С чего начинается выстрел

Девочки из хороших семей бесстрашно стреляли в лицо врагу – первыми террористами в России были барышни-народоволки. Жертвенные, романтические юноши и девушки ломали свои судьбы: им казалось, ради высоких идеалов; в конце концов оставались лишь опустошенность, кровавые сны по ночам, самоубийство... Насилие ломает самого насильника – это тоже опыт терроризма.

В Берлине зловещее чудо перерождения пацифизма в насилие свершилось в майские дни 1967 года, когда официальные власти, легальные студенческие организации, клубы, коммуны – все по-своему готовились к визиту шаха Ирана. На стенах коммун, кампусов, книжных лавок – портреты шаха под объявлением “Разыскивается преступник”. Вольные художники Коммуны-1 готовят маски шаха и шахини для мирной студенческой демонстрации, назначенной на вечер 2 июня – время визита шаха в оперу.
Трудно сказать, кто начал драку в этой толпе, где кроме студентов были все четыре полиции Берлина, эмигранты всех стран и континентов, в том числе небольшая, но крайне агрессивная группа правых иранцев, шумно выражавших свою преданность шаху. Когда полетели камни и помидоры, многие бросились бежать. Сержант полиции выстрелил в спину одного из бежавших.
Юноша, скончавшийся вечером в госпитале, оказался студентом-геологом из Ганновера; ему было 23 года, он недавно женился, и дома его ждала беременная жена. На демонстрации и вообще в политике, возможно, случайный человек. Дни и ночи шли траурные митинги в университете, в кампусах, коммунах, протестантских церквях. Один из активистов левого движения позже скажет: “Убийство Бена и реакция властей на него уничтожили наши последние иллюзии об этой системе”.
Короткий опыт лично пережитого насилия, своя капля крови потрясла сильнее тех пролитых за океаном морей крови, о которых рассказывали газеты и экран. В 1970 году эти настроения усилились убийством четырех и ранением десяти студентов во время демонстрации протеста против вторжения в Камбоджу в Кентском университете США. Насилие звало к сопротивлению – резистансу, они упивались этим словом, юноши и девушки сороковых годов рождения, составившие ядро первого призыва террористов.
Юные радикалы охотно отождествляли себя с Че Геварой, романтически погибшим в горах Боливии, и с его французским другом Режи Дебре, приговоренным к 26 годам тюремного заключения, и с “черным доктором” Францем Фаноном, мистикой насилия которого они упивались, как стихами любимого этим поколением поэта Рембо: “Насилие очищает нацию, освобождает ее от страха, отчаяния и апатии”. Юные радикалы как-то не заметили, что воспевавший насилие Фанон сам служил революции не пулей и бомбой, а своим открытым домом и госпиталем, что Че Гевара говорил о терроризме: “Он подрывает то, на чем мы держимся, – контакт с массами”, что все это было не только в другом месте, но и в другое время – в эпохи, пережитые их странами столетие назад...
“2 июня” – день убийства Бено Онезорга, дата взрывов, поджогов, убийств, похищений, ежегодных с 1968 года годовщин мести и название террористической группы. Тогда же определились будущие лидеры западногерманского террора, будущие уголовные преступники: Ульрика Майнхоф, Гудрун Энслин, Карл Распе, Фриц Тайфель...
Человек или авторитарен, или либерален, и таков он во всем – от выступления на митинге до нюансов интимной жизни, заключили Адорно и другие авторы “Авторитарной личности”, подвергнувшие тысячу “средних американцев” различным тестам на “потенциальный фашизм” (и обнаружив его у 60% опрошенных!). Английская исследовательница Дж.Беккер рассматривает террористов ФРГ сквозь эту же призму. Она только переадресовала обвинение Адорно от обывателя либеральной элите. Оценка Беккер терроризма категорична: “Антифашистское сопротивление, как они назвали свои действия скорее из лукавства, чем по невежеству, было лишь способом удовлетворения их эгоистических порывов”.
Английский журналист-социолог Арнольд Бейхман советует перестать копаться в генеалогии терроризма. Какая разница, чьи они дети? Они – преступники. Преступность – их нация, их отечество, их партия. Это не значит, что они убоги, бездарны, лишены душевных достоинств, совсем напротив. Но они обречены преступности. Почему? “На этот вопрос не ответил ХIХ век, не знает ответа и ХХ. Генетика также отказывается открыть современным ученым тайну преступности, как биология не открыла ее Ламброзо”.
Автор большого исследования о терроризме “Последнее оружие” Ян Шрейбер на вопрос, кто именно становится террористом, отвечает: “Никто именно. По обстоятельствам – любой... Я отвечаю резко, но я отвечаю на все эти пошлые стереотипы, что арабу в конце концов жизнь недорога, что негры – дикари, им убить – пара пустяков, что японцев много и они не могут относиться к жизни всерьез, что ирландцы – пьяницы и хулиганы, а некоторые безумные европейцы принимают их всерьез и подражают им... Как это неумно и опасно видеть в террористах умственно поврежденную малую группу, которую можно перебить или переловить. Террористы – это не “они”, это – мы, это большинство из нас. Способность нанести ущерб, причинить страдание ближнему широко распространена”.
Спектр ответов на вопрос о личности террориста широк. Но при пестроте спектра в нем есть повторяющийся, превалирующий тон: люди не от мира сего, романтики, не поладившие с действительностью. Психологически-психоаналитическая трактовка личности террориста в западной литературе, пожалуй, преобладает. Особенно показательна книга Дж.Беккер “Дети Гитлера”.
В искусственно освещенной комнате суда на скамье подсудимых сидят четверо вожаков “Фракции Красная армия” в одинаковых голубых джинсах и черных свитерах, прозрачные от бесконечных голодных забастовок. Их лица в глубоких складках, глаза блуждают.
Это май 1975 года.
Одной из них – Ульрике Майнхоф – осталось жить несколько дней. Через год покончат с собой и остальные – Андреас Баадер, Гудрун Энслин и Карл Распе.
“Нет, она не была ни справедливой, ни человечной, – пишет Беккер. – И не в том корни ее поступка. Не правы и те, кто думает, что, осознав свою вину, она сама покарала себя. Моральный абсолютизм делает человека неспособным к самоанализу.
Это просто последнее, что оставалось ей: мученическая смерть – высшая форма героизма, по понятиям ее страны и ее религии. Она долго мечтала о героическом подвиге – еще с детства в Ольденбурге; она так и не выросла из этой мечты, из подросткового экстремизма, оставшись навсегда самолюбивым, жадным до любви ребенком, в котором пуританство и мятежность так и не пришли в гармонию”.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"