Сонный гений

О знаменитом дедушке, который говорил, что правая рука
у едока должна быть свободной, как у скрипача

Он родился за тридцать лет до Пушкина, а умер семь лет после него, оставшись яркой, неподвижной звездой в пушкинском созвездии. Между тем, разминись они еще немного во времени, и эпоха, возможно, получила бы имя этого одышливого старика, который принужден теперь мерзнуть в Летнем саду среди сочиненных им медведей, журавлей и лисиц в чине классика детской литературы.
Каждый из них знал цену другому. Хотя слово «гений» не было для них рабочим приветствием, как это случается в окололитературных кругах, Крылов называл своего друга гением. Пушкин же на вопрос Бестужева, почему в России нет уже гениальных писателей, ответил: «…у нас Державин и Крылов…» Державин к тому времени был уже мертв, оставался Иван Андреевич.
Пушкин передал в «Истории Пугачева» рассказы Крылова о своем оренбургском детстве, «Евгения Онегина» начал цитатой из басни «Осел и мужик»: «Осел был самых честных правил», а в «Домике в Коломне» и в «Езерском» не раз перефразировал и цитировал крыловские строки. Остроумные фразы Крылова Пушкин не только пересказывал другим, но и записывал (редкое дело при собственном-то безукоризненном эпиграмматическом остроумии).
Наши приоритеты расставлены с таким простодушным догматизмом, что теперь и вообразить трудно, как «в чаду очарования» Ивана Андреевича Крылова Анна Керн поначалу просто не заметила Пушкина. Тот, правда, на том же вечере не замедлил сказать ей дерзость и взял свое.
Наложение биографий двух погружает в туманную, соблазняющую неотчетливыми определенностями атмосферу жизни, призванной вылепить из самой себя художника. При этом значимо все: как совпадения, так и отсутствие каких-либо аналогий.
Оба начали писать по-французски. И тот и другой – с басен и комедий.
В 13 лет Крылов переводит басню Лафонтена, по воспоминаниям, замечательно, но, как пишет биограф, «время истребило ее». Пушкин в 10 лет сочиняет комедию «Похититель», заимствованную у Мольера, и с жадностью читает французских просветителей, во французском переводе – Плутарховы биографии, “Илиаду” и “Одиссею”. 16-летний Крылов пишет оперу «Кофейница», но гонорар просит не деньгами, а книгами Расина, Мольера и Буало. Страсть к чтению одинакова, источники схожие.
Однако стартовый литературный возраст у каждого разный. Оба как будто знали, сколько им отмерено жизни: Пушкин спешил, Крылов неторопливо искал свое призвание. Собрание сочинений Пушкина начинается стихами шестнадцатилетнего поэта, Крылов же во всю жизнь относился к своим произведениям небрежно. Бывало, повторят при нем какую-нибудь шутку из прежних его комедий, он спрашивает: «Откуда это? Чье это?» – «Ваше, Иван Андреевич». – «Быть не может!»
Уже в 57 лет он решил напечатать-таки свою «Кофейницу». Предложил издателю отыскать рукопись в его квартире. «В бумагах И.А.Крылова не было порядка, – вспоминал тот. – И это было почти то же, что искать золота в песчаной степи». Крылов сказал с обыкновенной своей беспечностью: «Нечего делать, братец, пропала так пропала!» Но все же чуть после добавил: «А жаль».
Впрочем, может быть, все эти потери и к лучшему. Мемуарист вспоминал, что ранние драматические произведения Крылова производили впечатление, что автор писал их как бы «впросонках». Да и то сказать, ведь литература долгое время шла у него по разряду увлечений, большую часть жизни он был человеком служивым. При этом, говорят, много времени отдавал разгульной жизни: бывал на пирах, играл в карты, однако продолжал много читать и сочинять между делом лирические стихи.
Первая тетрадка басен вышла только в 1809 году. Автору-дебютанту 37 лет – возраст жизни Пушкина. Если же иметь в виду, что Крылов перестал писать басни за восемь лет до своей смерти, литературный стаж у того и другого примерно одинаков.
Однако как ни жаловался порой Пушкин на лень и скуку, его ум, похоже, не знал отдыха. Совсем иное – Крылов. Месяцами, годами пропитывался он живым языком, заходил на рынки и в торговые ряды, любил выслушивать в трактирах исповеди охмелевших душ, писал и десятки раз переписывал свои басни, готовил к изданию очередную книгу, а потом… устраивал себе долговременный отдых. Читал, вспоминает мемуарист, «романы не по выбору, а только бы назывались романами, не пренебрегая и самыми глупейшими и стародавними». Сколь бездумным было это чтение, говорит тот факт, что иногда брал одну и ту же книгу по второму, а то и по третьему разу и лишь при развязке обнаруживал, что она уже была им читана.
