тем результатам, на которые надеялись нонконформисты всех мастей и калибров, сторонники духовности и искатели правды. Обретая свободу, религиозные институты прежде всего вспоминали о своей системной роли. Они не поощряли искания, они уже все нашли. Необходимо было воспитать новое поколение ревнителей. “Бог – ревнивец, – говорили они, следуя определению Ветхого Завета. – Он любит верных. И каждый шаг в сторону будет, извините, рассматриваться как побег”.

Я отлично помню свое изумление. Дело было на первой православной педагогической конференции под названием Рождественские чтения. Сначала шли доклады и обсуждение чин чинарем, но с какого-то момента все участники наперебой заговорили о борьбе с сектами, восточными культами, экуменизмом и т.д. Им бы заняться богословскими штудиями, новыми общинами и школами, литургической поэзией, в конце концов. Ан нет. Главное – разметить территорию. Православное возрождение только еще начиналось, а шанс был упущен. Никаких надежд встать над интерпретацией.
Еще острее эти черты проявлялись у мусульман. Когда формировалась Исламская партия возрождения, сыгравшая потом свою зловещую роль и в Татарии, и в Средней Азии, и на Кавказе, люди в зеленых одеждах только учились разбирать по-арабски, лебезили перед коммунистической властью и не отличали Газали от Афгани. Но на первых же своих встречах в Москве и в Ташкенте они вспомнили о джихаде с шариатом и клеймили христиан, посягающих на зоны традиционного распространения ислама.

Универсальная роль религии в противостоянии смерти и ее любимым слугам – прагматизму, материализму и потребительской цивилизации – оказалась совершенной фикцией. Люди из духовенства – “профессиональные переводчики с языка Бога” – стали отстаивать свою версию перевода; и доныне подавляющее их большинство поглощено именно этим занятием.

К тому же грандиозную свинью современному человечеству подложила наука. Галилей, Коперник, Джордано Бруно – они страдали за то, что казалось им безусловным. Ни веры тебе, ни договора, один голый опыт, который всегда можно проверить. “Это Сатана подсунул им их эксперимент, – сокрушались отцы-инквизиторы, – подобные идеи способны сбить с толку добропорядочных граждан”.

Граждане не слишком переживали, но, увы, люди из Ватикана в чем-то оказались правы. На геометрию Евклида ложится геометрия Лобачевского, физику Ньютона смущает физика Эйнштейна, в конце концов, Николай Александрович Козырев отменяет второй закон термодинамики. Научная картина мира, с таким трудом выстроенная к концу ХIХ века, обрушена окончательно. На пепелище куражится системный анализ, пригласивший на вальс тоталитарную теорию информации.

Пора признать, что мы живем в окружении тысяч и тысяч интерпретаций. Реальность приоткрывается, возможно, некоторые способны ее почувствовать (сатори, откровение и тому подобные опыты), но описание всегда ограничено. Это универсальное свойство человека, свойство его речи. Слова – плод договора. Интерпретатор – в сущности, переводчик. Ему следовало бы быть скромнее. Однако он страшно горд собой, горд потому, что вхождение в договор становится приобщением к миру людей.

Астрид Линдгрен как-то предположила, что младенцы, пока не способны заговорить, прекрасно понимают язык животных, птиц и вещей. Потом они учатся распознавать значение звуков, которые издают большие и совершенные существа – родители, и начисто забывают свое первое, врожденное знание. Эта идея – нечто большее, чем простой ход в сказке. Не зря же сторонники устойчивых систем и структур так ненавидели именно истории про Пеппи, а один главный редактор с радиостанции “Радонеж” даже сжег эти книжки у себя на даче под Сергиевым Посадом. “Слово – это Бог”, – пел он, вытанцовывая у костра шаманский танец Торквемады. “Слово – это Бог”, – рыдали его дети, забывая о неизбежных различиях между языком Создателя и обычным русским наречием. Впрочем, этот гордиев узел, с которым сражались все “реалисты” (сторонники реального существования понятий) от Платона до Лосева, разрубил одним ударом первый президент независимой Грузии Звиад Гамсахурдиа. Он утверждал, что на Страшном суде разбирательство будет вестись по-грузински. И всякий, не способный свободно прокомментировать свою биографию на великом языке Руставели, обречен на погибель. Воистину царская интерпретация!

