Бодрая мелодия для песенки про катастрофу
Почему в споре, кто в семье главный
воспитатель, родители всегда проигрывают
телевизору?
Видит Бог, я с этим боролся. Но бороться стал не
сразу. Поначалу было даже забавно. Научившись
складывать слова в предложения, он принялся
сочинять песни. Мелодия всякий раз была бодрой.
Содержание – устрашающим. “По Москве идут
солдаты, – громко пел он, маршируя по комнате. – И
танки тоже идут. И с неба падают бомбы. И дома все
стоят разрушенные. А солдаты идут и идут. А
солдаты стреляют из пистолетов...” И так далее.
Песня была бесконечной. Ужас нагнетался. Но ужас
был бутафорским и оттого смешным.
Потом я заволновался. Меня обеспокоило
направление его мыслей. Не только дома стояли
разрушенными. Сходили с рельсов поезда его
игрушечной железной дороги. Падали со страшным
грохотом пластмассовые самолеты. Врезались друг
в друга машины.
– Папа! – бежал он ко мне с листом бумаги в руке.
– Смотри, что я нарисовал!
А я бы мог и не смотреть. Я знал заранее, что он
нарисовал. Там снова были вздыбленные рельсы,
взрывы, падающие самолеты. На бумаге Мишка
создавал образ. Образ своих игр. Которые сами
были образом – образом его мысли.
– Послушай, – говорил я ему. – Люди делают
машины, чтобы машины их возили. И поезда тоже. И
самолеты. А авария – это исключение. Это значит,
что мы, люди, что-то не додумали. Аварий вообще не
должно быть! – гениально заключал я. – И потом,
там же люди. Живые люди. Неужели тебе их не жалко?
– А люди все остались живы, – отвечал он. – Они
заранее выскочили. Что ты переживаешь? Я же
понарошку.
Мишка не понимал моего беспокойства. Он стал
примерным зрителем информационных программ.
Позитив пропускал мимо ушей. Тем более что его
было мало. Каждый день диктор торжественным
голосом сообщал о новых катастрофах, войнах,
убийствах. “Опять самолет упал! – радостно орал
Мишка, выбегая в коридор. – Скорее, скорее!” –
звал он нас к телевизору. И мы послушно шли на его
зов, потерянно вздыхая: да-да, весь мир сошел с
ума...
У взрослых свои сожаления. Но чем же, чем,
спрашивал я себя, так притягательны для него все
эти катастрофы и аварии? Или это его неосознанный
вызов всему нашему призрачному благополучию,
попытка (опять же неосознанная) вырваться из
утомительного регламента жизни, расписанной без
него и за него? Или в детском подсознании
существуют некие разрушительные комплексы,
которые могут проявиться, а могут и не
проявиться?..
Этим летом мы ехали с ним на поезде. В
Барабинске выяснилось, что вагон наш аварийный.
Нас отцепили от состава, увезли в депо, там
поднимали на подъемнике, меняли колеса.
“Километров на сто бы хватило, не больше, – со
знанием дела толковали мужики в желтых
безрукавках. – А потом...” Про “а потом” думать
не хотелось. А у Мишки возбужденно блестели
глаза. “Папа, – шептал он, – ну зачем они нашли
эту поломку? Если бы не нашли, то через сто
километров наш поезд попал бы в катастрофу!
Представляешь?!”
Его не интересовал наш поезд, его интересовала
катастрофа. Два понятия жили раздельно. Я
отчаялся что-либо объяснить ему.
А осенью все прошло само собой. Я надеюсь, что
прошло. Мишка учится теперь в первом классе.
Учиться ему необыкновенно нравится (не сглазить
бы!). На днях он устроил мне сцену, когда я забирал
его с двух последних уроков, чтобы съездить к
врачу. Рано утром он идет в школу. После школы
немного гуляет. А потом садится за стол. Пишет
прописи. Решает забавные задачки. Учит
английские слова. “Давай, – предлагает мне, –
дома будем разговаривать с тобой по-английски. И
мама, – тут он хохочет, – ничего не поймет!” “А
почему это, – спрашивает он меня, читая заданный
на дом текст, – Земля вертится вокруг Солнца, а не
наоборот?” И мы с ним вспоминаем Коперника. А о
катастрофах он больше не говорит. И аварии не
рисует. Рисует башни Кремля.
У Мишки не остается времени на телевизор. Он
успевает только перед сном посмотреть
“Спокойной ночи, малыши!” Но там показывают
милые русские мультики, в которых нет катастроф.
И я вдруг понял: проблема по большей части
заключалась в телевизоре. Телевизор – фон нашей
жизни, он не выключается. Он бесконечно бормочет
о том, что наш мир сошел с ума. И у ребенка,
вырастающего на этом фоне, нет выбора. Я читаю
Мишке Пушкина, а телевизор твердит ему, что
Пушкин – не главное, а главное – какой-нибудь
Шамиль Басаев... И я проигрываю телевизору, потому
что в отличие от него не умею говорить без
передышки.
Так просто? – усмехнутся. Да, так просто.
Простые мысли – самые умные. Простые решения –
самые верные. Подойти к телевизору и выключить
его. Я не додумался до этого. За меня это сделала
школа. Я одного боюсь – надолго ее не хватит. Без
меня Мишке все равно не обойтись. И говорю себе:
будь внимателен.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|