Поколенье с сиренью

“Русский парижанин” Саша Васильев оформляет спектакли в пятидесяти странах мира, говорит на семи языках, читает лекции по истории моды в королевских дворцах Англии и в отдаленных уголках Латинской Америки, собирает в своей квартире, подаренной самим мэром Парижа, редчайшую коллекцию предметов быта XIX века...   Застать Сашу в Москве трудно. Но встречаясь с его мамой Татьяной Ильиничной Васильевой, я поняла, какой силы пример был у него перед глазами, когда ему понадобилась смелость завоевать мир.

Я познакомилась с Сашей будучи студенткой-третьекурсницей и хотела написать о нем статью. Мы ходили по району вблизи метро “Кропоткинская”, и он показывал, где особняк княгини Гагариной, где была китайская прачечная, где останавливался Булгаков, когда только приехал в Москву. Отсюда в свой домашний музей он принес визитную карточку Гоголя, редкую икону, изумительную старинную люстру, которую сам отреставрировал.

Тогда я не знала того, о чем пишут теперь все дорогие журналы. Что среди его предков были художники, режиссеры, действительные статские советники, актрисы, певицы, купцы, дворяне, военные. Что “старинный род Васильевых-Чичаговых известен со времен Екатерины славными военными победами...”

“Он ужинает с королями и любит женщин не моложе 100 лет”. Именно эти женщины – героини его нашумевшей книги “Красота в изгнании”, русские аристократки времен первой эмиграции, выдержавшие все испытания, сумевшие на чужой земле поднять индустрию моды, открыв мастерские и ателье. “Жизнерадостность, легкость, кокетство их поразительны – у них нет возраста. Что заботит мою 106-летнюю подругу Надежду Дмитриевну Нилус, старейшину русской эмиграции? Цитирую: “Сашенька, голубчик, пришлите мне фиолетовый пеньюар, того, знаете, бакстовского тона – он один мне пойдет”. С утра маникюр, макияж, прическа, парфюм – и готовы нестись в первое же интересное место. Поэтому, когда при мне сорокалетние барышни вздыхают – ах, старость на пороге, я хочу кричать им: милые, сохранять надо ум, тело, лицо еще до первых морщин – употребите для этого все женские секреты!”

Сам Саша – это, конечно, явление. Для нас необъясним его жизненный успех. Сможет ли он до нас достучаться, когда говорит, что дело все в том, что он просто хотел. “Я хотел! Знать все, всегда и везде. И мне непонятны соотечественники, не умеющие взять эту свободу читать, видеть, творить сегодня, когда весь мир распахнут, – бери!”

“Вытирайте руки о скатерть.
Вилкой можно не пользоваться”

Застать Сашу в Москве трудно. Но можно позвонить маме, Татьяне Ильиничне Васильевой, бывшей актрисе Центрального детского театра, сейчас профессору школы-студии МХАТ.

– Как я воспитывала Сашу? Не думаю, что как-то особенно. Когда собирались его маленькие друзья на день рождения, говорила: “Вытирайте руки о скатерть, вилкой можно не пользоваться”.

Пока я привыкаю к мысли, что передо мной все-таки актриса и что детей не обязательно пилить, что юмор они тоже воспринимают и делают правильные выводы, она добавляет: “Покупала книги и журналы большей частью познавательные. Чтобы там рассказывалось об интересных вещах. Еще лучше о том, как эти вещи можно смастерить самому. Ему было 12 лет, когда он сделал все украшения для моей роли индийской принцессы... Вот за этим столом мы собирались вечерами, обсуждали, что удалось сделать за день каждому”.

Руки у нее рабочие. С короткими ногтями, плоской необычной печаткой на среднем пальце, Сашиным подарком из Сингапура. Любимый наряд – жилет и английская блуза. Жилетов много, потому что профессионально вяжет сама. “Надо мной всегда смеялись мои партнерши: “Ты всю жизнь чулки провязала”. А я и правда, когда ждала своего выхода, вязала. Это лучше, чем обсуждать кого-то”.

О чем мы только не говорили в тот первый день. О Саше, конечно. О последних присланных им программках, рецензиях, статьях. Поражало то, как ему хотелось посвятить мать во все подробности своей жизни. Может быть, он знал, что мелочей для нее не существует.

Потом в один из своих приездов он сказал: “Многие думают, что я всего добился, потому что папа у меня академик живописи. Но я-то знаю, что только мамино воспитание не дало мне там в первые годы умереть с голоду”.

