Столичный синдром

Между столицами и всей остальной Россией разница больше, чем между поколениями

Мы спрашивали, как люди относятся к экономическим реформам (“продолжать – прекратить”), как в общем оценивают свою ситуацию (“все не так плохо, и можно жить” или “такое бедственное положение терпеть дальше невозможно”), спрашивали о доходах и готовности именно сейчас совершать серьезные покупки, об уровне социальной напряженности там, где они живут, и о личной их готовности участвовать в массовых выступлениях против падения уровня жизни – короче говоря, обычный наш набор вциомовских вопросов. Потом ответы сортируются по возрастам, по уровню образования и роду занятий, по местам проживания и т.д. и т.п...

Известно, что ответы молодых людей довольно сильно отличаются от ответов людей постарше, а ответы жителей крупных городов – от ответов сельских жителей. Удивляться мы начали, когда сопоставили данные традиционного нашего мониторинга. Сопоставив два эти распределения – по возрасту и по месту жительства – между собой.

Сразу бросилось в глаза, что разница оценок между людьми разных поколений в одном регионе намного меньше, чем между оценками людей одного поколения в разных регионах России, точнее, в столицах и в регионах, в центре и на периферии. Межпоколенческие колебания существенны лишь в столицах.

Например, социальную напряженность в регионах представители всех поколений оценивают, в общем, одинаково, готовность протестовать против экономической политики правительства – тоже. А региональные отличия на первый взгляд парадоксальны. Массовые протесты наиболее вероятными считают москвичи и петербуржцы, а наименее вероятными – жители Севера. А вот готовность лично участвовать в этих акциях протеста, наоборот, у москвичей и петербуржцев минимальна, во всех же других регионах практически совпадает с оценкой возможности таких акций.

В столицах недовольство – элемент общественной атмосферы, а она во многом производна от всей работы массовых коммуникаций и, что естественно для центра, многократно ими уплотняется, конденсируется. Но тем самым тревоги и фрустрации получают выражение, обретают язык, их неподконтрольный, полубессознательный, гнетущий эффект снижается. На периферии механизмы выражения, опосредования, смягчения таких напряжений слабы или вовсе отсутствуют, подспудно нарастающее недовольство в большей мере грозит выплеснуться напрямую. Это подтверждают результаты выборов в Государственную Думу в 1993 и 1995 годах, как и динамика данных наших опросов: протест, негативная мобилизация, голосование от противного особенно характерны для периферии, менее активных, имущих и квалифицированных слоев общества.

Другие сопоставления говорят о том же: разница между центром (Москвой и Санкт-Петербургом) и всеми другими регионами или любым из них намного сильнее, чем разница между самими регионами или между поколениями в этих регионах. Сильнее всего разрыв между центром и периферией ощутим в молодежной группе. Почему?

Всю советскую историю, да и первые постсоветские годы центр и периферия были жестко противопоставлены друг другу. Последняя должна была исполнять приказы центра, а для легкости административно-бюрократического управления приводилась к возможно более полному единообразию во всем: в уровне благосостояния, каналах продвижения, информационных ресурсах и так далее. Конечно, в этой жесткой противопоставленности различия между центром и периферией становились самыми сильными, нагруженными, важными и перекрывали, подавляли все остальные (которые тем не менее тоже сохранялись и могут в определенных условиях сыграть решающую роль).

Понятно, почему отличия столиц от регионов особенно видны на молодежи: их социальный потенциал и собственная его оценка в любом обществе самые большие: сегодня в России молодежь – одна из двух групп (вместе с руководителями), которые реализуют этот потенциал куда в большей степени, чем любые другие группы. По уровню доходов и обеспеченности имуществом, по темпам их роста молодежь опережает поколение своих родителей, тем более дедов. Естественно, молодые россияне лучше относятся к реформам и оценивают нынешнюю ситуацию в стране.

Но эти преимущества возраста могут быть – и в достаточно короткое время, в рамках актуальной современности – заметно для себя и наглядно для других реализованы в первую очередь в столицах. Причем столичной же молодежью, более образованной. С более высоким благодаря родителям стартовым уровнем и широким спектром возможностей. Преимущества молодежи в регионах практически невелики.

Другими словами, реализовать социальные и культурные преимущества российской молодежи мешает косная структура нашего общества. Изменения накапливаются и становятся ощутимыми на самых крайних точках шкал, среди самых молодых и только в столицах.

Изменения есть, они идут. Но десятилетиями как бы в естественном ритме набиравшиеся импульс и потенциал перемен точно так же стихийно и долго распространяются и усваиваются всем громоздким социальным телом. При этом само содержание перемен достаточно быстро меняется вплоть до полной неузнаваемости, так что проследить звено за звеном, связать их порой можно, лишь оглядываясь назад. И общество, и культура России развиваются весьма заторможенно, развитие это постоянно блокируется, это своего рода спазмы движения.

В центре тем временем ощущается потеря темпа, растет чувство рутины, застоя, остановки часов, прекращения истории.

Одна из самых больных проблем нашего развития – этот резкий перепад между центром и периферией, даже отталкивание их друг от друга, воспроизводство конфликта, отвержение чужих, новых форм и стандартов жизни, так называемая трансляция ненакопления социального и культурного капитала. Так что болевая зона нынешнего российского общества в его пространственном аспекте, видимо, все-таки не регионы, а структура и содержание целого – принципиальная неопределенность места постсоветской России в современном мире на рубеже третьего тысячелетия.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"