Соловейчиковские чтения: мы строим школу,
которая учится у детей
...И чтения наши начались без фейерверков и
фанфар, а вовсе очень скромно. Если и был
официально-торжественный момент, так это тогда,
когда вице-президент Академии российской
словесности писатель Анатолий Антонович Парпара
вручил главному редактору “Первого сентября”
Артему Соловейчику грамоту за лучшее освещение
пушкинской темы в средствах массовой информации.
– Это не мне, – смущенно оправдывался Артем,
показывая красивый зеленоватый бланк с
виньетками и подписью Виктора Розова. – Имеется
в виду вся редакция...
Но мы понимали, что это, конечно, не нам, и вовсе
никакой не редакции. Это поздняя награда автору
Пушкинских проповедей, никогда не ставившему под
уникальными текстами свою подпись и все-таки
всем известному. Все, кто хотел знать,
догадывались. И все, кто ощущал их неповторимую
сердечность, вырезали их и наклеивали на картон,
чтобы носить на уроки и проповедовать детям –
почему-то обязательно при свечах, – и числили эти
затертые вырезки с желтыми пятнами клея среди
реликвий. А мы хранили ваши письма о том, как
слушали Пушкинские проповеди дети – теплея
лицом и будто взрослея на глазах.
И вот наша самая главная гордость в этом году – к
Соловейчиковским чтениям наше маленькое
издательство успело выпустить его проповеди
отдельной книгой. Мы хотели издать ее как можно
лучше. Но за границей, как собирались сначала,
получалась слишком высокая цена, и книга
становилась почти недоступной учителю, а важно
было в первую очередь именно это. Наш художник,
автор макета книги Иван Лукьянов представлял ее,
как мы поняли, невыразимо прекраснее, чем она
получилась, но нам нравится этот вариант, и мы
надеемся, вам он понравится тоже.
Открывая чтения, Артем Соловейчик торжественно
распечатал первую пачку “Пушкинских
проповедей” и вручил первый экземпляр сестре
Симона Львовича Иосефе Львовне Соловейчик.
Двадцать один урок за два дня – и никто не
хотел
уходить на перемену
Первого октября был день рождения Симона
Львовича, и мы не имели права потратить его на
печальные воспоминания.
Превыше всего Симон Львович ценил интересный
разговор по закону равного собеседника. И мы так
и отметили этот день. Ах, какие у нас были
собеседники, ах, какие разговоры мы вели! Мы
учились и работали, если можно назвать работой
встречу, которая переворачивает жизнь, и
разговор, который будешь помнить годами. Так
бывает, когда, проговорив полночи за столиком
плацкартного вагона, утром выходишь на перрон,
щурясь от снега и солнца, и чувствуешь: теперь все
будет по-другому, удивительно и прекрасно, потому
что ты не ошибался в самых важных, сокровенных
отношениях с жизнью, и понимаешь, что, пожалуй,
наоборот, не дотягивал до нее, до своих настоящих
возможностей. И становишься выше ростом, и
боишься расплескать этот внутренний свет, и
улыбаешься одними глазами, и хочется говорить
тихим голосом, а лучше молчать, вспоминать и
мечтать о будущем. И пусть ничего, может быть, не
изменится, кроме тебя самого и твоих отношений с
людьми и работой, – все будет по-другому,
удивительно и прекрасно.
...Мы смотрели на наших гостей, уверенно
выступавших с кафедры и сосредоточенно
слушавших в зале, и невольно думали о том, каким
зарядом любви и добра нежданно-негаданно
заполнился павильон ВВЦ за эти два дня. Если бы
распределить его по всем классам наших школ, где
сейчас стучит мел по доске и кто-то томится на
задней парте, – сколько преобразившихся детских
лиц, вылеченных отношений и спасенных судеб
получили бы мы в ответ!
– Попробуйте еще раз этот жест. А теперь
посмотрите, какие вы стали красивые, – учил нас
таинствам пластической мудрости Лев
Вячеславович Виноградов, автор программы
музыкального музицирования. И мы, улыбаясь,
протягивали соседу ладони и правда не узнавали
друг друга.
А за тонкой перегородкой вдруг взрывались
аплодисменты и по-настоящему переходили в
овации, и учителя окружали Ефима Борисовича
Штейнберга, а кто-то сидел как оглушенный и
говорил соседу: “За этим человеком можно пойти
на край света. Вот просто сейчас взять и пойти
вместе с ним спасать детей. Он сам столько
пережил, что ему не надо объяснять, каково
приходится детям”. И кто-то, совсем мальчик,
что-то горячо говорил, говорил ему, а потом
разрыдался, рассказывая, и Ефим Борисович, обняв
ученика за плечи, молча слушал и кивал в центре
толпы, занятой своими разговорами, так, как будто
никого вокруг них не было. “Что нам делать с
нашими детьми в такое страшное время? – спросит
потом Ирина Дмитриевна Демакова. – Закрыться с
ними в школе, как Януш Корчак в фашистском гетто,
закрыть двери и окна и там строить для них
счастливую жизнь? Или все-таки попробовать идти в
эту жизнь и что-то менять в ней, бороться? Я пока
не знаю ответа на этот вопрос”.
