Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №3/2000

Вторая тетрадь. Школьное дело

Когда сотворенный нами кумир
начинает играть не по правилам...

Как часто мы превращаем другого человека в маленького божка и приносим ему жертвы. Но при этом чувствуем себя вправе сказать: “Не забывай, кто сделал тебя таким сильным. Знай свое место!” В самой глубине такой жертвенности не заложено ли требование результата, компенсации, воздаяния за потраченные усилия?

Каждого из нас нет-нет да и возвращает что-то к опыту детской уязвимости, которая переживается как абсолютная, тотальная, непреодолимая.
Общение взрослых с ребенком пронизано невольными предостережениями, какими-то явными или скрытыми угрозами. Поэтому некое состояние страха в ребенке периодически подкрепляется.
Нередко у человека возникает ощущение, что это только он так уязвим и бессилен, так зависим от окружения, а все остальные гораздо более независимы и свободны.
Уязвимость порождает (или просто активизирует) мечты о некой “высшей” фигуре, которая не испытывает страха, что бы ни происходило. Это представление можно назвать верой в посредника, в того, кто способен служить проводником для более слабого и уязвимого существа, обеспечить ему безопасность на пути между ним и объектами его желаний.
В детских мечтах о сильном друге, о собаке, об отсутствующем отце проявляется эта вера в посредника как в чудесную неодолимую силу, встающую на сторону ребенка или даже преданно служащую ему, исполняющую его желания (ср. с волшебным помощником в русских сказках).
Посредник воображается ребенком прежде всего как надежный и сильный защитник. Но вместе с тем он – фигура служебная, вспомогательная, необходимая лишь для того, чтобы справиться с внутренним конфликтом.
Исходная цель мечтателя – ощущение в самом себе той силы, которая сделала бы его неуязвимым. Защитник идеализируется как сверхсильная фигура, но одновременно он является собственным порождением, творением ребенка, создавшего этот образ, напитавшего его своей внутренней энергией и в своих фантазиях могущего и дальше трансформировать его как угодно. Поэтому, как ни парадоксально, между человеком и рожденным им образом (особенно если он спроецирован на кого-то) возникают весьма двойственные отношения соперничества.
Если тот, на кого спроецирован образ, вдруг начинает играть не по правилам, действовать независимо, это вызывает сильнейшее негодование создателя образа. Он ощущает себя так, как если бы он одолжил другому все свои силы, все самое дорогое. Наделив другого такой огромной значимостью в своем внутреннем мире, он превратил его в маленького божка, но лишь для того, чтобы этот божок служил ему, а не кому-то еще. И он чувствует, что вправе сказать: “Не забывай, кто сделал тебя таким сильным, не забывай, кому ты обязан. Знай свое место!”
Двойственность этой ситуации особенно ярко проявляется уже во взрослом состоянии, когда очаровываешься человеком и начинаешь видеть в нем средоточие невиданных душевных возможностей. В основе подобной фантазии часто лежит все то же ощущение своей уязвимости и потребность в защитнике. Но только роли распределяются иначе: взрослый, как правило, отождествляет себя уже не с жертвой, а с защитником и спасителем, избранную же фигуру – с беззащитным ребенком, нуждающимся в поддержке.
Это преимущественно женский сюжет, вызванный трудностями женской самореализации. Полем для фантазии обычно оказываются именно личные отношения. Они осмысляются как служение другому, как стремление его от чего-то спасти, как подлинная самоотдача. Однако скрытая червоточина дает о себе знать.
Изначальная двойственность ситуации заключается в том, что и в детском, и во взрослом состоянии мечты о служении и спасении, жажда самому оказаться в роли чьего-то спасителя или быть спасенным – все эти мечты являются лишь средством для преодоления чувства собственной неоцененности. Подспудно, в самой глубине такой жертвенности заложено требование результата, компенсации, воздаяния за потраченные усилия.
В отличие от подлинной самоотдачи это действительно похоже на одалживание – временную отдачу взаймы своей душевной и жизненной энергии с целью ее прироста и получения прибыли. С объектом спасения (или предполагаемым спасителем) связываются столь универсальные ожидания, что они неизбежно заканчиваются разочарованием, горечью и гневом. Поскольку ни один реальный человек не способен их удовлетворить...
Создатель образа (и одновременно – его жрец, приносящий ему жертвы и воскурения) чувствует себя глубоко и несправедливо обманутым собственным детищем. Поэтому, если в основе сердечной привязанности действительно лежит детское переживание своей неоцененности и мечты о защитнике, то в сердце человека скапливается все больше и больше горечи – из-за неудовлетворенной требовательности.
Нечто похожее нередко происходит и в отношениях родителей и детей. Родитель нередко превращает ребенка в центр своего существования. Тем самым он делает вложения, рассчитанные на прибыль, совершая своего рода “магические действия”.
Взамен всю оставшуюся жизнь он предполагает питаться благодарностью ребенка и его грядущими успехами, продлевая и поддерживая ощущение своей собственной значимости.
В той же мере и профессиональная или интеллектуальная деятельность человека может быть основана на том же механизме вытягивания одного взамен другого: “если... – то...”. Если силы вложены, если энергия и время потрачены, если все требования учтены со всей возможной тщательностью, то взамен непременно должен последовать результат, компенсирующий усилия, признание и уважение других, социальный статус, безопасность, чувство защищенности, чувство удовлетворенности и наполненности.
Механизм кумиротворения достаточно примитивен. Некий избранный божок благосклонно принимает жертвы, а взамен обеспечивает просимый результат. Когда желаемое отсутствует, то возникающие разочарование, гнев и агрессию человек все же не решается направить против своего неверного бога, не соблюдающего договоров и пренебрегающего ритуалом. Он чаще обращает эти чувства на себя – “несовершенного, неудачливого, неталантливого”. Или на окружение – “консервативное, ограниченное, непонимающее, тормозящее и мешающее его развитию”. Но в обоих случаях он лишь еще больше растравляет в себе чувство неудовлетворенности жизнью.

Татьяна АЛЕКСЕЕВА,
кандидат филологических наук

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru