Почти незнакомая Фландрия

Музей изобразительных искусств имени Пушкина показывает небывало обширную экспозицию произведений фламандских художников конца XVI – начала XVIII века

Уэтой выставки несколько внутренних сюжетов. Один – изобилие и уровень коллекции. Другой связан с исследовательской работой музея, с таинствами атрибуции. Было, в частности, доказано авторство некоторых известных произведений. Так, например, полотно, традиционно считавшееся принадлежавшим кисти Якоба Иорданса, оказалось детищем Артуса Вольфворта. И таких открытий немало. К сожалению, автору многих из них, крупнейшему специалисту по фламандской живописи Ксении Егоровой не довелось увидеть выставку, душой которой она была, – незадолго до вернисажа она погибла под колесами подмосковной электрички.
А выставку она и ее коллеги сделали великолепную: изобильную, исторически точную, заряжающую энергией и словно раскрывающую окна в как бы знакомый, но на самом деле мало известный мир. И дело тут не в количестве хрестоматийных шедевров, а в массе произведений очень высокого класса и в месте, которое они занимали в той далекой
жизни.
Конечно же здесь присутствуют звезды фламандского искусства – Рубенс, Ван Дейк, Снайдерс, Иорданс. Линия Брейгеля представлена четырьмя небольшими холстами его сына – Питера Брейгеля-младшего. Семейственность вообще не считалась в те времена чем-то подозрительным, просто дети учились дома, у папы. И хорошо учились, о чем говорят картины Тенирсов, Франкенов, Рейсбрахов. Впрочем, наследственными в те времена были профессии не только живописцев, но и столяров, бочаров, стекольщиков, корабелов...
И почему-то именно в залах этой выставки оказалось, что мало путешествовать глазом по серебристой плоти картин Рубенса, любоваться его широким, летящим мазком. Мало любоваться плотной, но невероятно легкой кистью Ван Дейка (три его замечательных портрета выставлены в ротонде основного зала, где обычно демонстрируются жемчужины экспозиции). Почему-то хотелось через живопись что-то понять про жизнь, ее породившую и как-то не просто и по-разному связанную с ней.
Почему, например, в этой северной стране так много сюжетов посвящено краям южным, Италии в частности. И почему в христианской стране такой простор был для языческих персонажей. И с чем связана увлеченность сложнейшими аллегориями – они ведь так лихо писали плоть жизни, но, видно, от искусства тогда требовалось что-то еще (авторы экспозиции краткими аннотациями помогают расшифровывать аллегории).
С итальянскими пристрастиями яснее ясного: многие художники учились в Италии, живопись которой считалась эталонной в Европе, и любовь к стране, к ее искусству сохранили на всю жизнь. Одновременность христианства и язычества, как и одновременность многих полярных взглядов, учений, традиций, – один из характерных признаков исторических переломов. А в Европе он был грандиозным: она расставалась со средневековьем. Во Фландрии многое определялось еще и тем, что страна была под испанским владычеством. Контрасты поразительны: фанатическая вера и полное безверие, упоение роскошью и любование скромностью быта, аскетизм и чревоугодие, взлет научной мысли и самые дикие суеверия, преклонение перед силой человеческого разума и восприятие человека как вместилища глупости.
Весь этот клубок противоречий так или иначе прочитывается в произведениях фламандской живописи конца XVI – начала XVIII века. И при всем различии школ, индивидуальных манер, сюжетов, при всех контрастах больших парадных полотен и маленьких кабинетных картинок их объединяет, сплавляет в единое целое мощное чувство радости жизни, радости земного существования.
Она перетекает в тебя и долго-долго сохраняется в душе. И еще почему-то хочется через картины понять, как жили тогда люди. Пронзительная наблюдательность этих радостных мастеров дает вам такую возможность. Вы видите, как они обставляли свой дом, что носили, на чем ездили, чем торговали (ох уж эти мясные и рыбные лавки!), как охотились, собирали урожай, праздновали. Видите тип женской красоты, который особенно ценили (пышное тело, белая кожа, румянец). И при этом они вовсе не были бездумными гедонистами.
На этой выставке благодаря массе и отбору произведений вы понимаете (вернее, чувствуете), над чем билась их мысль. Они думали о законах бытия, о жизни и смерти, о бренности и вечности. Через аллегорические сюжеты трактовали нетождественность видимого и сущностного. О “феноменах” и “ноуменах”, если хотите. Это могло быть впрямую, как в картине Питера ван дер Виллиге “Аллегория бренности”, где на первом плане – череп в венчике из соломы, а вокруг него вещи, олицетворяющие Время (песочные часы), Славу (трубы), эфемерность человеческих надежд и целей (мыльные пузыри), Богатство и т.д. У них вообще была склонность к дидактике. Они верили в воспитательную силу искусства и мечтали об исправлении рода человеческого, к которому принадлежали и с которым вместе умели радоваться быстротечной жизни. Нам бы да так.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"