Часто звонит телефон, и в комнате я остаюсь одна... Только теперь замечаю, что по обе стороны двери стоит не мебель из красного дерева, а простые книжные полки, поставленные одна на другую. Любую книгу можно взять почитать. Когда мы идем на кухню есть суп-концентрат из красивого пакетика, переданного из самого Парижа княгиней Апраксиной, Татьяна Ильинична останавливается возле бабочки под стеклом и говорит: “Здесь только то, что связано с природой, мое. И еще – книги. Остальное – Сашино и Александра Павловича. Я вообще хотела поменять квартиру на меньшую после смерти Александра Павловича. Но Саша позвонил и сказал: “Мама, не руби вишневый сад!” И я послушала”. Потом добавила: “Все-таки самое главное – оставаться самой собой. Да, быть верной себе”.

Мы стали созваниваться и встречаться, когда Татьяна Ильинична была свободна. Друзья, соседи по старой коммунальной квартире, однокурсники по школе-студии МХАТ, актеры, художники, журналисты. И, конечно, студенты. Бывшие и нынешние. Кому-то ехать на королевский бал в Англию, и надо отрепетировать манеры. Кто-то теперь преподает актерское мастерство в знаменитейшем балетном училище и просит прийти на замену. Кто-то просто зашел попить чаю и поговорить о своем.

Вот и мне надо было снова и снова видеть ее, чтобы удостовериться: “Да, это правда, такие люди тоже бывают. Я теперь знаю, кого имела в виду Цветаева, когда писала: “Поколенье с сиренью и с Пасхой в Кремле. Мой привет поколенью, по колено – в земле, а сединами – в звездах. Не слышней камыша чуть зазыблется воздух, говорящий “душа”...

Часто ее нет дома до одиннадцати часов вечера. Выставки, премьеры... Занятия с молодежной труппой в театре на Таганке. А еще надо навестить заболевших, ободрить, знаменитой старенькой певице принести что-то вкусненькое.

“Берегите ноги, они особенно нужны в старости! У меня никогда не было машины, и сейчас я уступаю место всем пожилым в метро и троллейбусе. Сегодня, пока помогала садиться старушке в троллейбус, дверь закрылась и он ушел. Я подумала: “Вот и хорошо, прогуляюсь”.

Ее принимают почему-то за иностранку. Так сказала смотрительница в Кускове, куда мы ездили вместе. На ее злые окрики каким-то посетителям Татьяна Ильинична твердо и уважительно сказала: “Вы правильно сделали им замечание. Но, поймите, важна еще интонация, с какой вы это говорите. Интонация”. И в то же время она может огорченно заметить: “Нет, все-таки старым пора уже учиться у молодых. Приезжал Саша, я ему рассказала, как по дороге на работу ко мне подошла прилично одетая пожилая женщина и спросила, где туалет и сколько стоит. Я ответила... А Саша говорит: “У нее же денег, наверное, не было”. Она попросить стеснялась, а я, старая дура, не догадалась. Нет, надо уже слушать молодых, они умнее нас!” Быть умнее – для нее значит помогать. И Саша в Париже устраивает ужины для вновь прибывших эмигрантов. “И знаете, многие на этих ужинах знакомятся, даже женятся. Да, – говорит Татьяна Ильинична, – я знаю, Саша многим помог. А ему... не очень. Ну что ж...”

Точечный метод воспитания

Наверное, это главная моя загадка, вернее, тьма. Потому что философ сказал, что у каждого из нас своя тьма. То есть свое незнание и своя дремучесть. И только из этой тьмы мы приходим на свет, к истине. Моя тьма, видимо, была в том, что я не могла поверить, будто доброта может существовать сама по себе. Без того, чтобы ею пользовались и помыкали. Аксиомой было: если добрый, значит, несчастный. И вдруг – счастливый, во всем состоявший и при этом бесконечно добрый человек. Ясно понимаешь, насколько прав тот, кто сказал, что самое высшее – это мудрость, а самая высшая мудрость – доброта. Но, оказывается, она не мешает быть прямолинейным, волевым, принципиальным.

Я видела, она не сюсюкает даже с ребенком. Моей младшей дочке: “Разве ты грушу нарисовала? А по-моему, это береза. Надо внимательно прорисовывать листочки”. Мне в самую горькую минуту: “Остановись. Посмотри в окно. Что ты видишь? Нет, не “ну яблони”. А – чудо! Радость! Снова весна, и снова зацвели яблони! Пойди к Сашиной однокурснице, у которой пятеро детей и мама умерла, посмотри, как она справляется. Оглянись вокруг, помоги кому-нибудь”.