Смешно объявлять очевидное, но тем не менее нужно сказать, что дедушка Крылов не всегда ведь был дедушкой (хотя, сколько я знаю, не сохранилось ни одного портрета юного Крылова – люди его среды не имели денег, чтобы позировать художникам, а слава пришла много позже). Вообще же так нередко случается, что негибкая фантазия потомков застывает памятью на каком-то одном образе поэта, у которого нет ни прошлого, ни будущего.
Но даже если исключить рассказ о полном опасных приключений детстве Вани Крылова, а задержаться лишь на мгновение в его молодости, то и тогда закрадется в душу подозрение, что жизнь Крылова могла сложиться совсем по-иному и анекдотический образ ленивца и обжоры несколько потускнел бы. Остановлюсь только на одном эпизоде.
Было ему уже за двадцать, когда Иван Крылов страстно влюбился в некую деревенскую красавицу, которую в стихах называл Анетой. Эта любовь, как и всякая любовь, преобразила его. Он сам перестал узнавать себя. Исчезла угрюмость, он сделался болтлив и весел, а чтобы иметь возможность являться к Аннушке щеголем, научился занимать деньги.
Прежде он казался искренним поклонником лени, человеком, чуждым какого-либо честолюбия. Влюбленный, он жаждет славы и богатства и готов даже надеть мундир. Что уж говорить о том, что сама смерть представлялась ему желанной, когда бы он мог увянуть на груди обожаемой Анеты.
Все это так не вяжется с привычным обликом Крылова, что долгое время Анету считали плодом его поэтической фантазии. Однако некто П.В.Алабин, литератор и городской голова в Самаре, рассказывал, что спустя годы разыскал крыловскую Анету – к тому времени уже старую женщину Анну Алексеевну Константинову. История вырисовывалась такая.
Любовь была пылкой и взаимной. Крылов просил руки Анны Алексеевны, но получил отказ. Был он беден, Константиновы же гордились своим родством с Ломоносовым и насчитывали в своей родне несколько генералов. Естественно им было искать партии более блестящей.
Крылов уехал в Петербург. Анна Алексеевна же в его отсутствие так плакала и тосковала, что родители стали бояться за ее жизнь и в конце концов написали Крылову, чтобы он приезжал в Брянск играть свадьбу. Иван Андреевич ответил, что не имеет средств для поездки в Брянск, просил осчастливить его и привезти невесту в Петербург. Константиновы оскорбились окончательно и прекратили с Крыловым всякие сношения.
«Тем это дело и кончилось для света, – пишет растроганный до слез мемуарист, – но не для любящих сердец. Они остались верны друг другу всю жизнь. Крылов страдания свои изливал в поэтических стонах и на всю жизнь остался холостяком. Анна Алексеевна плакала, молилась, на всю жизнь сохранив святую любовь к своему избраннику, отказалась от представлявшихся ей прекрасных партий и осталась девицею».
Алабин до того был известен как автор военных мемуаров, эти же строки выдают его симпатии к тому, что называли в былые времена женскими романами. Увы, не только это, однако, заставляет усомниться в достоверности рассказанной им истории.
Во-первых, свидетельство Алабина не подтверждено ни одним мемуарным документом. К таким свидетельствам историки литературы обычно относятся с осторожностью (так до сих пор подвергается сомнению романтическая история Чехова и Авиловой, изложенная в воспоминаниях последней).
Мне же представляется сомнительным и то, что Крылов не мог найти деньги на поездку в Брянск. Правда, в эти годы он находился в отставке. Но в 1798 году вместе с капитаном Рахмановым издавал журнал «Почта духов», являясь его единственным автором, затем был издателем журнала «Зритель» вместе с Клушиным и товарищами, которые содержали даже, кажется, книжную лавку. В 1793 году начал выходить «С.-Петербургский Меркурий», в котором Крылов печатал свои оды, песни, послания и прозу.
А потому, думаю я, была и влюбленность, и отказ родителей, и приглашение приехать в Брянск на свадьбу, и отказ на этот раз Крылова по тем именно мотивам, о которых говорит мемуарист. Вот только смысл этой истории совсем иной, нежели тот, который пытается придать ей мемуарист.
Верности до гроба со стороны Крылова биографы подтвердить никак не желают. И холостяцкая жизнь была выбрана, вероятно, сознательно, из соображений комфорта ленивого и рассеянного поэта, который, например, мог явиться на званый вечер без жилетки (расстегнулся в экипаже от духоты, жилетка незаметно сползла, хозяин сурово застегнул сюртук и в таком виде, благодушный и уверенный в себе, явился перед публикой).
