Не совсем нормальная школа
Легкие ранцы с фломастерами, криптограммы
вместо прописей и дружелюбная учительница с
тихим голосом и неизменным «пожалуйста» –
возможно, это и есть оптимальный первый класс?
Раньше одиннадцати она никогда не засыпала –
теперь мчится в постель при первых звуках
девятичасовых новостей. Складывает одежду.
Проверяет рюкзак. Чистит зубы на ночь.
Просыпается в шесть и будит взрослых. На
умоляющее «детка, дай поспать» кричит: «Школа
зовет!» Просится на продленку. Почти не хнычет.
Сама завязывает шнурки. Чудны дела твои, Господи.
Первый класс начинается так здорово и радужно,
что я при своей небрежности к суевериям стучу по
дереву: не сглазить бы, не сглазить. Потому что
школа – как она обычно входит в ребенка:
цветочная вспышка первого сентября, а дальше что
– труд и обязанности, долг и нужда, тяжелый
подъем и симуляция больного горла. Тем более для
ребенка интровертного, недетсадовского, не
вкусившего радостей-ужасов коллективизма.
Немного же нужно для такого детского
энтузиазма! У детей легкие ранцы: альбомы,
фломастеры, бутерброды, одна (самостоятельно
выбранная) книжка, как правило, со сказками. Даже
сменную обувь они не носят, а оставляют пакеты в
раздевалке. Ни прописей, ни учебников – пока: на
уроках они рисуют криптограммы – клюв жадной
птицы, маму с дочкой, старушку, горки, хоккейные
клюшки, самолетики, гирлянды фонариков,
«хохотушки» – из них вот-вот получатся
рукописные буквы. Учат дактиль – язык глухонемых
(прекрасное средство для развития пальцевой
моторики). Складывают и раскрывают на пальчиках
цветок: а-я, у-ю. Поют «с доски» песни про ворона и
кошкин дом. На переменах играют в снежную
королеву и золотые ворота.
Учительница на вид абсолютно невозмутима. У нее
замечательно тихий голос – и в этом кайф.
Спрашиваю, как учительница делает замечания:
обращается ли по фамилии, упрекает и т.д.
– Что ты! Она всегда говорит: «Сашечка, я прошу
тебя…»
– А как начинает урок?
– Ну как, как. Здравствуйте. Садитесь,
пожалуйста.
Это ровное и неизменное «пожалуйста» отчего-то
кажется мне залогом оптимистичного продолжения.
И как все это назвать – «ничего особенного» или
«уникальный подход»? Не знаю. Знаю только, что в
этот класс принимают всех детей независимо от
уровня подготовки; что здесь не спрашивают: «чем
вы можете помочь школе?» или «где вы работаете?».
Это при том, что школа, если очень мягко,
небогатая и, разумеется, бесплатная,
муниципальная. Маленький образовательный центр,
вполне автономно существующий при большом УВК.
…Я тут посмотрела знаменитый фильм
«Первоклассница» – про Марусю Орлову, которая
Наташа Защипина, кумир детских поколений, – и
душа моя уязвлена стала. Вся идеология и
стилистика авторитарной школы – как на ладони.
Первая учительница, богиня Анна Иванна
(безупречна, бесцветна, статуарна), карает и
милует девчачью паству одним движением бровей.
Мороз по коже: бедная Маруся пишет карандашом,
она не заслужила (!) права писать чернилами. Ее
почерк, видите ли, недостаточно каллиграфичен!
«Вы ходите в школу, как взрослые ходят на
работу. Учеба – это ваша работа!» –
проникновенно дребезжит Анна Иванна. С какого
перепугу? – спрашиваю я, ошалев, в телевизор, но
Анна Иванна не слышит меня. А Маруся уже дежурит,
вдохновенно проверяет ладошки у одноклассниц и
радуется чужим грязным ногтям.
А вот героическая, но все такая же убийственно
элегантная Анна Иванна ищет заблудившихся в лесу
девочек. Буран, ночь, черный лес: в школе всегда
есть место подвигу. Думаю: какая точная метафора
советской педагогики: глупые, гибельно
недисциплинированные дети – и всемогущая,
всевидящая и вездесущая школа, согласная даже
простудиться ради участия в акции спасения
(дети-то не простудились, с них все как с гуся
вода).
Маруся Орлова, по логике образовательной
стратегии и этических ценностей, заданных ее
школой, должна была стать прокурором. Или
инспектором – ГАИ, роно, не важно. Важно, что
сорок лет назад школа, в которой учится моя дочь,
могла бы существовать лишь в качестве ночного
кошмара системы народного (сугубо народного!)
просвещения, как, впрочем, и двадцать, и даже
пятнадцать лет назад. Хотелось бы думать, что их
разделяют не десятилетия – века, эпохи
педагогического сознания, разные
образовательные парадигмы, традиции и каноны;
хотелось бы, но не получится.
Та школа, с ее приоритетом каллиграфии, чистых
ногтей и сакральной ролью учителя, живее всех
живых. Мы существуем параллельно в одном
временном пласте. У нас все-таки «не совсем
нормальная школа», и к началу года у нашей
учительницы даже не была утверждена ставка,
потому что девятнадцать детей в классе – это
разорительно для государства (а я узнала недавно,
что по сангигиенправилам в классе должно быть не
меньше 25 человек, но и не больше 50(!), значит, сорок
девять – это законно, а девятнадцать – нет? И
пресловутое «качество знаний», наверное, выше
при 49?). Скорее всего ставку эту все же утвердят,
не расформировывать же класс, но отчего же так
получается, что безусловно хорошая, признанная
школа должна доказывать государству свое право
на существование?
…Сижу в очереди в детской поликлинике,
вспоминаю Марусю Орлову и клюв жадной птицы. Дочь
листает «Тетю дяди Федора». Рядом со мной – мать
первоклассницы из какой-то гимназии щебечет об
элитарности. «Так все элитарно, знаете ли, так
эксклюзивно. Контингент детей исключительный,
все из хороших семей. Заказали в ателье
корпоративную форму – шотландские юбки, жилеты,
пиджачки. По девятьсот рублей собрали…» По
девятьсот, думаю. Однако. «Удавиться можно», –
нечаянно вырывается… «Как вы сказали?» Все, все,
молчу. Не рассказывать же ей, как ребенок по
дороге из школы спрашивает меня: «Ты не знаешь, во
всех школах дети так же счастливы, как я?» И я
говорю: «Наверное, во всех, ну, я точно не знаю,
вообще-то так и должно быть», – и трусливо и
суеверно пытаюсь погасить в себе ощущение редкой
удачи, чтобы не спугнуть ее, не сглазить, не
обмануться…
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|