Но вот где, казалось, она неоправданно строга, так это в отношении к Саше. “К чему эта шумиха? Эти телевизионщики вчера опять целый день отняли”. “Но это же имидж! Часть успеха. И что может в этом не нравиться?” “Да, мне нравилось другое”. Она помолчала: “Однажды, еще в классе третьем, он задержался в школе. Когда пришел, я спросила, что случилось. Оказывается, выбирали звеньевых октябрятской звездочки. Я говорю: что же тебя не выбрали? Он ответил – и я это помню всю жизнь, – как же ты не понимаешь, мамочка, выбирали ведь хороших. Пойми, хороших!”

Были и другие воспоминания. Как не давались точные науки, но приходилось ходить в школу и в конце концов перевести в вечернюю. И не делать из этого трагедии. Всегда знать ему цену. Всегда быть на его стороне.

Вообще я заметила, что она не стремится ничего навязывать, советовать, поучать. “Но мы же тоже никого не слушали! Как мама хотела, чтобы я тоже стала врачом. Говорила: “Кому я оставлю свою библиотеку?” Ну и что, разве я ее послушала?!”

Может, поэтому у Татьяны Ильиничны нет назидательного тона. Вскользь брошенная фраза, то ли намек, то ли размышление вслух, а дальше поступай как хочешь. У японцев, кажется, есть такой метод воспитания – точечный. Попадание в точку. Без комментариев.

Танцуете ли вы испанские танцы?

Также невзначай, случайно проступала самая заветная тема ее жизни. “А как вы отпустили Сашу в никуда, в Париж?” Она коротко отвечает: “С Богом”. Или скажет, накрывая, как всегда, стол к чаю, потому что не угостить не может: “Сегодня зашла на службу. Стала рядом с двумя старушками. Одна маленькая, сгорбленная, поклоны кладет, шепчет. Другая высокая, строгая, к маленькой наклонилась: “Ну что ты все у Него просишь, все просишь?! Ты терпения проси. Терпения!”

В ней есть все: красота, сила, простота, свет... До какого-то времени не задумываешься, откуда это берется. Только со временем начинаешь замечать странную вещь – ее усилия.

Когда мы, оборвав телефон, узнали, что ее увезла “скорая”, и перепуганные приехали в захудалую городскую больницу, то не узнали ее. Назавтра была назначена тяжелая операция. “Как же они меня измучили!” – все-таки вырвалось у нее, когда мы вышли все в коридор. Но, взглянув на нашу маленькую дочку, она спросила бодро: “Ну а как ты выступила на утреннике? Вы не танцуете еще испанские танцы? Хочешь, покажу, как я танцевала их в молодости?! Смотри, правильно я делаю? И она с бледным, обескровленным лицом изобразила задорное “па”.

Другой раз она прочитала стихотворение Константина Романова, которое ее поразило. Там было о том, что нужно быть в печали терпеливым, не обременить своими горестями близких. “Вы вдумайтесь, как это прекрасно – “блажен, кто скуп на жалобы”! Вот к чему надо стремиться!”

Я вспоминаю знаменитого современного философа, который говорил, что человек – это постоянное усилие стать человеком, что это не естественное состояние, а состояние, которое творится непрерывно. Теперь мне ясно, какой силы пример был у Саши всегда перед глазами, когда ему понадобилась смелость завоевать мир.

...Льет дождь, мы сталкиваемся с ней в подворотне: “Вы уходите?” “Да, спешу на годовщину смерти. Она одно время помогала мне, когда дети были маленькие, прекрасная женщина, простая уборщица, но вы знаете, она сделала огромное дело в своей жизни – двум дочерям дала высшее образование. Кому-то убиралась за дополнительные уроки, кому-то за детьми смотрела. Я восхищаюсь ею. Восхищаюсь!”

Она уходит в сумерки, в не очень уютную пустоту московских улиц. Я смотрю ей вслед и думаю, как бы она ответила на цветаевские строчки, которые я часто твержу про себя, когда вспоминаю ее: “...до последнего часа обращенным к звезде, уходящая раса, спасибо тебе!” Скорее всего не согласилась бы, что уходящая. Сказала бы твердо, как было уже однажды: “Неправда, нас много”. И я верю, я стараюсь в это верить.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"