Но в класс входили ее воспитанники из
Всероссийского общества Януша Корчака – вожатые
лагеря для сирот и инвалидов – и осторожно
проводили с собой слабовидящих ребят из
интерната, над которым они шефствуют уже много
лет, и мы смотрели на их светлые, милые детские
лица, слушали про детский парламент, суд чести и
про то, чем для каждого из них стали идеи
самоценности детства (“Для меня Януш Корчак –
половина жизни”, “А для меня – это смысл всего”,
и кто-то крикнул из зала: “Для меня Януш Корчак –
это Ирина Дмитриевна!”). И Наиль на ощупь брал
гитару: “Что-то со мною надо решать, что-то мне
стало трудно дышать... О, друзья мои, дышащие
легко, вы опять от меня далеко...” И глотали этот
вечно неуместный комок в горле, чтобы подпевать,
и понимали, что встретили столько людей, которые
все-таки нашли ответ на вопрос: что же делать с
детьми? Зайти в класс, закрыть дверь за собой и
забыть обо всем или все-таки постараться что-то
изменить в этом мире? Есть люди, которые делают и
то и другое. И встреча с ними – счастье и спасение
и для детей, и для взрослых.
“Не надо идеализировать детей, – говорил Януш
Корчак. – Надо смотреть на них трезво: они не
ангелы. Среди них, как и среди взрослых, есть
разные люди, и плохие тоже”.
“Но это дети, которых мы не смогли удержать рядом
с собой, потому что нарушили законы жизни с
детьми, законы, по которым следует жить в
пространстве детства, – добавляет Ирина
Дмитриевна. – Можно, конечно, войти строевым
шагом, зажать, построить: “Так! Все закрыли рты,
руки сюда, ноги сюда, Иванов, к доске!” И они,
конечно, подчинятся. И в этой абсолютной тишине и
пойдут, и пойдут от нас. Но мы с вами хотим их
удержать. И мы сделаем все, чтобы их удержать. И мы
их удержим”.
И невозможно было разойтись, и так мешал
колокольчик. “Мы не хотим на перемену!” – громко
шептали стоящие у входа, но выходить все равно
приходилось, потому что класс был нужен другому
учителю, и все выходили в коридор и часами
продолжали заниматься, а так как стулья искать
было некогда и неинтересно, то, бывало, и садились
на пол вместе с маэстро.
– Спасибо вам за роскошь такого общения, эти
чтения очень много значат в моей жизни, – Шалва
Александрович Амонашвили у своего стенда просто
на разрыв: к нему очередь за автографами с одной
стороны, а с другой – тянут за рукав, чтобы вместе
сфотографироваться на память.– Есть античная
мудрость: человек – мера всех вещей. Ценность
всего на свете меряется человеком. И здесь, на
чтениях, меряется моя педагогика: если ко мне
приходят на урок, если подходят ко мне, если
спрашивают и советуются, значит, я не ошибаюсь в
своих предположениях. Или не очень ошибаюсь.
Улыбаясь, Амонашвили послушно фотографируется, а
вместо автографов пишет учителям нежные длинные
посвящения, и кто-то кричит через толпу: “Шалва!
Дорогой! Сколько зим!”
А из соседнего переполненного класса доносился
голос Виктора Федоровича Шаталова – ему не нужен
никакой микрофон. Характер лидера и борьба,
которую он был вынужден вести всю жизнь, сделали
его отчаянным максималистом, и на его лекциях
досталось всем. И кто-то из учителей одобрительно
кивал головой, а кто-то, не соглашаясь со
знаменитым педагогом, в негодовании выходит в
коридор. Мы научились спорить с корифеями, у
которых недавно с благоговением учились. И это
замечательно, потому что это показывает, какие мы
разные, как много каждый продумал и отработал за
эти годы, сколько возможностей у доброй
педагогики и как бесконечно много можно найти
способов жить в сотрудничестве с детьми. И каждый
из этих способов может стать спасительным для
ребенка.
Два дня мы занимались в гуле, словно на большой
перемене среди пения, музыки и разговоров. Это
была и бесконечная перемена, и непрерывный урок,
и нам мешали странная акустика павильона и его
духота; и кто-то даже получал замечания от
учителя за вопросы “с нуля”. Все было как в
школе, со всей ее сумятицей и несовершенством,
как будто она сама перенеслась сюда, чтобы мы не
смогли чересчур оторваться от ее прозы. Мы
учились, как прилежные отличники, забывая о еде и
отдыхе, и, пройдя 21 урок, уцелели, наверное, только
потому, что не было домашнего задания. Домашнее
задание каждый из нас себе выбрал сам – на год, до
следующих чтений, или на всю оставшуюся жизнь.