Убежденность в надежности своей версии мировидения полезна для людей. Только так можно почувствовать жизнь со-бытием, то есть чем-то важным, соответствующим основному течению бытия. Но здесь же заключена и главная опасность. В пределах “своего” пейзажа ты с удовольствием любишь, дружишь, воспринимаешь другого как собеседника и сотрапезника. Но там, за реками, за горами, живут люди с песьими головами, им непонятен твой пафос и твои надежды. Они постмодернисты, обскурантисты, сторонники теории Хаусхоффера или другие неофашисты. Пиши им письма, сочиняй на них памфлеты, влюбляйся в их девушек – все одно, тебе никогда до них не достучаться. Впрочем, как и им до тебя.

Самый страшный тип – рыцарь интерпретации. Такой с удовольствием учится пользоваться одним из ключей, открывающих мир посредством правильного набора придуманных символов, и как сторожевая овчарка охраняет идентичность своего кода. Сторонник теории информации борется с энтропией, хоббит – с Сауроном, любер – с хиппарем, системщик – с анархистом. Все они забывают, что в хаосе скрыта всякая иерархия, и любая иерархия, создаваемая во времени, стремится к распаду.

Эти тенденции особенно любопытны в фэнтези – своеобразном квазиэпосе ХХ столетия, который не только предлагал новые мифологические системы, но и побуждал к действию, созданию параллельной реальности (кстати, нельзя исключить, что и поэмы Гомера созданы по типу, сходному с эпопеей “Властелин колец”, а Шлиман откопал один из холмов, на которых люди “играли в Трою”, – чересчур очевидны параллели с текстом).

Так или иначе главный герой английского фольклориста Р.Дж.Толкиена хоббит Фродо служил той версии истины, которую открыл для него маг Гэндальф. Кольцо было брошено в жерло вулкана, зло повержено, борьба закончилась, и вместе с ней закончилась история. Дальше длится жизнь, день сменяет ночь, самые разные существа танцуют, веселятся, сходятся, расходятся, путешествуют и плодят детей, но уже за пределами текста.

Эта вселенная казалась предельно стабильной до тех пор, пока какие-то ребята из Питера (Ник Перумов и авторы “Черной книги Арды”) не разрушили ее аксиоматику. Историю восстановили в правах, вновь появились великие скальды, путешественники и воины.

Восьмилетним огольцам, мечтающим о славе, не стоит рыдать слишком громко: основная борьба впереди. И в Интернете найдется место для высоких подвигов.

Но к чему они?

Из каждой интерпретации возможен выход. Ведь их авторы видели свет (или тьму, что, в сущности, одно и то же). Они просто не сумели правильно рассказать, а мы, идиоты, цепляемся к словам. Впрочем, сам идиотизм (вспомним образы юродивых в фильме Ларса фон Триера) способен вывести за пределы слов. Православные узрят Фаворский свет, дзэн-буддисты решат последний коан, даосы поймают за хвост пустоту...

Я очень доверяю персонажам, склонным к вранью. Они не отслеживают грубо сколоченные сцепления событий и фактов, они смело дополняют выдумками то, что забыли или упустили. И главное, они не требуют, чтобы им верили буквально. Они хотят просто, чтобы им верили на слово.

Верить на слово – избегать документов. Верить на слово – избегать зафиксированных истин.

Великий лжец Карлос Кастанеда рассказывал, что в Перу, в долине реки Чикама, стоят две древние пирамиды – Коа и Приета. Некогда там жил Большой Шаман, который учил, что у человека существует единственная цель – видение. Достигается оно предельно просто: нужно только встать на гребень “скользящего потока” и вместе с ним вылететь за пределы убеждений, слов и снов, зрения, обоняния и осязания, воспоминаний, чувств и ассоциаций.

Кстати, слова в этом деле – надежный союзник, что блестяще доказал сам Кастанеда, не побрезговавший написать десяток пухлых томов.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"