Валерий Дегтярь:
“Нельзя говорить последнее слово,
пока идет жизнь”

Мы встретились с Валерием Дегтярем в БДТ имени Товстоногова вскоре после премьеры “Бориса Годунова”. Он сыграл Самозванца и был представлен на соискание высшей петербургской театральной премии “Золотой софит” в номинации “лучшая мужская роль”. Между тем для театрального зрителя Дегтярь – имя новое или сравнительно новое. Интерес к актеру растет: Дегтярь, кажется, наверстывает годы сегодняшней работой – путь его к ней был неравномерным и непрямолинейным. Об этом состоялся наш разговор.
– Расскажите, пожалуйста, актером каких петербургских театров вы уже были?
– Очень долгое время я был артистом Театра имени В.Ф.Комиссаржевской, девятнадцать лет по трудовой книжке и еще три, когда был студентом, но уже играл. Потом пришлось сняться с якоря, и один сезон я просидел в Открытом театре, теперь опять Театре имени Ленсовета. После этого меня пригласили в БДТ. А кроме того, уже пятый сезон работаю в театре “Русская антреприза имени Андрея Миронова”. Эта работа мне помогает в самые трудные моменты жизни.
О своем первом театре я сохранил самые лучшие воспоминания. Самое прекрасное из них – спектакль “Самоубийство влюбленных на острове небесных путей” режиссера В.Пази. Я часто вспоминаю этот спектакль – вряд ли мне еще придется пережить нечто подобное. По творческому ощущению это подарок судьбы. После “Самоубийства влюбленных” появилась радость от того, что ты способен что-то держать в руках. Наступает момент, когда артист может себе сказать: “Это ты делаешь хорошо”.
– Вы производите впечатление человека, постоянно в себе неуверенного.
– К сожалению, так оно и есть. Этот комплекс у меня с самого начала, я даже не знал, кем хочу быть, и тем более не думал об актерской профессии. Я пошел на экзамен в театральный институт вместе с товарищем, который как раз хотел стать актером. Третий тур я не прошел, чему не удивился, потому что не верил в свое призвание. А потом мне прислали повестку из института, что есть вакансия, я сдал еще экзамен и стал студентом Р.С.Агамирзяна. И учился так, что никого, в том числе и себя, особенно не радовал. Мои соученики в меня не верили. А когда меня хвалили, я тем более в себя не верил. Агамирзян говорил: “Дегтяря нельзя хвалить”.
– Долгая и почти незаметная творческая жизнь, и вдруг – крутой перелом, “подарки судьбы”, как вы говорите. Что же произошло?
– Там, в моем длинном прошлом, утверждалось ощущение, что надо что-то делать всерьез, если даже ты не очень знаешь, что именно. Рубен Сергеевич давал мне возможность работать, потому что, как мне кажется, примерно таким, как я, был для него современный молодой человек. С улицы, из толпы. Думаю, что никакой другой режиссер в то время во мне вообще ничего бы не увидел.
Потом возник “Идиот”. Тут мне нечего сказать. Разве можно играть эту роль в городе, где жил Смоктуновский, где видели его в роли Мышкина? Сейчас, когда все мучения забыты, мне кажется, что я сыграл бы эту роль как должно, пусть даже Иннокентий Михайлович стоит где-то и не позволяет. А роль моя.
– Даже “Идиот” вас не остановил... вы покинули Театр Комиссаржевской. Почему?
– Сейчас я уже могу говорить, что так должно было случиться, что актеру необходимо меняться и менять предлагаемые обстоятельства. Иначе попадаешь в круг, из которого не сможешь вырваться. Все нормально, ты всех знаешь, тебя все знают, делаешь все вроде бы хорошо – но не больше. Я сам решил уйти. Это был 1996 год. В Открытом театре я встретился с Климом в спектакле “Близится век золотой” по пьесе С.Моэма. Я ничего не знал о такой режиссуре, она оказалась необычайной, увлекательной. Общение с Климом мне очень много дало. Спектакль с большим трудом, но все-таки вышел, прошел два раза и навсегда исчез.