Вообще же сильные порывы, похожие на подвиг, случались в его жизни не раз, поэтому отказывать Крылову в юношеской влюбленности нет никаких оснований. Но, правда, и остывал он быстро и бесповоротно.
Так однажды, будучи при деньгах, решил он изгнать из дома черную неопрятность. У всех картин переменил рамки, завел новую мебель, серебряный столовый сервиз, купил у Гамбса лучшую горку красного дерева, наставил на нее много прекрасного фарфора и хрусталя, завел несколько дюжин полотняного и батистового белья, а пол устлал английским ковром. Но все это великолепие продержалось всего несколько дней. «Недели через две вхожу к нему, – вспоминает мемуарист, – и что же вижу? На ковре насыпан овес. Он заманил к себе в гости всех голубей Гостиного двора… При входе каждого голуби стаею поднимались, бренчали его фарфоры и хрустали, которые убавлялись со дня на день, наконец вовсе исчезли, и на горке, некогда блиставшей лаковым глянцем, лежала густая пыль, зола и кучи сигарочных огарков».
А то повстречал однажды жонглера-индейца, ловко играющего светящимися мячиками, которые составлялись наконец в светлый венок вокруг его головы. Взревновал: «Почему русскому не сделать того же, что делает индеец?» Несколько недель тренировался в запертой комнате, затем также тайком, запершись в кабинете А.Н.Оленина, показал милому семейству свое искусство, к которому никогда больше уже не возвращался.
Так же в 50 лет из спора выучил греческий язык, да так превосходно, что по просьбе удивленного Гнедича стал помогать тому переводить «Одиссею», но вскоре отказался, утомившись великим трудом.
Сколько правды в этих и тысяче других подобных историй – трудно сказать. Иван Андреевич редко бывал искренен, хвалил из учтивости, всем желал счастья и добра, но от соучастия в судьбе того или другого уклонялся. Вольнодумцы разного рода любили общаться с ним, а при этом он был лично знаком с наследником престола и его женой.
Крылов не оставил по себе ни записок, ни автобиографии. Зато с удовольствием рассказывал про себя забавные анекдотические истории и постепенно сам превратился в литературного персонажа. Этот рассказчик басен, чудак получил наконец и имя собственное, которое дошло до нас, – «дедушка Крылов».
Живой и деятельный, виртуозный скрипач и сильный математик, а вместе с тем вечно сонливый, неряшливый и патологически жадный до еды (он говаривал, что у едока правая рука должна быть совершенно свободной в движении, как у скрипача). Что это? Неразрешимые противоречия загадочной натуры или мудрая попытка под видом чудачества избежать конфликта со средой?
Его отзыв о пушкинском «Борисе Годунове» – смесь толерантной учтивости и яда, добавленного для остроты вкуса. Вот как вспоминает об этом П.А.Вяземский: «По окончании чтения, я стоял тогда возле Крылова, Пушкин подходит к нему и, добродушно смеясь, говорит: «Признайтесь, Иван Андреевич, что моя трагедия вам не нравится и, на глаза ваши, не хороша». «Почему же не хороша? – отвечает он, – а вот что я вам расскажу: проповедник в проповеди своей восхвалял божий мир и говорил, что все так создано, что лучше созданным быть не может. После проповеди подходит к нему горбатый, с двумя округленными горбами, спереди и сзади: не грешно ли вам, пеняет он ему, насмехаться надо мною и в присутствии моем уверять, что в божьем создании все хорошо и все прекрасно. Посмотрите на меня. Так что же, возражает проповедник: для горбатого и ты очень хорош». Пушкин расхохотался и обнял Крылова».
Кажется, он был не самого высокого мнения о людях и уж во всяком случае достаточно умен, чтобы не требовать добродетелей от сильных мира сего. Славу свою принимал со старческими слезами на глазах, но все же предпочитал оставаться в глазах окружающих уединенным чудаком, над которым если и подсмеивались, то все же любили.
Так и дожил Крылов до семидесяти пяти лет, но не от обжорства умер, как гласит легенда и как, шутя, напророчил Батюшков, а от паралича легких, наступившего вследствие пневмонии. Это единственное, что мы знаем о жизни и смерти Ивана Андреевича определенно.
Он умер, чтобы уже через десять лет превратиться в памятник, созданный на деньги его почитателей, а мы имеем возможность каждые пять лет отмечать круглые даты закольцованного существования великого баснописца: 1769–1844.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"