Мы старались везде успеть, чтобы потом
рассказать обо всем на газетных страницах. Елена
Литвяк вместе с другими учениками нашей школы
делала открытия в классах у Е.Штейнберга,
И.Димаковой и у вальдорфцев. Евгения Долгинова
пыталась во всем разобраться на уроках у А.Лобка
и В.Букатова. Анатолий Витковский вместе со всеми
сочинял гимн Соловейчиковских чтений. Елена
Лосевская писала шпаргалки на уроках у И.Фрумина,
В.Бедерхановой и Ю.Макарова, а на уроке
В.Львовского и Л.Виноградова даже играла на
инструменте с названием глоккеншпиль. Наталия
Иштрикова побывала на уроках у В.Ремизова,
В.Шаталова, В.Левина, А.Тубельского и на уроке
диалектического обучения. Марина Космина
сначала сделала несколько чертежей летающего
подъемного крана на уроке В.Кургак. Потом
отправилась в парк открытых студий. Но в конце
концов решила, что расскажет читателям обо всем
понемногу, но с настроением. Елене Хилтунен
пришлось сначала дать урок
Монтессори-педагогики и отвечать на
многочисленные вопросы у стенда, а потом все это
самой описать в газете.
И с утра до вечера в нашей школе работали
фотокорреспонденты Евгений Крылов, Дмитрий
Гурьянов, Александр Путята, Александр Степанов,
Дмитрий Давыдов.
В этом номере мы постарались успеть рассказать
вам обо всем хотя бы коротко. Конечно, это только
“список бледный”. Для того чтобы по-настоящему
передать все, что у нас происходило, нужно
пересказать все самым подробным образом, один к
одному. Мы обязательно придумаем, как это
сделать...
А пока – звенит звонок на первый урок.
“Честного человека спасает доброта, но злые
будут пойманы тем злом, что творят” – эта притча
царя Соломона первой прозвучала на открытии
педагогического дивертисмента.
Ее рассказала преподаватель московского
педагогического колледжа № 5 Клара Петровна
Шестипалова, открывая свой импровизированный
урок для собравшихся “учеников” – педагогов из
России и ближнего зарубежья.
– Как вы понимаете эти слова?
И руки тех, кто включился в педагогическую
идею-игру диалога культур (а программа “Притчи
царя Соломона и русская культура” разработана
для младших классов), потянулись вверх.
– Если человек делает зло – оно возвращается.
– Вместе со злом в человеке рождается ненависть,
зависть. Он не может справиться с собой и духовно
умирает.
Отвечая, учителя представляются: Елена
Викторовна Петракова из Екатеринбурга; Наталья
Вячеславовна Грибова из Курска.
– А скажите, в какой сказке Пушкина героиня
погибает от собственного зла?
– В “Сказке о мертвой царевне и семи богатырях”.
– Верно, она позавидовала своей падчерице и от
горести скончалась. Назовите себя.
– Любовь Александровна Панченко, Приморский
край.
...Не только о злых и добрых рассуждали на этой
встрече “ученики”, а вместе с мудрыми притчами и
народными высказываниями (которые Клара
Петровна сравнивала на своем уроке) размышляли о
воспитании и наказании, семье и милосердии. И,
конечно, получили задание на дом: прочитать
сказку Р.Киплинга “Мотылек, который топнул
ногой”.
Они уложились во времени, успели как раз к звонку
колокольчика на перемену. Но никто не ушел. И это
было естественно: все, кто приезжает на
Соловейчиковские чтения, чувствуют и мыслят
одинаково. Не я это придумала – сами педагоги
решили, общаясь между собой. Поэтому после звонка
на второй урок, когда Артем Соловейчик пригласил
к свободному микрофону, все радостно оживились.
– “Я знаю лишь, что не знаю воистину ничего. Что
истина прописная – обычное плутовство” – эти
строки испанского поэта Мигеля де Унамуно
Татьяна Александровна Кузнецова, педагог из
Перми, прочла с выражением, а потом интригующе
добавила: – Я занимаюсь технологией
индивидуального обучения. И хочу, чтобы вы поняли
– такое обучение не плутовство, приходите на мой
урок, побеседуем вместе.
– Мы ехали сюда шесть суток и восемнадцать часов.
Передаем привет от всех педагогов, начиная с
Приморья и до Москвы. Рады, что наши чаяния
оправдались – здесь по-прежнему улыбается с
фотографии Симон Львович, здесь витает его дух. А
иначе и быть не может – педагогика
сотрудничества – наше кредо. Я из Приморья,
Валентина Ивановна Кургак.
– У меня четыре дочери, и все – педагоги русского
языка и литературы. Мы выписываем десять
приложений из восемнадцати. Было время очень
тяжелое и для нашей семьи, и для школы, и мы
благодарны газете “Первое сентября” за то, что
смогли выжить нравственно и духовно. А это
главное для педагога: если этого нет, нет любви к
учительству – надо уходить. И я счастлива, что
по-прежнему вместе с вами, – сказала Галина
Григорьевна Танкова, Екатеринбург.
И таких признаний в любви к “Первому сентября”,
и приглашений на встречи, и рассказов о школьных
новостях было немало – дивертисмент затягивал в
свой водоворот и завораживал даже тех, кто просто
проходил мимо. Они останавливались,
переспрашивали фамилию говорившего и включались
в беседу.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|