Приглашение режиссера Н.Пинигина в БДТ последовало внезапно. Сначала поработать в “Прихотях Марианны” А.Мюссе, потом, опять вдруг, я получил приглашение Г.Дитятковского войти в спектакль “Отец” А.Стриндберга. Но это было участие в спектаклях пока что чужого театра, и я понял, что настал момент выбирать между Открытым театром и БДТ.
Я стоял на распутье и пошел туда, где точно голову снесут, а в результате – общение с замечательными режиссерами, замечательными актерами.
– С кем общение?
– Совсем маленькая роль, но в замечательном спектакле “Отец” рядом с великим (не побоюсь этого слова) Дрейденом, которого я вообще не знал до этой встречи, а знал только мифы и легенды о нем. Рядом с великой М.А.Призван-Соколовой, Еленой Поповой, Георгием Штилем, Васей Реутовым. О режиссере, Георгии Дитятковском, я тоже ничего не знал и тоже много слышал. Репетиции “Отца” были тяжелейшими.
Я до сих пор не уверен в своем Самозванце. В каждой роли я сомневаюсь, но когда роль не имеет аналога, мне легче. Раз не было, значит, в космосе не летает та энергия, которая может мне помешать, как в случае с Мышкиным.
– Из нашего разговора получается, что роль – ключ к себе.
– Наверное, вы правы. Роли остаются на месте, а я делаю несколько шагов вперед. Правда, сомнения тоже остаются. Это ведь происходит не только с актером – вообще с человеком. Нельзя говорить последнее слово, пока идет жизнь. Раз мне дали сыграть Самозванца, значит, кто-то во мне его увидел. А я в ответ его показал, как умею. А если бы роль не дали, ни я, ни кто-то другой не увидел бы того, что глубоко скрыто в этом человеке.
– Для вас профессия актера – путь самопознания. Для такого пути вроде бы не нужны техника, образование, школа. А между тем, когда я вижу вас на сцене, я понимаю, что роль сделана, отточена. Как совмещаются медитация и игра, рефлексия и театр? Для вас главное – наитие?
– Вопрос интересный, я об этом никогда не думал. Мандельштама спрашивали: почему вы стихи пишете? А он отвечал: я не пишу, я записываю. Если бы несколько лет назад мне сказали, что я могу делать на сцене то, что делаю сейчас, я бы только посмеялся. Не знаю, откуда это приходит. Я знаю, что Сережа Дрейден готовится к спектаклю, слушает музыку, повторяет какие-то истории, вводит себя в нужное состояние. Вот это работа! Я так работать не умею.
– Давайте вернемся к “Борису Годунову”.
– Во время репетиций возник прекрасный климат. Режиссер Тимур Чхеидзе поверил мне и дал свободу. Естественно, он подсказывал, вел, но не давил. Когда назначили прогон сцен с Самозванцем, Дегтярь тут же решил, что снимают. На репетиции я подошел и спросил: “Тимур Нодарович, вы мне скажите прямо, я не устраиваю вас?”
Сказали бы мне “нет” – я бы страшно переживал, но бороться не стал бы. Ну а с Самозванцем та страшнейшая репетиция прошла, и мы двинулись дальше. Беда моя в том, что мне вечно не хватает процентов пяти до выполнения задуманного. Внутри я знаю как, а выразить до конца не могу. Где-то я читал, что театр жив как раз повторением и прибавлением к этому повтору по крупице чего-то нового. Поэтому мой страх по поводу Иннокентия Михайловича беспредметен, но я ничего с ним не могу сделать.
– Здесь, в БДТ, очень много великих теней. Как они к вам относятся?
– Тени хорошие, добрые. Еще на репетициях “Прихотей Марианны” я заметил, что все в этом здании, в этом театре направлено на сцену. Только через сцену, в ее поле можно сжиться с театром, в который ты пришел. Поначалу было тяжело. Я ходил только до своей гримерки и обратно. Я и так не говорливый, а тут в первое время начал шептать. Сейчас чувствую, что пространство и мое тоже.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"