“Я отравлен интересной работой”

Театр “Мастерская Петра Фоменко” возник недавно – в 1993 году, но успел заслужить репутацию одного из лучших в Москве, и сегодняшнее театральное пространство без него невозможно представить. А “Мастерскую” невозможно представить без Евгения Каменьковича – режиссера и педагога, учившего “фоменок” в ГИТИСе и оставшегося с ними во взрослой жизни. И именно спектаклем Каменьковича “Варвары” откроется наконец собственное помещение театра, который хоть и ездил без конца по международным фестивалям, а своего дома не имел.

– Что значит для вас тот факт, что новое здание театра открывается вашей премьерой?
– Поскольку я вообще выступаю за анонимность режиссерского творчества, мне всегда приятнее говорить “мы”. Мы сочиняем спектакль вместе, и для всех нас это очень значимо. К тому же тут имеется важный момент – слияние нескольких поколений. Это большой спектакль, в нем участвуют двадцать человек, так что у нас будет один актер на четыре с половиной зрителя. У меня была шикарная мысль: собрать все выпуски “фоменок” в одной постановке. В “Варварах” это получилось частично. И конечно, значима сама пьеса – при очень сложном отношении к Горькому всех, включая художественного руководителя. Я считаю, тот образ, который мы попытаемся донести – “варвары” – он очень своевременен, и правильно, что мы к этому обратились, и понятно, про что это.
– В вашем помещении два зала, и оба маленькие. Значит, часть репертуара все равно придется играть на чужих сценах. Не странно ли?
– Какой смысл об этом говорить? Наверное, другим, более предприимчивым, чем “Мастерская Фоменко”, досталось что-то другое. А мы смогли с огромным трудом получить вот это. Но при всех сложностях этого помещения, при всей его антитеатральности, надеюсь, мы сумеем его освоить, поскольку за это время так насобачились! Мы даже в ГУМе играли, и зря: духи, которые там бегают, несовместимы с театром. Но это тоже был ценный опыт. Вообще вопрос театральных духов очень важен. Как руководитель театра говорит: вот когда мы привьем сюда театральных микробов, тогда что-то будет. Будем пробовать. А два одинаковых зала – это большое преимущество, на котором можно здорово сыграть. Сделать два параллельных действия или два параллельных спектакля. Кстати, на каждом спектакле будет разное количество зрителей, и для каждого будет создаваться свое пространство. В общем, хорошо, что есть дом. И все теперь зарождаться будет здесь, как раньше зарождалось в ГИТИСе.
– Вы ведь уже много лет преподаете...
– Столько, сколько работаю. Я закончил в 1982 году у Андрея Александровича Гончарова, остался аспирантом у Фоменко и сразу стал преподавать, и ГИТИС всегда был и, надеюсь, останется моим основным местом работы. Мне нравится то, что происходит на кафедре режиссуры, потому что там не просто передается накопленное, но существует поиск новых театральных форм. Даю ли я что-то ГИТИСу – не знаю, но мне он постоянно что-то дает. Будь у меня такая возможность, я бы каждый год сидел на вступительных. Это так интересно: наблюдаешь, как меняется время. Неизменными остаются только Пушкин, Цветаева и Ахматова. Лет двадцать назад больше всего читали Шукшина, сейчас – Бродского... И вообще восприятие жизни очень отличается. Рядом со студентами мне кажется, что мне уже сто лет. Я от них все дальше и дальше ухожу, но поскольку я вроде стараюсь слушать время, у нас, может быть, что-то получается.
– А рядом с Петром Наумовичем вам сколько лет?
– Я думаю, что я, и не только я, мы все, вместе взятые, не являемся такими хулиганами, как Фоменко. Мы столько не погуляли в жизни, столько не выпили, столько не покуролесили. Петр Наумович смелее всех и мудрее всех. Я очень часто с ним спорю – чаще внутри себя, хотя не потому, что я его боюсь, такого во взаимоотношениях нет вообще, – а потом убеждаюсь, что он был прав. Однако какие-то его решения я понимаю только спустя годы.
– Чем преподавательская работа отличается от режиссерской?
– В преподавании самое главное – раскрыть возможности того или иного студента и обучить его некоторой сумме профессиональных навыков. А если к сумме тех умений, что были открыты до нас, добавится что-то новое, что мы откроем вместе с ним, я буду считать свою миссию выполненной.
– Но помочь артисту раскрыться – это ведь одна из главных задач вообще режиссуры, а не только преподавания. Чем же в таком случае одно от другого отличается?
– Может быть, ничем и не отличается. Всегда же хочешь что-то новое раскрыть. И люди, с которыми я работаю, во всяком случае, здесь, в “Мастерской”, они всегда очень обеспокоены тем, чтобы не повторяться, они сами хотят нового, и при подготовке каждого спектакля мы стараемся садиться на школьную скамью. Для нас самое страшное, когда кто-то кому-то говорит: “А-а, вот это ты уже делал в такой-то сцене в 1989-м...” Но наши основоположники – хотя они самые лучшие и так далее, – все-таки уже пожившие, уже опытные, и тот небольшой успех, признание, которые у них есть, заставляют их сто пятьдесят раз подумать, прежде чем отказаться от чего-то наработанного. Они этого хотят, но все равно немножко страхуются. А когда работаешь со студентами, это самый лучший период, успеваешь больше всего. Они, конечно, не “белые листы”, но они наиболее открытые и наиболее рисковые. Такие есть сорви-головы! Тем более что нашей “Мастерской” в институте легко. Там все решает выбор: как проведешь вступительные экзамены, так и будешь жить четыре года. А техника подготовки к театральному вузу сейчас, к сожалению, настолько высока, что можно натаскать любого. Поэтому мы очень расширяем тестирование: стараемся половину программы первого курса или даже всю прокрутить за эти несколько дней, у нас всегда этюды, очень много заданий на импровизацию. Но пока есть мода на “Мастерскую Фоменко”, мы имеем счастливую возможность выбирать: люди из всех училищ к нам рвутся.
– А кроме ГИТИСа, вам где-нибудь случалось преподавать? Есть с чем сравнивать?
– Я три раза имел наглость со своим английским выезжать за кордон – один раз в Америку, а два раза в Англию: делал дипломные спектакли – “Банкрот” и “Лес”. И, кстати, Несчастливцевым у меня был Джозеф Файнс, герой “Влюбленного Шекспира”. Чем я очень горжусь, потому что по окончании работы они все подошли: “Что вы мне посоветуете, ваши рекомендации?” – и я всем что-то выдумывал, а ему сказал в лоб: “Старик, не нервничай, у тебя большое будущее”. И оказался прав!.. Вообще при всей моей любви к русскому театру должен все-таки признать, что английская система подготовки актеров очень серьезная. Мы иногда тратим время на муру, а там люди рвут подметки. Но все равно ГИТИС... Мне искренне кажется, что это самое интересное место в мире. Я, наверное, просто отравлен интересной работой в институте. И для Петра Наумовича, я знаю, самая большая радость, когда 1 сентября – или не 1 сентября, а на какой-нибудь показ – приходят прежние ученики. Такая гордость обуревает! К сожалению, нам еще не удалось наладить то, что хочется: чтобы каждый предыдущий курс учил последующий. Пока выпускники только помогают при наборе и ходят на показы, а с конкретной педагогической работой не выходит. Но я верю, что так будет, что мы от этого никуда не денемся. Вот верю! И это было бы очень правильно.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"